РАМПА

Три вечера с Сухово-Кобылиным. Впервые за последние 90 лет. Место действия – Тобольск

При жизни Александр Васильевич Сухово-Кобылин до Тобольска не добрался. В его случае будет вполне уместно употребить уточнение – к счастью. Ведь большинство его соратников по сонму чинов великой российской словесности XIX столетия прибывали в этот город отнюдь не по своей воле. Ссыльнопоселенец Кюхельбекер, нашедший свой последний приют здесь, на Завальном кладбище, осуждённые в каторжные работы государственные преступники Достоевский и Чернышевский, чей скорбный путь лежал через тобольскую пересыльную тюрьму… Был, правда, ещё Пётр Ершов – здешних мест уроженец и житель, «не состоявший, не привлекавшийся». Но он – исключение. Недаром автор бессмертного «Конька-Горбунка» пребывает в положении одного из главных местных «брендов», а тобольская сцена давно и с гордостью носит его имя, хотя собственно драматургическое наследие Ершова известно и исторически востребовано нашим театром не намного шире, нежели таинственно замкнутые пьесы того же Кюхли.

Сухово-Кобылин вполне мог оказаться в славном ряду отечественных писателей-«сибиряков». Обвинённый, как мы помним, в злодейском убийстве своей сожительницы Луизы Симон-Деманш, он сумел оправдаться – и то лишь чисто юридически, не морально – спустя семь лет после случившейся трагедии. Тяжелейших для человека, но зато, по сути, послуживших едва ли не главной предпосылкой для рождения Кобылина-драматурга, сатирика, обличителя. Достойного продолжателя всех главных тем русской комедии, да и литературы в целом. Прямого наследника гоголевской линии (символично, что первую часть своей будущей великой трилогии он начал писать в 1852-м – году смерти автора «Ревизора» и «Женитьбы»).

Рассматриваемый проект (слово по отношению к явлениям искусства порядком девальвированное, да и в принципе довольно сомнительное, но в данном случае перед нами действительно проект – масштабный, амбициозный, с долей здоровой наглости) также вышел из «гоголевской шинели». Несколько лет назад произошла встреча Тобольского драматического театра им. П.П. Ершова и режиссёра Михаила Полякова – сменившего к тому времени должность руководителя пользовавшегося доброй репутацией театра «Омнибус» в городе Златоусте на участь израильского жителя, довольно много между тем ставящего на просторах бывшей страны проживания. Договорились о работе над «Игроками», режиссёрское решение и мизансцены которых постановщик попросту и не по им заведённому «поточному методу» повторил, то бишь перенёс из другого предшествующего спектакля по этой пьесе в совсем ином городе (это мы вовсе не к тому, чтобы укорить, – подобным «клонированием» занимаются почти все; это мы затем, дабы ещё раз подчеркнуть: из какого подчас «сора» растут счастливые художественные спайки-альянсы и как неисповедимы пути и перепутья настоящего театра).

Тобольская бета-версия получилась «выигрышней» первоначальной. И вообще замечательной. То ли группа крови у постановщика с юга и северного коллектива замечательным образом совпала, то ли в этом небольшом театре из малого города, хранящего, впрочем, воспоминания о былом величии столицы крупнейшей губернии (простиравшейся от Урала до Дальнего Востока), существует – кроме всех прочих отличительных качеств – особый слух к атмосфере прошлых веков, восприимчивость к запаху «отжитого времени». Даром, что ли, ершовцы с абсолютной убеждённостью и документами на руках полагают себя старейшим театром России, на полвека опередившим своим возникновением Ярославский Волковский. Три века тобольских подмостков, ведущих свой отсчёт от представлений школьного театра Филофея Лещинского в 1702 году, богаты на события, имена, отмечены особой приверженностью к традициям, которые здесь искренно чтут и по сегодня. За последние 150 лет – можно узнать из программки – здесь 13 раз обращались к Сухово-Кобылину. Правда, ставили в основном «Свадьбу Кречинского», а «Смерть Тарелкина», как повествуют анналы, до сих пор не трогали. Но теперь, опробовав свои силы на Гоголе, а потом поэкспериментировав с Гарсиа Лоркой («Дом Бернарды Альбы»), творческий тандем Михаила Полякова и тобольской труппы замахнулся на всю трилогию целиком. Стоит отметить, что в последний раз аналогичную попытку предпринимал, как бы странно это ни показалось, Всеволод Мейерхольд в Александринке. Была ещё «Юго-западная» версия Валерия Беляковича двадцатилетней давности, но там все три пьесы были объединены в один 6-часовой спектакль. А так, чтобы три вечера подряд, в рамках единого абонемента… (Справедливости ради, нужно сказать, что спектакли выходили в разное время, в течение полутора лет, и лишь сейчас, после ноябрьской премьеры «Тарелкина», идущего под названием «Весёлые расплюевские дни», обрели композиционную стройность и значимость уникальной культурологической акции). И где – в населённом пункте, число жителей которого лишь немногим превышает цифру в сто тысяч, а число присяжных театралов, как вы понимаете, значительно меньше.

