ПАМЯТЬ

24 октября исполнилось бы 70 лет автору поэмы «Москва–Петушки» Венедикту Васильевичу Ерофееву. Перед нами – его прижизненный портрет, сделанный художником Петром Яндановым (Янданэ) на обложке самодельного издания романа Ерофеева 1972 года, с автографом писателя.

Поздней осенью 1985 года, получив через третьи руки телефон Венедикта Ерофеева, я позвонил ему. На том конце подняли трубку, и время застыло в последовавшей тишине… 

– Алло… Здравствуйте, это… Венедикт Васильевич?..
– Нет! Владимир Ильич! – раздался игрушечный металлический голос. Мне приходилось раньше видеть человека с вырезанным горлом, и я предполагал, как можно разговаривать без голосовых связок, но такой неожиданный ответ ошеломил меня… 

– Да?.. – потрясённо ответил я. – А мне нужен Венедикт Васильевич…
– Это я! – так же весело ответила трубка. – Я вас слушаю.
– Извините… Я поэт… из Питера, – представился я, боясь называть настоящее место своего жительства из-за преувеличенного чувства безопасности. – Хотел бы с вами познакомиться, встретиться и поговорить… 

– Пожалуйста! – электронный голос, раздающийся ниоткуда, назвал свой земной адрес. – Я живу на Флотской улице… 

– Какая улица? – ещё не веря своим ушам, переспросил я, волнуясь от мысли, что наша эфемерная связь могла прерваться, забиваемая уличным гулом. 

– Ну, Господи… – терпеливо повторил адрес фантастический голос. – Флотская, Краснофлотская… Что ж тут непонятного! Метро «Речной вокзал», автобус… 

С восторгом в душе от невероятного разговора и с бумажкой с заветным адресом я тут же бросился с Красной Пресни в означенное место. Уже подходя к искомому дому, я с опаской оглядывался вокруг, боясь, что меня уже поджидают бдительные кагэбэшники… Вошёл в подъезд – никого… Поднялся на этаж – вокруг не было ни души… 

С замиранием сердца я позвонил в дверь – в моих глазах мелькали всевозможные и невозможные образы хозяина: какого-то чудного оборванца, неряшливого толстяка в балахоне, лежащего на старом кожаном диване, бородача с окурком во рту и красной рожей… Не зная, может ли больной человек, да ещё без горла, пить, я не стал ничего покупать перед выездом. Когда наконец дверь открылась, я увидел перед собой аккуратно одетого, высокого и худого человека… 

– Венедикт Васильевич? Здравствуйте…
Хозяин утвердительно кивнул головой и молча жестом пригласил внутрь. Не веря своим глазам, я вошёл в обыкновенную чистую квартиру. Страшно волнуясь, я стал раздеваться и разуваться.
– Ну что, не испугался? – раздался всё тот же металлический голос из машинки вроде микрофона, которую Веничка держал у горла. – Тебя предупредили?
– Да-да…
Хозяин пригласил меня к столу, расставил кое-какое угощение и небрежно махнул рукой:
– Лопай! Я сам не хочу – вчера выпил и сейчас (здесь он выругался)... себя чувствую…
«Боже мой – так он, оказывается, пьёт!.. И я бы сейчас мог помочь ему водкой…» – запоздало пожалел я. Я сказал, что я из Улан-Удэ, художник, поэт, прозаик…
– … твою мать!.. – подставил под горло микрофон Веня. 

– Я считаю ваши «Москва – Петушки» лучшим произведением советской литературы…
– Я польщён… – согласно кивнул головой Веничка.
Понемногу съедая всё на столе, я продолжал рассказывать о себе, а Венедикт Васильевич между тем, отвечая на вопросы, продолжал смотреть по телевизору «Рекорд» эйзенштейновского «Ивана Грозного». Меня осенила мысль: 

– Венедикт Васильевич! Вы смотрите фильм, а я в это время, чтобы не мешать, буду вас рисовать! Я тут стал перепечатывать вашу книгу «Москва – Петушки» – и хочу нарисовать ваш портрет на титуле… 

Я достал заранее привезённую из дома первую страницу и обложку собственного машинописного издания «Петушков», которым очень гордился, потому что печатал текст как настоящую книгу – с обеих сторон в карманного размера блокноте с вынимающимися страницами. 

– Ну-ка, ну-ка! – вдруг заинтересовался автор. – Сейчас я прочитаю: если там будут ошибки, то они будут встречаться на каждой странице! 

