ГЛУБИНКА

Марина ВОРОНИНА, ГОРОДЕЦ–БЕЛОМОРСК

У кого как, а лично у меня – три родины. Большая – Россия и две малые – Карелия и Нижегородский край. Я всегда гордилась полученным богатством, никогда не сопоставляя одну вотчину с другой. Велика Русь, а везде солнышко! – не напрасно сказано.

Но вот после долгого отсутствия довелось мне вернуться в родной Беломорск, город на севере Карелии, где я родилась и провела первую часть жизни. И вольно-невольно, а пришлось сопоставить.

Знала, что по окраинам государства Российского народ живёт хуже, чем в Центре. Но чтобы до такой степени хуже – не догадывалась. И где, главное?! Там, где всегда было чем гордиться. Где обретается самое дорогое – рай экологический! Где природа бесконечна, роскошна и потрясает могучей первозданностью. В наше время, да не уметь этим воспользоваться?

О том, что происходит в российской провинции, я и хочу рассказать. На примере двух своих родин: Городца и Беломорска, недавно ещё равновеликих по численности и структуре малых городов России. Если в чём-то покажусь предвзятой – прошу понять и простить. Неизбывная любовь и сострадание движут моею рукою.

Древнее место
Очередной «турецкий» отпуск Елена завершала вояжем по друзьям. Решила заглянуть и к нам.

– Посмотрю, что за Городец такой, – говорила моя питерская гостья, не скрывая жалости, что кому-то приходится тянуть свои дни в захолустье…

И как люди живут?! Ни театров тебе, ни филармоний. На улицах до сих пор колонки с водой стоят, за хлебом в ближайшую лавку жители в шлёпанцах бегают. Пыльные лопухи по обочинам и – скука, скука!..

Так она представляла себе нашу окраину. А как ещё, если Городцу скоро тысяча лет! И стоит он особняком, на крутом волжском берегу, в стороне от столиц и больших дорог. Населения, смешно сказать, едва тридцать тысяч наберётся. Нравы в основном крестьянские. Большинство городчан или на собственных огородах копошатся, или на бывших колхозных полях пот проливают. А почва – сплошной суглинок, то дожди одолевают, то засуха, любой урожай великим трудом добывается. Картошка более-менее ещё родится, а рожь с фуражной пшеницей если 20–30 центнеров с гектара возьмёшь – уже достижение. Да намучаешься потом, как это зерно сохранить-продать. Когда-то окрестности в голубом цвету плескались. Льнозавод чего только изо льна не производил. Но презрело государство исконно русскую продукцию, за нею ушли с полей гречиха с горохом. Свёкла с капустой и те по остаточному принципу сажаются. Разве вымерли все, кормить стало некого?.. Из общественной скотины только коровы с быками остались. И не представить, что когда-то здесь коневодством занимались, свиней да овец местных на выставку достижений народного хозяйства возили показывать.

Всё сплыло, растворилось во времени, как не бывало. Промышленность, к примеру. После войны уж какая бедность и разруха были, но сумели же гидроэлектростанцию мощную возвести, завод моторный запустить. На городецкой земле и гусеничные вездеходы производили, суда ремонтировали, причалы строили. Сгинули былые производительная мощь и величие. Так, по мелочам возимся, через раз дышим. Безработица из тисков не выпускает, иной год до семи процентов зашкаливает.

В общем, есть отчего головой поникнуть. И если бы питерскую гостью Елену интересовала именно эта сторона нашего бытия – хвастать особо было бы нечем. Но ей хотелось красивых впечатлений и отдыха. И хотя явно не в Городце думала она «рассеяться», именно здесь нежданно получила и красоту, и отдых, пищу для ума и души, глубоко вдохнула настоянную на неизбывной любви к Отечеству окружающую среду.

Оказалось, что в Городце, как в Турции, всё есть! Здесь и травяной чай выращивают, и в золотых одеждах ходят, и пряники печатные едят. А уж какая благость разливается в душе, когда поутру зазвонят на всю округу колокола Феодоровского монастыря!..

И так – уже 858 лет, с краткими перерывами на вынужденные катаклизмы.

Город считается младшим братом столицы, потому как был основан Юрием Долгоруким через пять лет после того, как выстроилась Москва.

Появление Городца имело важное значение для Руси. Он стал опорным пунктом Ростово-Суздальского княжества, самым нижним в то время русским городом и барьером на пути волжских булгар, не раз опустошавших русские земли. Развивающийся посад защищали многокилометровый вал высотой до 15 метров и ров глубиной 10 метров. За такой неприступной стеной многие находили защиту. К слову, древний вал сохранился и находится сейчас под охраной государства.

