ЛИТОБЪЕДИНЕНИЯ МОСКОВСКОЙ ОБЛАСТИ ХИМКИ

В городе Химки действует несколько литературных объединений. Сегодня мы представляем ЛИТО имени М.И. Виндряевского. Этот талантливый поэт возглавлял единственное тогда в городе литобъединение почти тридцать лет – с 1956 по 1986 год. Мягко и дипломатично наставлял Максим Иванович начинающих поэтов, терпел чудачества, а порой излишнюю горячность своих воспитанников, бережно пестовал каждое проявление таланта. Он редактировал рукописи, пересылал их для прочтения маститым писателям. Мнения профессионалов тогда ещё имели значение и порой служили толчком для выхода многих литераторов из «кухонного» пространства на суд широкого читателя. После смерти Максима Ивановича старожилы ЛИТО предлагали присвоить объединению его имя, сохранить демократические принципы его работы, но встретили прохладную реакцию со стороны новых руководителей. Благая идея, однако, не заглохла: весной нынешнего года в Химках сформировалось самостоятельное литературное объединение им. М.И. Виндряевского. В новом ЛИТО мы надеемся сохранить добрые традиции, в том числе нормы творческого сотрудничества и человеческого общения, которые заложил в своё время незабвенный Максим Иванович.

Игорь МИШИН, председатель бюро Химкинского литературного объединения им. М.И. Виндряевского

Тамара ДОБРИЦКАЯ

Смоленщина

Как красивы места у деревни Вязищи!
Хороша ты в глубинке, Россия моя,
Но стоишь у дороги, печальная,
нищая,
Просишь помощь постыдную,
 боль затая.
Тебя позабыла страна суматошная –
Всем торгует, торгует,
что может продать,
И гуляет беспечная пьянь заполошная,
За копейку готовая душу отдать!
Не крестьяне,
а дачники едут в деревню,
Не волнует их души земли красота,
Разбирают по брёвнышку
остов твой древний,
Не подняться глубинке – уж сила не та!

В лесу

Ещё дубы зелёный держат лист,
Хотя не лето – осень на исходе.
И всё грустней,
протяжней ветра свист,
Пора к зиме готовиться природе.
Ей, как и мне, не хочется зимы,
Пускай ещё продлится «бабье лето»!
Ну, кто бы дал тепла, хотя б взаймы,
И синевы, и солнечного света?..

Встреча с прошлым

Не заныло при встрече сердечко,
Равнодушно глянуло в прошлое,
Я была не любима, не брошена,
Не одарена милым колечком…
А сама так любила мучительно –
Дня без мысли о нём не прожито!
Но уже не вернуться в прошлое!
Время лечит всё исключительно.

Алёнка

Мне в саду понравилась девчонка,
Я узнал – её зовут Алёнка.
Глаз своих не в силах оторвать я
От её цветка на красном платье.

Мне мой друг сказал: «Алёнка плакса,
И цветок на платье будто клякса.
Посмотри-ка вон на ту Наташу
Или на её подружку Машу.

Самые весёлые подружки –
Две проказницы, две хохотушки –
Вот бы с кем хотелось мне дружить,
А с Алёнкой – скуку сторожить»!

Пусть хохочут Маша и Наташа,
С другом разошлись пристрастья наши.
Разные на свете есть девчонки –
Только нравится мне всё-таки Алёнка!

Людмила ЖУРАВЛЁВА

В Новогорске

Погожий нынче выдался денёк!
Такое в ноябре совсем не часто.
Природе же, конечно, невдомёк,
Что подарила мне крупицу счастья.

Под ярким, но негреющим лучом
Деревья протянули к небу руки,
Но приговор им жёстко изречён:
Отдать зиме природу на поруки!

Ещё пытается расти трава,
Напоминая о прошедшем лете,
Но иней накрывает по утрам
Её колючей серебристой сетью.

Всё замерло… Прозрачно и светло.
И, кажется, чуть тронь –
 и всё в осколках!
А утки на пруду взмахнут крылом,
Покой нарушат –
и опять всё смолкнет…

Пейзаж осенний красит барбарис,
И снежноягодник сверкает белизною.
Мгновенье красоты,
хоть в памяти продлись,
Совсем уж скоро снег всё это скроет.

Русь Святая

В России всё не так, как у других:
Страшнее горе, радость веселее,
Здесь могут за один счастливый миг
Отдать полцарства
и мечту взлелеять.

Веками, сил и жизни не щадя,
Здесь закрывали от врага Отчизну.
И пусть иные крепко затвердят,
Что вечна Русь,
по ней не справить тризны!

Бывали здесь иные времена –
Не избежать в истории ошибок,
И путь, которым нас вела страна,
Порою был жесток, тернист и зыбок.

Построить на руинах новый мир
И веру возродить совсем не просто,
Но знаем: ждёт и нас великий пир,
Что наша Русь –
для всех надежды остров.

Душа болит у каждого из нас,
И стонам Родины
всем сердцем внемлем,
Судьбу её без всяческих прикрас
Своей считаем – и такой приемлем.