Венедикт Васильевич стал внимательно читать, и, когда закончил первую страницу, я, опасаясь авторского гнева, побоялся сказать ему, что с другой стороны тоже есть текст… 

Досматривая фильм, Веня кусал нервно губы, а я, волнуясь, стал лихорадочно рисовать его полупрофиль шариковой ручкой: мало кто видел и представлял автора знаменитой книжки, а у меня она будет с настоящим портретом автора! Внимательно вглядываясь в строгое лицо Ерофеева, я удивлялся тому, что все черты его лица были очень чётко и красиво проложенными. Седая чёлка эффектно спадала на лоб, он даже чем-то напоминал мне моего отца. 

За полчаса сделав нормальный портрет, как раз к концу фильма, я продолжал свой опрос.
– Скажите, пожалуйста, а во многих странах был напечатан ваш роман? 

– О, во многих! Во Франции, Штатах, Италии – я даже не знаю точно, ещё где… Говорят, скоро выйдет в Японии… Я сам свои книги не вижу: мне только иногда приносят их для автографа, чтобы я расписался, – и даже посмотреть не дают… Суки! 

И он повёл меня в другую комнату, чтобы показать свои издания. Из книжного шкафа Ерофеев достал целую пачку книг, и я увидел изящно изданные, с различными рисунками на обложках восемь разных «Петушков» – на английском, немецком, польском… Закончив просмотр, мы вернулись в большую комнату. 

– Ну как, ничего квартирка? – спросил горделиво Веня.
– Да-а…
Глядя на окружающую чистоту и порядок, обыкновенный набор полированной мебели и на самого элегантного хозяина, я всё не мог отделаться от ощущения, что попал не в ту квартиру, ошибся номером, – так не соответствовало моё представление о авторе тому, что я видел… 

– Венедикт Васильевич, а вы знакомы со знаменитостями – кто-нибудь из них вас знает?
– Ну как же! Вот Евтушенко мне недавно звонил… Обещал подарить трёхтомник!
– А Вознесенского вы знаете? 

– Нет, Вознесенского я не люблю… А вот если Евтух подарит трёхтомник… Ну вот ещё Бэллочка звонила из Переделкино, она сейчас читает как раз мою пьесу, говорит: когда мы читали, то все с… кипятком! 

Я спросил, а не был ли он знаком с Высоцким…
– Да, один раз мы с ним пили за одним столом и разговаривали через человека – он всё нам мешал говорить… 

То и дело звонил телефон – Веничка и в самом деле находился в центре жизни.
– Привет. – подставлял он машинку к горлу и объяснял кому-то свою ситуацию, – Нет, я сейчас не пью: у меня сухой закон… Но это не благодаря Мишелю Горбачёву… 

– Венедикт Васильевич, а что нужно, чтобы стать настоящим, знаменитым писателем?
– Ну прежде всего это чтобы вот здесь и здесь было всё в порядке… – Веня показал на сердце и голову. – Хотя нет, мозги-то как раз и должны быть немного набекрень! А я сам и двух пальчиков не об…, чтобы стать знаменитым! Я эту вещь написал за несколько недель, только для того, чтобы посмешить близких друзей… Потом просто дал почитать – и всё! 

Ошалело слушая неожиданные и необыкновенные речи, я чувствовал, что уже засиживаюсь… В это время пришла жена писателя. Мне она показалась слишком простой для такого великого человека, похожей на обыкновенную учительницу или библиотекаршу… 

– Познакомься! – сказал Веня жене. – Это художник, прозаик, поэт…
– О, как вас много! – засмеялась жена. 

– А вот мой портрет! – показал он мой рисунок. – Похож… Но юмору маловато!
– Ну куда тебе ещё больше юмору! – пожурила она своего необыкновенного мужа.
Я попросил Веничку расписаться, и он собственноручно вывел под портретом: «Петру Янданову в твёрдой надежде, что ещё увидимся!» 

Получив дорогой автограф, я стал прятать его в сумку.
– А нам? – улыбнулась просительно жена.
Я извинился, что увожу портрет с собой. Бесконечно счастливый и удовлетворённый встречей, я вышел в прихожую. 

– Ой, как вы легко одеты! – воскликнула жена писателя, увидев мои рваные полукеды с газетными стельками. – Вы же замёрзнете… 

– Ни х…! – махнул рукой Веничка. – Завтра будет плюс пять!
Жена улыбнулась на его слова. Веня, оставив машинку, молча пожал мне руку и кивнул головой в знак прощания.

«В твёрдой надежде, что ещё увидимся…» – было написано в моей книжке. Но, вернувшись через год в Москву, я узнал, что Веничке уже совсем плохо, и не стал его беспокоить.
Если мы с ним ещё увидимся, то уже в иной юдоли. 

ЯНДАНЭ, МОСКВА–УЛАН-УДЭ