ПРИХОДЯЩАЯ ЛИТЕРНАТУРА

Есть ли будущее у жанра моделирования прошлого? «А если бы…» – один из самых задаваемых на нашей планете вопросов, наряду с «что делать», «кто виноват», «есть ли жизнь на Марсе», «кто подставил кролика Роджера» и «почему от доброты бывают так жестоки дети». Собственно, зачастую это даже не вопрос, а досадливое утверждение – «вот если бы!». Вероятно, именно так думал медведь из рассказа Салтыкова-Щедрина, которому лишь воля рока помешала учинить кровопролитие, заставив ограничиться съедением чижика.

Аналогичные мысли посещали и мопассановского героя, по пути на самое важное в жизни собеседование угодившего в лужу и безнадёжно испачкавшего парадный костюм. Но феномен «если бы» существует отнюдь не только на бытовом, но и на глобальном уровне. Наш мир крайне несовершенен, и недовольных существующими реалиями всегда больше, чем довольных. И если зачастую велик соблазн даже собственную личную неустроенность свалить на непреодолимую силу обстоятельств, рок или чью-то злую волю, то что уж говорить о судьбах народов и государств?!

Вот почему тяжкие вздохи «если бы не иноземное вторжение N-ного года» и «если бы не революция» являются неотъемлемым звуковым фоном любого общества, а уж российского – в силу целого ряда обстоятельств – и подавно. Именно эти вздохи и вызвали к жизни такой феномен, как альтернативная история. Это утверждение кому-то может показаться спорным, если учесть, что одной из наиболее популярных тем в альтернативной истории на Западе изначально была и остаётся победа стран «оси» во Второй мировой войне.

На самом деле ничего удивительного нет – далеко не всех там устраивает реальный исход событий 1939–1945 гг., когда Германия и её союзники были повержены не только и не столько «великими англосаксонскими демократиями», сколько «варварской Россией с кровавым сатрапом во главе». Впрочем, наши альтернативщики отвечают той же монетой – несть числа энтузиастам, росчерком пера переводящим СССР в противоположную коалицию и отправляющим Рокоссовского на штурм Дели и Каира, а советские ВМФ вместе с новыми боевыми товарищами из Японии – к побережью Индонезии и Гавайских островов. В общем, появившись на свет в результате человеческой тоски по «как лучше», альтернативная история, постепенно превращаясь из простого запроса на позитив в самобытный жанр, стала рассматривать и другие варианты: «как хуже» и «а точно ли так лучше, а так хуже».

По этой причине в СССР особо радужных перспектив у подобной литературы не наблюдалось: очевидно ведь, что вариант истории, приведший к сплочению великой Русью союза нерушимого республик свободных, и был единственным позитивным, к тому же обусловленным положениями всесильно верного учения бородатого бойз-бэнда ZZ-Top от политэкономики (не самое, мягко говоря, комплиментарное мнение классиков о России и способности русского народа совершить столь грандиозное деяние, как революция, тогда старались не афишировать). Можно было, конечно, подыграть народовольцам или декабристам, но не слишком рьяно – и те и другие, как известно, были страшно далеки от народа. Так что одиночные произведения 20-х годов о Пугачёве-победителе и триумфе Наполеона, приближающем всеевропейскую революцию, в течение долгого времени были, скорее, литературными казусами.

В конце 70-х появилась и первая серьёзная (насколько это определение вообще применимо к сатирическому роману) «белая» альтернатива – роман Василия Аксёнова «Остров Крым». Суть его можно понять уже из названия – Крым оказывается объектом не только альтернативной истории, но и альтернативной географии и, приняв остатки белых армий, постепенно превращается в процветающий русский аналог Тайваня. Удовлетворить непростые требования советской цензуры роман не мог и был сначала напечатан за океаном. Впрочем, уже через какие-то десять лет необходимость заморачиваться цензурно-идеологическими вопросами стала намного менее актуальной – и среди прочих жанров, получивших в новых условиях мощный толчок к развитию, оказалась и альтернативная история.