Это явление, безусловно, вполне заслуживало бы «кучи приятных слов» само по себе, безотносительно уровня искусства. Но к тобольской триаде никак не подойдёшь со снисходительным «За попытку – спасибо!». Перед нами цельное, внятное и – главное – концептуальное художественное высказывание. Сделанное, что крайне важно, с довольно редкими по нынешним временам мерой и вкусом, с чётким осознанием своих сил, умений, возможностей (недюжинных, но не беспредельных), с чувством соразмерности их относительно масштаба классического текста. Как тут не вспомнить эпиграф, предпосланный автором всей трилогии и позаимствованный из Гегеля: «…кто разумно смотрит на мир, на того и мир смотрит разумно; то и другое взаимно обусловливают друг друга».

Все решения постановщика обусловлены реальным положением вещей, хотя и выглядят в итоге плодами изощрённой и самодостаточной режиссёрской мысли. Пьесы довольно изрядно сокращены – целыми линиями, целыми актами, вторая и третья части вообще идут в одном действии. А дело в том, что труппа в Тобольске отнюдь не велика, да и о зрителе своём, о потенциальных обладателях «сухово-кобылинских» абонементов, театр обязан думать в первую очередь. Но за счёт вымарок спектакли обретают стремительный ритм, энергию выстреливающей пружины, «резво скачущую кровь»… Постановки не назовёшь богато декорированными, более того, от «Кречинского» к «Расплюевским дням» количество элементов оформления на сцене поступательно минимизируется (сценографом, кстати, выступает сам постановщик). Но зато таким образом перед глазами возникает потрясающая овеществлённая метафора – сжимающейся шагреневой кожи всего человеческого сразу: здравого смысла, справедливости, милосердия… Большинство занятых в проекте исполнителей – опять-таки вследствие, надо полагать, не в последнюю очередь кадровой ситуации – играют в разные вечера разных персонажей. А отсюда рождается образ фантасмагорического мира, где личины меняются не только Тарелкиным и Варравиным, но всеми его обитателями, мира зловещего, при всей его заразительной комичности, дьявольски неустойчивого и чем дальше, тем сильнее пахнущего серой…

А как играют тобольские артисты – это особая и самая главная статья предприятия. Труппа в театре выступает и побеждает по-суворовски. Не числом, а уменьем! А когда в ней умирает тонкий и умный режиссёр и делает это с куда большим успехом, нежели Кандид Тарелкин, получается ансамблевый, выпукло рельефный, приносящий, похоже, равное высокое удовольствие людям по обе стороны рампы, зажигательный – да простится нам употребление данного прилагательного – спектакль. Точнее, три спектакля, развивающиеся по нарастающей.

«Была игра!» Вошедшая в пословицу реплика из «Свадьбы Кречинского» – здесь, наверное, лучшая и наиболее точная мини-рецензия. Игра Павла Жука (Фёдор, затем Варравин, он же Капитан Полутатаринов), Игоря Колдачёва (Парамонов, затем Ох), Николая Макаренко (Весьма важное лицо и Ох в другом составе), Константина Орлова (Нелькин, безымянный чиновник в «Деле» и, наконец, эпизодический Ванечка). А Олег Исаков появляется только в третьей части – всего дважды выходит на сцену на несколько минут в образе незадачливого Попугайчикова, но западает в память всерьёз и надолго. Что уж говорить о тех, кто «тащит» на себе основной груз – хотя, какой там груз, с такой лёгкостью и старорежимным изяществом это делается. Об Анваре Гумирове, после смерти своего Муромского замечательно реинкарнировавшемcя в Дворнике, о Евгении Пономарёве, представшем сперва фатоватым хлыщом Кречинским, а потом Тарелкиным, который сам по себе «протеевское» непостоянство, о действительно выдающейся, на мой взгляд, работе Сергея Радченко, давшем в двух Тарелкиных и в промежутке между ними в Важном лице феноменальную иллюстрацию «трёх источников, трёх составных частей» извечной расейской жизни, «неотжитого времени», выразительнейший портрет «страны рабов, страны господ».

Но это их актёрская победа. Гумиров – зав. машинно-декорационным цехом. Пономарёв – зав. художественно-постановочной частью. Вот такие люди в стране сибирской есть. Вот такой вот поразительный театр.

Александр А. ВИСЛОВ,ТОБОЛЬСК–МОСКВА