ПЕРСОНА

На сцене и на экране он за полвека, отданные любимой профессии, прожил столько жизней, что другому на две творческие биографии хватило бы. Мрачный Крогстад из ибсеновской «Норы» и обаятельный Ковров из новогодних «Чародеев», теряющий рассудок Роберт Шуман из «Трио» и циничный уголовник Заварзин из телесаги «И это всё о нём» – такой диапазон ролей не каждому по силам. Он предан любимому делу и любимым людям. И считает себя очень счастливым человеком.

– Эммануил Гедеонович, объясните такую странность: с вашей внешностью и манерами режиссёры должны были бы в очередь выстраиваться, чтобы в ролях благородных суперменов вас занимать, а вам почему-то либо шпионов, либо нацистов, либо уж и вовсе уголовников предлагали. Почему, как думаете?
– Потому что в недавние времена режиссёры почему-то считали, что злодей и должен быть энергичным, высоким и стройным, а герой – простоватым увальнем.
– То есть вас «подводило» отрицательное обаяние?
– Обаяние всегда положительное, ведь оно заключает в себе то, что нам нравится в человеке. Даже в очень большом мерзавце порою можно откопать что-то привлекательное. Это я не в защиту своего обаяния, если кому-то нравится считать его отрицательным, пусть так и будет.
– Значит, это персонажи ваши мрачные и жёсткие, а вы на самом деле…
– …А на самом деле я просто замечательный! Нет, серьёзно, я в жизни человек очень мягкий, за что нередко сам себя основательно ругаю.
– Потому что ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным?
– Да нет, не поэтому. Просто многим людям гораздо привычнее, когда с ними грубы и жёстки. А когда проявляешь мягкость, они нередко «садятся на голову». Нам непривычно ценить хорошее к себе отношение. Вообще мы в большинстве своём мало ценим себя, не говоря уже об окружающих.
– Так ведь любить себя нас никогда не учили!
– Ну да: «раньше думай о родине, а потом о себе!». А любовь к себе считалась тяжким грехом. Мы и к себе часто относимся без должного уважения, а уж к окружающим! Хвалить человека, говорить, какой он был замечательный, мы начинаем тогда, когда он нас уже не может услышать. Я поздно это понял. Слишком поздно. Так получилось, что мои самые близкие люди – Аллочка, отец, мама – ушли из жизни практически друг за другом. Мы все очень любили друг друга, но редко говорили об этом. Нам казалось, что это само собой разумеется, что так будет всегда. А потом они ушли. И я понял, что жизнь очень короткая и нужно любимым людям говорить о любви, пока они рядом с тобою.
– Ваши родители никакого отношения к искусству не имели…
– …Но я искренне верю – всё, что я «натворил» в этой жизни, всё, что в ней сделал, – всё это генетика, кровушка одесская. Все мои родные и близкие родились в Одессе. Мой отец, Гедеон Абрамович, окончил там мукомольный институт, и после войны они с мамой ездили по стране, восстанавливая разрушенные элеваторы и мукомольные заводы. А вся родня (у папы было десять сестёр и братьев, у мамы – одиннадцать) осталась в Одессе. Летом, когда я приезжал сюда на каникулы, то еле успевал всех обойти, а сегодня, к сожалению, среди ушедших у меня родных больше, чем среди здравствующих. Но всё равно каждый раз, когда я приезжаю в Одессу с гастролями, а это, слава богу, бывает довольно часто, я непременно стараюсь побывать у своих близких. И обязательно прихожу на Ришельевскую, 28. Дома, в котором жили дедушка с бабушкой, уже нет, но я всё равно прихожу на это место.
– Секрет семейного счастья вы получили от них по наследству?
– Это никакой не секрет. Мои родители действительно жили очень дружно. Я не помню, чтобы они ссорились. Все мои жёны – замечательные женщины. Да, я ушёл из первой семьи, я несправедливо обидел жену и дочь. Но я не мог обманывать. По-моему, оставаться и обманывать – гораздо хуже. Да, я не безгрешен, я обычный человек. Ваши коллеги нас с Аллой Балтер называли идеальной парой. Какой тут «идеал»?! Это же нормально, когда муж может постирать, а не швырять носки жене, нормально, когда он может что-то приготовить, убрать. Я, например, до сих пор люблю мыть посуду…
– До сих пор?
– А что? Под это дело замечательно думается…
– Агата Кристи так детективы свои сочиняла, а вы к ролям готовитесь?
– Ну да! И потом, надо беречь женские руки, ведь потом эти руки тебя же ласкают… А если серьёзно, то в нашей семье профессия всегда была превыше всего. И для Аллочки, и для меня. Когда мы поженились, оба прекрасно отдавали себе отчёт, что ни она, ни я профессию не бросим. Поэтому и отношения свои подчинили интересам профессии. Никто никого ни в чём не упрекал, не тянул одеяло на себя. Собственно, только в этом и заключается секрет семейного счастья. Независимо от того, чем занимаются супруги. Мы с Ириной (третья жена Эммануила Виторгана. – В.П.) живём по тому же принципу. Они с Аллочкой очень похожи. Не внешне – внутренне: та же доброта, стремление помочь, поддержать…
– Ваш сын Максим продолжил семейную традицию…
– И я благодарен судьбе за то, что он выбрал именно эту профессию.
– Обычно актёры в ужасе машут руками: «Что угодно, только не это!»
– Мне кажется, они просто лукавят. Ведь они сами выбрали актёрство.
– За полвека, проведённых на сцене и съёмочной площадке, вы в актёрстве не разочаровались?
– Нет, нисколько. Я о театре мечтал ещё в школе, он занимал все мои мысли, я даже на девочек как-то не заглядывался. И до сих пор работа для меня – всё. Из-за неё я и внуков нечасто вижу, и с сыном общаюсь реже, чем хотел бы. У меня даже хобби нет. В общем, я законченный трудоголик. Хотя не могу сказать, что всё в моей актёрской судьбе складывалось гладко. И звания я всегда получал поздно. Так что реакция на них была спокойной: дали, ну и дали. Вот чему я действительно рад, так это тому, что мои родители были ещё живы, когда получил звание народного артиста. Для них это была большая радость. А в остальном – дело не в званиях и не в наградах.
– А в чём же, Эммануил Гедеонович, вы уж простите за вопрос банальный и наивный?
– Моноспектакль, которым я отметил свой творческий юбилей, называется «Выход». Слово, включающее в себя не одно значение. Это спектакль и о том выходе из любой ситуации, который обязательно должен быть, о надежде на счастье, которая умирает в человеке последней. Театр – это возможность в чужой жизни увидеть то, чего не мог или не хотел увидеть в своей собственной. Увидеть и понять, что ты на самом деле делаешь со своей жизнью. Ради этого я и выхожу на сцену. Совершаю свой выход. Я просто актёр, который прожил огромную жизнь. В мою жизнь вместилось столько чужих, что я даже не знаю, сколько мне лет на самом деле. Но это не важно. Актёр жив до тех пор, пока он работает. 

Беседу вела Виктория ПЕШКОВА