Началом точки отсчёта можно считать до сих пор мало кем превзойдённый цикл Василия Звягинцева «Одиссей покидает Итаку». Дальше же пошло как по маслу. Сейчас альтернативная история если не самый популярный, то уж точно один из самых бурно развивающихся литературных жанров в нашей стране. Он обязательно составляет содержимое полки-другой в любом книжном магазине, ему посвящены форумы и ЖЖ-сообщества в Интернете. Постепенно выработались особые внутрижанровые классификации и неповторимый сленг.

Приведём примеры некоторых словечек, без которых редко обходится разговор двух и более альтисториков: «попаданец» – типичный герой альтернативно-исторической фантастики, волею судеб внезапно переместившийся из одной эпохи в другую. Он же – «прогрессор» (так как обычно сваливается из будущего в прошлое, дабы обеспечить своей стране, цивилизации или планете лучшую участь, чем в истории реальной; термин введён в обиход братьями Стругацкими). ИЛМ – «инопланетные летучие мыши» – невидимые глазу, но от этого не менее могущественные силы, способные обеспечить даже самый невероятный, непосильный для человека поворот истории. «Персик» – более естественный и понятный, чем ИЛМ, способ внезапного резкого изменения хода событий. Некий император, генеральный секретарь или путешественник-первооткрыватель (намёк, я полагаю, предельно понятен) прожил восемьдесят-девяносто лет, ни разу толком даже не простудившись, и натворил дел, вызывающих у вас тихие приступы ненависти? Заставьте его в ранней юности летально поперхнуться персиком, и история пойдёт куда более приятной дорогой!

Самыми популярными темами альтернатив помимо уже упомянутой Второй мировой войны (союз Германии, СССР и Японии против англоамериканцев, превентивный удар СССР по Германии, более удачное начало войны в июне 1941 года) являются Гражданская война, обе революции 1917 года и предотвращение распада Советского Союза. Самым, пожалуй, популярным персонажем – младший брат Николая II Михаил, расцениваемый как удачный вариант замены мягкому «полковнику Романову». Только детально и подробно проработанных «миров царя Михаила» существует около десятка. Впрочем, пока исследования, рассматривающие и прорабатывающие варианты исторического развития с научной точки зрения, явно количественно уступают художественной и фантастической литературе той же тематики.

В первую очередь это объясняется устоявшимся и глубоко, на мой взгляд, спорным тезисом «история не терпит сослагательного наклонения». Но разве не сослагательное наклонение постоянно используют те же историки, политики, журналисты? «Если бы не антигитлеровская коалиция, мир не имел никаких шансов на нормальное развитие под нацистской пятой», – можно услышать в Москве, Лондоне и Вашингтоне 8–9 мая. «Если бы не 1917 год – быть России величайшей мировой империей, главной победительницей в Первой мировой войне», – утверждают монархисты. «Скорее, нищей полуколонией более обеспеченных союзников по Антанте», – не соглашаются левые. Разные «если бы» можно услышать от апологетов Сталина и Троцкого, Жукова и Тухачевского, либералов и ностальгирующих по СССР.

Таким образом, альтернативную историю как общественный дискурс можно рассматривать в качестве своеобразной коллегии со своими обвинителями, адвокатами и судьями, не просто фиксирующими факты, но и отвечающими на вопросы: действительно ли X напал на Y в порядке самообороны? Что бы случилось, если бы Y напал первым? Какова в случившемся роль Z, и не лучше ли было X и Y объединить силы против него? И так далее и тому подобное. Задачи же альтернативной истории как литературного жанра не менее важны – она способна вполне зримо канализировать общественное напряжение в безопасное русло. В самом деле, уж лучше крушить супостатов в мире Всегалактической Россий­ской империи, чем гоняться за живыми люди с огнестрельным оружием, как норвежец Брейвик.

Станислав СМАГИН