ПРЕМЬЕРА

В «Геликон-опере» Григорий Распутин запел на американский лад

В последнее время весьма вольное обращение с историей стало не просто поветрием или модой. Более того: традиционное, «по школе» – истолкование событий далёкого и недавнего прошлого – это сегодня едва ли не моветон. Вот и обрушивается с книжных страниц, с экрана телевизора, а вслед за ними и со сценических подмостков на доверчивого обывателя очередная лавина новой сенсационной информации о жизни всякого рода «культовых фигур» дореволюционной и советской эпох. И всё на первый взгляд чрезвычайно убедительно, со ссылкой на документы и факты. Другое дело, что достоверность этих документов и фактов может определить только специалист, да и то не всегда. Но это и не важно: в эпоху тотальной коммерциализации главное – привлечь внимание. В этом смысле фигура Григория Ефимовича Распутина – объект практически идеальный. Персонаж, как будто вышедший из пространства современной отечественной жёлтой прессы – что называется, если бы Распутина не было, его следовало бы придумать. То ли мужик-шарлатан, то ли прозорливый «кесарь-старец», экстрасенс, способный молитвой остановить кровотечение и подчиняющий своей гипнотической воле животных и людей. С одной стороны, неутомимый любовник, обладающий исполинской фаллической силой, могущий легко «обслужить» целый сонм развратных, падких до плотских удовольствий придворных дам во время своих знаменитых оргий на Гороховой улице, с другой – тайный советник царя и императрицы, от одного слова которого зависели судьбы государств. Неслучайно же начиная ещё с 1918 года персонаж по имени Григорий Распутин с завидной регулярностью появляется и на киноэкранах и в литературных произведениях. Другое дело, что, кроме совсем небольшого количества серьёзных работ – фильма Элема Климова «Агония» с великолепным Алексеем Петренко в главной роли или романа Пикуля «Нечистая сила», – перед нами в основном типичные продукты поп-культуры. Так, весь мир обошла песня группы «Бони М» про «раша лав-машин», именем «сибирского старца» называют сорта водки и стриптиз-клубы. И вот ещё одна попытка воплощения образа «отца Григория» – на этот раз в жанре современной оперы. 

Музыка и либретто принадлежат американскому композитору Джею Ризу, профессору Пенсильванского университета, президенту филадельфийского «Оркестра-2001», и большому знатоку и любителю русской культуры (его специализация – музыка Скрябина). Именно в составе жюри конкурса Скрябина Риз приехал в Москву в 1996 году, где состоялась его встреча с худруком «Геликона» Дмитрием Бертманом, которому Риз подарил партитуру «Распутина», написанную для примы Нью-Йоркской оперы Беверли Силлз (премьера состоялась в сентябре 1988 года). Бертмана заинтересовала в первую очередь драматургия, заложенная в музыкальном материале, но приступить к полноценной постановке режиссёр смог только через 12 лет, когда до этого «дозрела» его труппа. 

«Распутин – это некая метафизическая легенда, миф, на фоне которого разворачиваются исторические события», – говорит композитор. С ним в известной мере солидарен и режиссёр: «Меня не волнует историческая правда о Распутине, которую нам всё равно не узнать. Мне важно показать, от кого порой зависят судьбы целых народов». Вывод же, который непредвзятый зритель может сделать по окончании оперы, весьма тривиален: если правитель слаб, он попадает под влияние того, кто силён, а тот, кто силён, в свою очередь, будет испытывать давление других сильных, вплоть до физического уничтожения. Такова природа власти, и с этим ничего не поделаешь. Гораздо важнее и интереснее вопрос о мотивах, которые движут героями. И здесь Бертман даёт понять, что «сибирский старец» всё же небескорыстен в своих стремлениях – в конце первого действия, после торжествующей реплики – «Они мне верят!», артист, играющий Распутина, снимает с себя грим и парик, как бы обнажая свою истинную суть. Это, пожалуй, единственный случай некоторой неоднозначности образа. Во всём же остальном представленная нам историческая хроника выглядит вполне предсказуемо и упрощённо-схематично: царская семья во главе с императором хочет тихой семейной жизни, Юсупов и компания желают власти и возвращения утраченного влияния – а погружено происходящее в терпкую декадентскую атмосферу упадка и порока, насыщенную характерной бертмановской символикой. Эта сторона спектакля заслуживает отдельного описания. Яйца Фаберже и балерины, коряво танцующие под искажённую аранжировку вальса Чайковского из «Спящей красавицы», такое же искажённое «Боже, царя храни» – как символ обречённости самодержавия. Шоу трансвеститов во главе с Феликсом Юсуповым, столь живо и явно адресующее нас к современности. И наконец, Ленин, вылупившийся из одного из яиц, произносящий пламенную речь позади марширующей колонны проституток, в руках у которых лопаются надувные шарики – это, надо полагать, метафора истинной цены большевистской демагогии. Нет слов, Дмитрий Бертман знает толк в яркой форме, но поскольку речь идёт о реальных личностях и драматических страницах нашей истории, налицо всё же некий ощутимый перебор. 

Режиссёр и руководитель «Геликона», всегда славящийся точным прочтением музыкального материала, остался верен себе и здесь. Точные акценты и детали, хорошо известные из истории, как, например, фотографии, которые печатает государь Николай в третьей картине, создают жутковатый «эффект присутствия» и помогают проникнуть в непростую музыкальную ткань Джея Риза. А она весьма многослойна. Автор использует довольно широкий арсенал композиторских средств – от тональной стилизации (используемой в первую очередь для характеристики царской семьи) до алеаторики и сонористических эффектов. Следует отметить огромную работу дирижёра Владимира Понькина со столь сложной партитурой – оркестр, хор и солисты звучали стройно, сбалансированно и точно. И всё же, несмотря на все вышеупомянутые достоинства постановки, покидаешь зал со сложными смешанными чувствами. Кроме мутноватого депрессивного осадка как естественной реакции нормальной психики на обильное количество противоестественных явлений, возникает невольный вопрос. Неужели столь большая работа, без сомнения, талантливых людей должна приводить к такому результату? Ведь не только порок правит в этом мире, иначе жизнь была бы попросту невозможна. Но в «Распутине» светлая сюжетная линия отдана героям императорской семьи, а они настолько слабы и жалки, что не в состоянии противостоять бушующей вокруг лавине порока. 

И последнее. В наши дни, когда, называя вещи своими именами, русофобия в мире ширится и крепнет, стоило ли столичному коллективу обращаться к творению американского либреттиста, опиравшегося, судя по всему, главным образом на сомнительные мемуары распутинского секретаря Симоновича?.. Интересно, что сказали бы американские СМИ, если бы на Бродвее была поставлена российская опера, в несколько гротесковом ключе рассматривающая, к примеру, Гражданскую войну между Севером и Югом или уотергейтский скандал?.. 

Юрий АЛЯБОВ