И в давке утренней, на будничном пути,
Минуты опозданья обгоняя,
Всё ж вспомним: нам дороже не найти
Земли, что называем – Русь Святая!

Елена КАМШИЛИНА

Не грустите на Цветном бульваре

Что бы в жизни ни претерпевали, –
Если даже всё у вас не то, –
Не грустите на Цветном бульваре,
Где Никулин вышел из авто.

Улыбнитесь двум лошадкам белым,
На фасаде замершим давно.
И какие б ни случились беды,
Улыбайтесь цирку всё равно.

Это детство ваше у порога –
По ступенькам скачет, хохоча.
И какой бы ни была дорога, –
Не рубите с грустного плеча.

Посмотрите: памятник – Никулин,
Но такой, как будто бы живой.
Он вам рад. И пусть душа ликует.
Ничего. Осилим. Не впервой.

Что бы в жизни ни претерпевали, –
Если даже всё у вас не то, –
Не грустите на Цветном бульваре,
Где Никулин вышел из авто.

Из окна

Лёгкий ранец за плечами.
Груз его не замечаем
Этим мальчиком, вприпрыжку
Возвращающимся с книжкой.

Тяжелы лишь наши плечи.
Но ничто уж не излечит –
Всё мы носим за собою,
Что зовём своей судьбою.

Октябрь

Зима легла плашмя и тускло
На листья рыжие дорог,
Доказывая безыскусность
Всего, что к нам пришло не в срок.

Октябрь ещё не закруглился,
Он длинен был и угловат,
Как будто осени стыдился,
Хоть не был в этом виноват.
Но пооттаяло в природе,
И поубавилось проблем.
И даже легче стало вроде
И октябрю, и людям всем.

Виктор КОРОСТЫШЕВСКИЙ

Бесконечность

Если бы знать, где конец,
  где начало
в лабиринтах звука и света…
Может, рискнуть и уйти от причала
ради призрачного ответа?

Я, с трудом умещающийся между
этим светом и этой тьмою,
наивно не теряющий надежду
спор завершить с самим собою,

в котором почти нет здравого смысла,
как в бочке вперёдсмотрящего,
качающегося на коромысле
из прошлого в настоящее.

Все мои беспомощные попытки
оказаться взглядом за гранью
оставляют след садовой улитки
на уснувшем листе герани.

Некому писать

Тень мысли в слово обмакнув,
рождаю образ. И он летит…
За ним, едва земли касаясь,
бежит перо.
И строчки, словно вспаханная нива,
готовы всходы дать в душе,
томящейся от одиночества.
И медный звук встревоженного сердца
летит туда,
где этот звук услышат.
Но землю обогнув,
став на полтона ниже,
ударившись в затылок,
звук гаснет.
Некому писать…
Родом из детства

Мне от памяти никуда не деться,
не хочу выдумывать разного:
босоногого не было детства –
было детство галстука красного.

Было детство с весёлыми горнами
и кострами вечерними, жаркими.
Как шпана, мы были проворными,
как святые, мы не были жадными.

Мы умели дружить и ссориться,
были все на спорте помешаны.
Жили все с одинаковой скоростью,
потому что все были пешими.

А уж книги читали запоями,
им душа была напрочь отдана.
Мы себя представляли героями
Жюля Верна и Джека Лондона.

После пятого класса, как водится,
мы влюбляться начали в девочек,
а они всё порхали, модницы,
на скакалках резвее белочек.

Пролетели года наши школьные,
а казалось – вовек не кончатся.
Стали вдруг мы – как птицы вольные,
но уйти из детства не хочется.

Разбрелись городами и весями,
о былом мы грустим по-хорошему.
Память держит нас общими песнями
и любовью к нашему прошлому.

В сумерках

В вечерних сумерках
рождаются стихи.
Неуловимые, ещё не на бумаге –
на кончике пера,
а может, шпаги –
они пока незрячи и глухи.

В вечерних сумерках
рождаются мечты
о новых странствиях –
несмело, не на карте.
И чтобы чёрт не сглазил, не накаркал,
я прячу их в пространство пустоты.

В вечерних сумерках я остаюсь один.
В неверном свете
грусть неразличима.
Я жизнь прожил с душою пилигрима
до серебра всклокоченных седин.

В вечерних сумерках найду свою звезду,
едва приметную на сфере небосвода.
Мне главное,
чтоб там была свобода,
предписанная Богом на роду.

Всё просто

Всё просто.
Если стоять по росту.
Первый, второй, третий…
Папы, мамы и дети.

Всё просто.
Благополучные тосты –
Синоним семейного счастья…
Но рвётся сердце на части –
От воя норд-оста.

Всё просто.
Пока не встретишь прохвоста.
Пока земля не трясётся,
Обретая черты погоста.

Всё просто.
Мы уходим с помоста,
Не удержав форпоста…
Не утешай, брось ты.

Всё просто…

Игорь МИШИН

Дознание

Выйдя из подъезда, управдом Никита Петрович услыхал за спиной звон разбитого стекла и заметил двух улепётывающих пацанов. Один из них поскользнулся, упал, и управдом смог схватить его за шиворот и притащить в свой кабинет.