Выгодное месторасположение Городца способствовало развитию ремёсел и торговли, охоты и рыболовства. Но наступивший 1238 год стал для него роковым. Полчища монголо-татар двинулись на Русь, истребляя всё на своём пути. Погиб в пламени и Городец, чему есть свидетельство в летописях.

Оставшиеся жители сумели возродить город и даже превратить его в княжество. Через четверть века здесь, в Феодоровском монастыре, принял монашество и умер великий князь Александр Невский. Здесь могилы его брата и сына, многих других особ княжеского рода.

В XIX веке Городец был известен на всю Россию хлеботорговлей, кораблестроением и судоремонтом. Небывалую славу получил и сохраняет пряничный промысел и роспись по дереву. Здесь творят золотошвеи и кружевницы, искусные гончары и жестянщики. Город был и остаётся центром деревянной домовой резьбы. Именно здесь появился исчезнувший в веках русский чайный промысел. Город по праву считается гордостью Нижегородчины.

Когда в 1920 году в двухэтажном особняке купца Облаева бывший преподаватель царской гимназии Константин Смирнов на свой страх и риск основал краеведческий музей (его экспонатами стало нетронутое купеческое хозяйство), он вряд ли предполагал, что наступят времена иные. Что в Городец будут стекаться сотни тысяч туристов, чтобы побывать уже в десятках его разнообразных музеев; что город станет местом проведения единственного в России музейного фестиваля.

Семь лет назад, в рамках региональной правительственной программы «Развитие музейного дела в Нижегородской области», был придуман праздник с названием «Нижегородская музейная столица». По идее, каждый год «столицей» должен был становиться один из городов области. Дебют фестиваля состоялся в Городце и оказался настолько удачным, что решено было здесь его и прописать. Ещё бы! 39 музеев-участников, свыше 8 тысяч зрителей, 25 презентаций в программе музейного марафона.

Но главной фишкой праздника являются сам Городец, его улицы, где «даже воздух дышит стариной».

Вот за этот «воздух» и ухватились власти, когда от прежней экономической основы осталось лишь несколько обломков.

Конец 90-х, ещё никого не интересуют «бабушкины сказки», а в городе по мере сил уже наводят чистоту, красят особняки, мостят улицы, рекламируют промыслы, по всем углам и весям трезвонят о сохранности древнерусского облика Городца. Именно здесь 25 лет назад (ещё жив был советский строй) придумали проводить праздник города, мода на который разошлась по всей стране. Всё затем, чтобы на Городец обратили внимание бизнесмены, политики, представители искусств, путешествующий люд. И теперь в тридцатитысячный городок в год наезжают до 200 тысяч туристов. Богачи ссужают деньги зодчим: здесь возведён памятник русскому купечеству, стоит по-над Волгой величественный памятник Александру Невскому. Открыт музейный квартал, выстроен единственный в своём роде деревянный Город мастеров. В областном бюджете отдельной строкой прописываются городецкие нужды и потребности. Отныне город зовётся не иначе как жемчужиной Нижегородчины. Побывав здесь, каждый соглашается: немного осталось в государстве мест, где бы так сохранялась непревзойдённая аура чистой и тихой русской провинции. Поют соловьи по вечерам, плещутся волны о крутые берега. Возле столетних домов, похожих на разноцветные печатные пряники, сидят приветливые старухи. Бродят сотни гостей и насыщаются незыблемостью русских устоев и поистине живой историей, разлитой по старинным улочкам и площадям с красноречивыми именами Кольцов колодец, Спасское озеро, Феонин огород, Черемоново болото, Княжья гора, Детинец…

А ещё здесь каждый месяц какой-нибудь праздник. То «Мастеров народных братство» соберётся, то фестиваль джаза или рок-н-ролла откроется; областной хоровой праздник сменяется международным скаутским слётом. Не перечислить всего, что происходит и делается в Городце в течение года. А ведь ничегошеньки не было. В обрушившейся стране затерянный городок ожидало как минимум запустение. А теперь он и себя кормит, и Россию бережёт.

Тем временем Елена, так и не успев предаться любимому пляжному отдыху (пляж у нас тоже есть), собралась домой. Её скепсис давно сменился восторгом перед красотой и достоинством древнего русского города.

– Вот где надо жить, чтобы человеком себя чувствовать, – констатировала она. – Следующим летом не в Турцию, к вам отдыхать приеду!..

С тем и попрощались. А мне предстоял путь на Север, к побережью Белого моря, куда давно звала меня первая родина.

