Говорят, у него был непростой характер, которым он «сам себе навредил». Что же, видимо, «сами себе навредили» и Михась Стрельцов, и Владимир Короткевич, кого сегодня, впрочем, как и при их жизни, в Беларуси читают и вспоминают куда чаще и охотнее, чем многих отмеченных званиями и премиями. Непростой характер – привилегия авторов самодостаточных, которые знают настоящую цену своему творчеству. Но за это и страдают. И нередко бывают очень одинокими. Таким был и Вячеслав Адамчик. Это одиночество особенно заметно в его дневниках, где он – если иметь в виду литературу и литературный процесс – уютнее всего чувствовал себя в компании Достоевского, Бунина или древних китайских писателей, прозу которых называл «серебряно-прозрачной».

Свои первые шаги в литературе он делал в качестве поэта ещё в школьные годы. «Что подтолкнуло меня написать своё первое произведение? Оглядываясь далеко назад, на свое нелёгкое, а теперь кажется, овеянное красой детство, могу сказать – чувство ритма и звука слова, его музыки, – как-то признавался писатель. – Помню, как замирала и возвышалась душа от первых стихов Богдановича, которые прочитал в учебнике. А потом к этому прибавилась поэзия Мицкевича (несколько его стихотворений знала наизусть мать), польский и белорусский фольклор, незабываемая книжка Янки Купалы, что лежала на столе у хлопцев-сирот, как Библия под иконами. А потом, конечно, исподтишка появилось и первое желание написать стихотворение, как написал Якуб Колас в двенадцать лет… Писал втихаря, только для самого себя. А потом уже – и твёрдое желание, и жажда напечататься».

Желание было таким большим, что он пешком носил свои первые поэтические опыты в дятловскую районную газету, которая находилась в пятнадцати километрах от его родной деревни. Будучи студентом Белорусского государственного университета, стал писать прозу. Именно она и принесла ему заслуженную славу: за короткое время он вошел в число самых ярких и самобытных белорусских новеллистов. А потом появились романы «Чужая вотчина», «Год нулевой», «И скажет тот, кто родится», «Голос крови брата твоего», составившие его знаменитую тетралогию о жизни западнобелорусской деревни от довоенного периода, когда она находилась под Польшей, до того времени, когда она оказалась под немецкой оккупацией.

В. Адамчик не терпел в литературе фальши и безответственного отношения к слову. Как-то он назвал две «самые ясные» звезды на «невысоком небе» белорусской литературы: Купалу и Богдановича. Это была очень высокая планка, и у него вызывали иронию, а то и раздражение те, кто не то что не пытался «взять» её, а просто «проходил» под ней с видом гения. Какое место Адамчик отводил себе в писательском сообществе? Об этом в его дневниках нет ни слова: на их страницах не встретишь ни самопринижения, ни самовосхваления. Может, лишь самоудовлетворённость, но ту, которую чувствует крестьянин, настоящий хозяин, любящий труд, работающий от темна до темна, о каких говорят в деревнях: «душится». Но забери у него эту работу – и пропадает смысл жизни. «Чужая вотчина», – вспоминал писатель, – рождалась в голодные студенческие годы, но я вынужден был отступиться, чтобы проверить себя, и начал с рассказов, поставив перед собой немного злую цель: «Если из ста своих рассказов напечатаю один – буду писать!» Можно перечитать любое его произведение, чтобы убедиться: всю свою жизнь он «проверял себя», поэтому и нет у него проходных вещей.

Свежие, оригинальные образы он не придумывал – он сквозь них смотрел на этот мир. Хотя, конечно же, не они главное в его прозе, а то, что сам писатель когда-то определил для себя в качестве первейшей и – добавим – наисложнейшей задачи: «В книгах хочу показать трагизм человеческой души, очарованность души и её слом, столкновение между добром и злом, порывы человеческого сердца и его неволю». Не в этой ли фразе и ключ к разгадке и пониманию его творческой судьбы, его души?

Он чувствовал свою ответственность перед литературой и перед историей. И большие надежды возлагал на молодых, раскрепощённых в своих литературных опытах, на их поиск и пристальное внимание к новейшей всемирной литературе. При всех оговорках, думается, его надежды на молодых, а точнее на новейшую белорусскую литературу, сбываются. Верить в это помогает её теперешняя многоликость, многожанровость, попытки заявить о себе в самых разных направлениях. Когда-то о подобном можно было только мечтать. Сегодня она может позволить себе поиск, эксперимент, даже игру. Поскольку крепок не только фундамент, на котором она держится, но и сам сруб храма, имя которому – литература. Величественного, благодаря и таким личностям, как Вячеслав Адамчик.