– …Ну, вспомнил свою фамилию? – спрашивает Никита Петрович, но проказник молчит и в который раз обречённо вздыхает.

Управдому надоело упорство мальчишки, но что делать с ним? Звонить в милицию – но там никто и со стула не поднимется, а отпустить просто так не позволяют ни совесть, ни служебный долг, ни опасение, что так они, стервецы, все стёкла в доме переколотят.

– А звать-то тебя как? – иначе ставит вопрос управдом и неожиданно слышит: «Серёжа».

– Ага, значит, Серёжа. Серёга. Серый. Так ведь тебя кличут во дворе?

– А вы откуда знаете? – насторожился пацан.

Никита Петрович улыбнулся:
– Так я многих мальчишек знаю – вы же мимо моих окон по двору чертей гоняете, как же мне вас не знать?

– Ну да? – не поверил Серёжа.

– Больше скажу, – продолжает управдом, – вы у меня в домовой книге все переписаны. До одного. И приятеля твоего я знаю.

Для наглядности он берёт домовую книгу и открывает её на середине: «Читаем – Ведерников Николай Иванович.

Дети – Ольга Николаевна… Ну, это старшая. А вот младшие… Знаешь Ведерниковых?

– Знаю Дашку. Из третьего «Б».

– Так-так. Дашку ты знаешь. Но это и не удивительно, она ведь в твоём подъезде живёт…

– И ни фига не в моём! – возражает Серёжа. – И даже не в моём доме. Это Димон в её доме живёт, и то в другом подъезде.

– Да быть того не может! – разводит руками Никита Петрович. – У меня всё записано. Что, я Ведерниковых не в тот подъезд записал? Ай-яй… А этот Димон, что ж он тебя бросил упавшего, а сам убежал? Нехорошо – товарища в беде… Ты говоришь, он её сосед? Как же я ошибся…

Управдом радуется, как он ловко ведёт игру с мальчишкой. Потом достаёт другую книгу:
– Вот! Вот ещё один Серёга, Цымбалов. И с такой же кличкой. Ну, ты его знаешь…

– Цымбалова-то? Кто ж его не знает!

– А вот Сашку Виноградова из 72-й квартиры точно не знаешь.

– Сашку не знаю,– признаётся Серёжа. – А где он живёт?

Никита Петрович внутренне улыбается: Сашке Виноградову всего полтора года, восьмилетний Серёжа сойтись с ним не мог. Однако пацан не сдаётся:
– Но я Катьку Виноградову знаю, только она в первом подъезде живёт, на шестом этаже.

Никита Петрович снова листает книгу, вычисляя Катьку с шестого этажа. В 74-м доме Виноградовых нет вообще, в 76-м есть, но Катьки не имеется; Катька обнаруживается в 78-м доме и точно на шестом этаже, в 22-й квартире. Телефон обозначен. Звонок. Вопрос насчёт Серого – и всё станет ясно: фамилия, класс, в котором учится сорванец. Листать книгу дальше не имеет смысла: круг знакомств замкнулся.

– Слушай, Серый – раздумчиво произносит управдом, – да ты ведь всех знаешь во дворе. У тебя память – моя в подмётки ей не годится: Дашка, Сашка, Катька… Ты меня положил на обе лопатки – сдаюсь! И учишься ты хорошо – в каком, я забыл, классе?

– Во втором «А»…

– Во втором «А»! И при таких достоинствах ты колотишь в подъездах стёкла! При такой памяти, при многочисленных знакомых и успехах в учёбе! И приятель твой, Димон… Я бы на твоём месте всерьёз задумался об отношениях с ним…

Мальчишка, раскрыв рот, смотрит на седого дядьку, сидящего перед ним, и ничего не понимает. А Никита Петрович тем временем окончательно решает: да Бог с ним, с этим стеклом! Он вдруг открыл в себе счастье говорить с человеком, заведомо не равным тебе, но достойным и потому, как ни крути, равным тебе по всем статьям. Ну, переиграл ты его, но он ведь пацан и только в силу возраста не смог раскусить твоей игры с домовыми книгами, умудрившись не назвать при этом фамилии Димона – да честь ему за это!

…Никита Петрович прошёлся по кабинету, сел на краешек стола и заговорил по-свойски, по-домашнему:
– А знаешь, Серёга, когда мне было лет шесть, после бани надели на меня чистенькие брючки, белую рубашку, новенькие сандалики, и я вышел на улицу. Наш городок был небольшой, тихий, мне хотелось, чтобы на меня обратили внимание, но все торопились по своим делам. И тогда я стал с бугорка бросать камни в проезжающие машины. И в одной из них разбил стекло. Шофёр остановил машину, выскочил, схватил меня, вывалял в пыли, грязными от мазута пальцами отодрал за ухо и отвёл к отцу. А у отца разговор был короткий – он пожал шофёру руку, а меня отменно выпорол…

Оба рассмеялись. Никита Петрович встал:
– Ступай, Серёга, домой. Отцу скажи, чтоб стекло вставил.

Мальчишка, будто не веря, что его просто так отпустят, продолжал сидеть.

– Ну, чего сидишь? – серьёзно сказал управдом. – Давай руку. Катьке Виноградовой привет…