Выгореция

Государства такого в реальности не существует. Тем не менее оно есть, было и будет всегда, вне зависимости даже от того, останется ли на земле человек. Выгореция – это как Алтай, Урал, Сибирь…

Это сотни километров вдоль великой карельской реки Выг. Бескрайние морошковые болота, замшелые сосны, неумолчный шум воды и крики чаек, разбросанные по тайге великаньи валуны в цветных, словно одежды, лишайниках, холодные пологие скалы. И такой прозрачный воздух, что произнеси слово – за километр слышно. Как писал Борис Васильев: «…Комары проклятые донимают, но жизнь всё равно райская! Тут полная тишина и безлюдье… А зори тихие-тихие и чистые, как слёзы».

Кончается Выгореция белым побережьем. Вливаясь в студёное Белое море широким устьем, река приютила на «сорока островах» Беломорск – мою малую родину. За бесчисленные мосты и мостики город даже именовали северной Венецией.

Трудно, вскормившись такой редкой красотой, потом от неё отказаться и жить вдали, прочно заперев внутри безграничную любовь к Северу. Но что оставалось делать сотням сбежавших беломорчан, если нормально жить здесь тоже не получалось?.. И не получается, как выяснилось.

Вернувшись через четверть века к родным пенатам, я увидела, как пропадает ни за понюшку табаку город, где творилась история молодого Советского государства. Возникший ценой пота и крови сотен тысяч людей, имевший смысл и значение город запросто исчезает с карты страны.

Ходивший, пусть временно, в ранге столицы республики, он теперь низвержен до состояния городского поселения, о котором с горькой прямотой пишется в прессе: «…условно всех беломорчан можно разделить на людей и бомжей…» (из газеты «Всё о жизни района»).

Бедность материальная и духовная, отброшенность на обочину во всех отношениях, скука, безразличие, отсутствие смысла в ежедневной деятельности, общая бесперспективность – таким представляется Беломорск приехавшим. Словно Мамай с ордой промчался: неухоженные, хотя и жилые, дома, многие без дверей и окон; разбитые улицы, заболоченные канавы. В бывшем городе живут, как могут, 12 (из бывших тридцати) тысяч человек, а он зарос сорной травой по макушку. О деревянных тротуарах давно забыли. Мосты (не прихоть и не украшение, а насущная надобность) исчезают. Один сгорел, второй обвалился, третий на ладан дышит – местная власть и суставом не шевелит по их восстановлению. «Если бы строениям ставили диагноз, то наши мосты однозначно приговорили бы к летальному исходу. Мол, жить осталось чуть-чуть и ничем тут не помочь, так как процесс разрушения необратим…» Кажется, что это о самом городе пишет местная пресса…

Средняя заработная плата равняется минимальной по стране: 5–6 тысяч рублей, хотя должна быть на порядок выше, поскольку люди официально пребывают в условиях Крайнего Севера и им положена надбавка в 100 процентов. Схема начисления денег проста: устанавливается оклад в 2–2,5 тысячи рублей, а к нему – положенные 100% северной доплаты. Закон как бы соблюдён, прокуратура безмолвствует.

Нужно признать: запустение началось не вчера. История города тяжела, что говорить. Прошлое Беломорска печально, страшно даже. Он возник в 1938 году из нескольких трудовых лагерей, в которых обитали десятки тысяч заключённых, строителей Беломоро-Балтийского канала (ББК).

Уголовники, политические, кулаки, вынужденные переселенцы стали жителями будущего города. К ним подмешались коренные поморы, вольные рыбаки, всякого рода бегуны и романтики, да ВОХРы немерено, и получился сплав – ни в сказке сказать, ни пером описать.

Но тогдашняя власть, как её ни охаивай, ответственно относилась к своему предназначению, и потому Беломорск был заметной точкой на карте России. Он и рыбный порт «пяти морей», и узловая станция (когда гитлеровцы перерезали Кировскую железную дорогу на Мурманск, от Беломорска на Вологду срочным порядком была выложена Обозерская ветка, что спасло страну от блокады с Севера). Это и выход в Баренцево море, минуя прежний обходной Архангельский путь. Беломорск – это рыба (сёмга, навага, корюшка, камбала, палтус, белуга и прочие). Это строевой лес.

Это прародина русского раскольничества. Здесь, на Выгу, в 1695 году была основана соловецким монахом Данилой Викуловым поморская пустынь, превратившаяся скоро в культурную столицу старообрядчества. Знаменитый Данилов монастырь владел ценнейшей библиотекой, в которой было собрано практически всё письменное наследие Древней Руси. Здесь писали такие иконы, что заказы на них поступали даже от официальной Церкви. Красоту выговского богослужения мечтали узреть и услышать верующие всей России. Отсюда шло руководство беспоповскими старообрядческими общинами по территории страны, отчего те получили название «поморское согласие» (одно из наиболее умеренных направлений старообрядчества).

Беломорск – это место скальных рисунков (петроглифов), таинственных лабиринтов и сейд – памятников культуры древнего человека.

