ПРОЩАНИЕ С БАБЬИМ ЛЕТОМ

Ах, как стонут кулики и выпи,
Поднимаясь с сумрачную мглу.
Оставляя мхи в болотной сыпи
Клюквы и осеннюю листву.

В Ставров день, в ненастный час рассвета,
В судный миг, назначенный судьбой,
Хоронила осень бабье лето
В колокол, звоня за упокой.

Звонницы неубранного стога,
Что, как вепрь – щетинист и горбат,
Вышел на дорогу, а дорога
Прямиком упёрлась с зимний хлад!

Но какое было бабье лето!
Вспомнилось: открытое окно,
Осиянна осенью планета,
В птичьих стаях неба полотно!

А дожди? Ну что поделать, если
Прошибает осени слеза
Жизнь твою в любимом мамой кресле,
И в парче изношенной леса.

Пусть горит лампада негасимо
В ночь, когда снега начнут кружить…
Пережить бы только эту зиму!
Эту зиму только б пережить.

НОЯБРЬСКАЯ ИСПОВЕДЬ                                                                                        

В ноябре упало на листву
Сердце
             и зашлось от лютой стужи.
Ты не нужен больше никому,
И подавно сам себе не нужен.

Что хмельное лето вспоминать?
Подставлять лицо былой капели?
Маму звать, а любящая мать
Растворилась в солнечном апреле!

Что там за стеною – хмурь и глад?
Что там впереди – зимы оскома,
Тапочки и байковый халат:
Хорошо бы не в больнице – дома.

Да любимой женщины спина:
Строгая, колючая, чужая.
С совестью бессонная война,
От обиды – рана ножевая.

И в друзей разорванном кругу
Лепестки кафизм на аналое.
Сколько их споткнулось на бегу?!
Сколько проросло плакун-травою?!

Надо жить, а как без света жить?
Темнота копится за порогом.
Камень бел-горюч во мгле лежит.
Без призора брошенный Сварогом.

Это твой последний оберег.
Твой последний луч дневного света…
Холода… Ноябрь… Первый снег…
Исповедь печальная поэта.

***
Я в сказки Рождества не верю…
Но вот приснилось этой ночью:
Как будто ты стоишь за дверью.
А за окошком – снега клочья.

У нас с тобою, мама, тихо.
В сочельник свет уходит рано.
И дремлет, притаившись, «лихо»
На самом краешке дивана.

Погасли поздние зарницы
В глазах твоей любимой кошки.
Скрипят паркета половицы.
Качаются у кресла ножки.

Квартира эта четверть века
Ремонт не ведала, однако…
В ней заменила человека
Голубоглазая собака.
Она была б тебе послушна
И облизала жарко руки.
И было нам – втроём – не скучно,
Когда бы не было разлуки.

Когда бы не было печали.
И встреч никчёмных Новолетий.
И зеркала не замечали
Скупые слёзы на рассвете.

КРЕЩЕНСКАЯ ГРЁЗА

Раскраснелось лицо от морозов укуса.
Звон крещенский повис на крутом берегу.
По колено снегами засыпана Руза –
Все дороги в снегу и деревья в снегу.

Дремлет кошка, качается кресло-качалка..
Книжный ряд занимает две трети стены…
Вспоминаю концы твоего полушалка,
Что в диковинный узел сплелись со спины.

Вспоминаю тебя – горделивую паву,
Скрип шагов в паутине протоптанных троп.
Мы могли бы с тобой прогуляться на славу,
А потом трын-трава, а потом – хоть потоп!

Но остýдит меня молчаливо и строго,
Осекая мечтанья, снегурочки взгляд.
В Иордань, освящённую благостью Бога,
Окунаюсь от самой макушки до пят.

Мы такое в старинных романах читали,
А теперь, в сокрушающем судьбы миру,
Без крещенской ночú обойдёмся едва ли,
Даже если похмелье придёт поутру.

И пускай беспокойное памяти жало
Укоряет стыдом за смятенье ума…
Мне останутся: Руза… Цветной полушалок…
Беспокойные губы… Крещенье…Зима.

ВОЛЧЬЯ ПЕСНЯ

Привольно волку в матер´ых снегах.
На зимней свадьбе загулял матёрый.
Темно в бору, лишь снегириный птах
Горит на хвое свечкой краснопёрой.

Намёты и сугробы глубоки.
Бескрайни дали сумрачной России.
Опять, как в Смуту, волчьи огоньки
Рассыпаны на белой парусине.

Опять свистит метель над головой –
Взъерошенною леса головою.
Близка беда, и обернётся вой
Заклятьем стаи – песней боевою!

Приветствую тебя, земля волков,
Напрýжившая лапы в гиблом веке,
Перед последним из своих прыжков,
Чтоб смежил ворог панцирные веки –

Навек!
           И пробуждаясь ото сна,
Взломав дождём коросту ледостава,
Из поднебесья хлынула весна,
Из чернозёма – возродилась слава

Твоих сынов, твоих святых чудес.
И тáинств заповедного причастья…

Рождённый волком – сбережёт свой лес,
Где он на свет явился в одночасье!