Это самый короткий в России путь на Шпицберген, Лондон и Щецин.

Наконец, это просто природа – необъятная, первозданная, могучая до того, что никакие человеческие усилия не в состоянии разметать выглаженные ветром скалы, осушить великие болота, спрятать острова, утихомирить порожистый Выг. Тысячи «диких» туристов стремятся сюда, чтобы всласть налюбоваться суровой красотой Русского Севера.

Я родилась, когда Беломорск всё больше предоставлялся самому себе. Канал действовал, но обмелел, и на Шпицберген по нему никто не добирался. Вроде жили люди. Лес заготовляли, рыбу солили, корабли в порту встречали. Но словно по инерции, без особого интереса. Долголетняя принудительная работа под дулом винтовки ещё никого не научила любви к труду, и эта нелюбовь очень здесь ощущалась. Практиковалось чудовищное повсеместное пьянство, апофеозом которого становился профессиональный День рыбака. С утра по городу устанавливались квасные бочки, в которых плескалось крепкое вино, именуемое у народа чачей. Литр – рубль, пей не хочу! К вечеру берега Выга усеивались бесчувственными телами. А ночи-то – белые. Подвозились новые бочки, и так – с неделю. Потом пьянство затекало в жилища-конуры и плескалось там, тихо или громко.

И вот результат. Поморский край экономисты называют нынче «депрессивным регионом». Многочисленные его руководители, похоже, не знают, на что делать ставку в развитии, чем зарабатывать на жизнь. В результате край попросту стал попрошайкой, каким никогда не был… Население нищает, уровень жизни здесь крайне низкий, а общественное настроение – хуже некуда. По данным социологических обследований, проведённых в Поморье в период с 1997 по 2001 год, 58,9% поморов убеждены, что будущего у населённых пунктов, в которых они живут, нет; 60% поморов считают, что не только их село или деревня, но и край в целом «непременно умрут»; 48,3% не желают, чтобы их дети связывали своё будущее с малой родиной – Поморьем. Парадокс в том, что люди ни во что не верят, но живут, кормят себя и свои семьи, растят и учат детей. Им просто некуда деться…

Жизнь беломорская словно медленно увязает в топком болоте. Экономика разрушена, социальная инфраструктура отсутствует, люди полностью предоставлены сами себе. Закрыт порт, на рейде его стоит только частный корабль с единственным рейсом до Соловков. Огромный лесозавод, построенный до революции знаменитым купцом и меценатом Беляевым, бездействует, не платит налогов и зарплат. «Руководство находится в Москве, координаты его неизвестны. Работники предприятия ни адреса московского офиса, ни номеров телефонов не знают, да и начальство, которое сменилось уже трижды за два года, ни разу не видели», – отчитываются перед населением судебные приставы. Точно то же происходит с бывшей Базой гослова рыбы. Официальный уровень безработицы в Карелии колеблется от 2,9 до 4 процентов. Учитывая, как прозябают в своём поселении беломорчане, их «процентовка» гораздо выше.

Но здешний народ до того закалён невзгодами, бывшими и настоящими, что вопреки всему продолжает сохранять и какую-то культуру, и приличия. Здесь поёт чудный Поморский хор, созданный Виктором Васильевым, им же организуются фольклорные фестивали, им же создан Центр поморской культуры. Собирал фестивальные награды народный театр, известный постановками далеко за пределами Карелии (но некому было передать бразды руководства, и театр погиб). Существует оркестр народных инструментов. Есть детский ансамбль «Росинка». Появился первый православный храм. В бывшем кинотеатре выделена комната под краеведческий музей. Выпускаются три газеты.

У Беломорска столько возможностей кормиться туризмом (если ничем другим почему-то не получается), что нежелание местных властей серьёзно этим направлением заниматься вызывает недоумение. То ли она, власть, бездарна, то ли задача перед ней такая – добить, что осталось.

Впрочем, сейчас руководить Карелией назначен новый лидер – Андрей Витальевич Нелидов. Может, он ответит беломорчанам, почему они так плохо живут?.. Вот хотя бы на третьем съезде поморов России, что должен состояться в Беломорске. Хороший повод поговорить о «нехорошей» ситуации.

* * *
А я тем временем вернулась в Городец.

Всё казалось – живу себе и живу. Годы летят, что-то уходит, что-то появляется. Только Родина остаётся незыблемой и вечной. И по окраинам её – два маленьких города, один из которых болезненно чахнет, другой карабкается, как та лягушка, превращая молоко в сметану. А между ними – я. С расколотым надвое сердцем. «Соотечественники! Страшно!..» – вопию вслед за Гоголем, терзаясь вперемешку болью, грустью, восторгом, гордостью и недоумением. И никакого общего знаменателя.