ПЕРСОНА
На сцене и на экране он за полвека, отданные любимой профессии, прожил столько жизней, что другому на две творческие биографии хватило бы. Мрачный Крогстад из ибсеновской «Норы» и обаятельный Ковров из новогодних «Чародеев», теряющий рассудок Роберт Шуман из «Трио» и циничный уголовник Заварзин из телесаги «И это всё о нём» – такой диапазон ролей не каждому по силам. Он предан любимому делу и любимым людям. И считает себя очень счастливым человеком.
– Эммануил Гедеонович, объясните такую странность: с вашей внешностью и манерами режиссёры должны были бы в очередь выстраиваться, чтобы в ролях благородных суперменов вас занимать, а вам почему-то либо шпионов, либо нацистов, либо уж и вовсе уголовников предлагали. Почему, как думаете?
– Потому что в недавние времена режиссёры почему-то считали, что злодей и должен быть энергичным, высоким и стройным, а герой – простоватым увальнем.
– То есть вас «подводило» отрицательное обаяние?
– Обаяние всегда положительное, ведь оно заключает в себе то, что нам нравится в человеке. Даже в очень большом мерзавце порою можно откопать что-то привлекательное. Это я не в защиту своего обаяния, если кому-то нравится считать его отрицательным, пусть так и будет.
– Значит, это персонажи ваши мрачные и жёсткие, а вы на самом деле…
– …А на самом деле я просто замечательный! Нет, серьёзно, я в жизни человек очень мягкий, за что нередко сам себя основательно ругаю.
– Потому что ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным?
– Да нет, не поэтому. Просто многим людям гораздо привычнее, когда с ними грубы и жёстки. А когда проявляешь мягкость, они нередко «садятся на голову». Нам непривычно ценить хорошее к себе отношение. Вообще мы в большинстве своём мало ценим себя, не говоря уже об окружающих.
– Так ведь любить себя нас никогда не учили!
– Ну да: «раньше думай о родине, а потом о себе!». А любовь к себе считалась тяжким грехом. Мы и к себе часто относимся без должного уважения, а уж к окружающим! Хвалить человека, говорить, какой он был замечательный, мы начинаем тогда, когда он нас уже не может услышать. Я поздно это понял. Слишком поздно. Так получилось, что мои самые близкие люди – Аллочка, отец, мама – ушли из жизни практически друг за другом. Мы все очень любили друг друга, но редко говорили об этом. Нам казалось, что это само собой разумеется, что так будет всегда. А потом они ушли. И я понял, что жизнь очень короткая и нужно любимым людям говорить о любви, пока они рядом с тобою.
– Ваши родители никакого отношения к искусству не имели…
– …Но я искренне верю – всё, что я «натворил» в этой жизни, всё, что в ней сделал, – всё это генетика, кровушка одесская. Все мои родные и близкие родились в Одессе. Мой отец, Гедеон Абрамович, окончил там мукомольный институт, и после войны они с мамой ездили по стране, восстанавливая разрушенные элеваторы и мукомольные заводы. А вся родня (у папы было десять сестёр и братьев, у мамы – одиннадцать) осталась в Одессе. Летом, когда я приезжал сюда на каникулы, то еле успевал всех обойти, а сегодня, к сожалению, среди ушедших у меня родных больше, чем среди здравствующих. Но всё равно каждый раз, когда я приезжаю в Одессу с гастролями, а это, слава богу, бывает довольно часто, я непременно стараюсь побывать у своих близких. И обязательно прихожу на Ришельевскую, 28. Дома, в котором жили дедушка с бабушкой, уже нет, но я всё равно прихожу на это место.
– Секрет семейного счастья вы получили от них по наследству?
– Это никакой не секрет. Мои родители действительно жили очень дружно. Я не помню, чтобы они ссорились. Все мои жёны – замечательные женщины. Да, я ушёл из первой семьи, я несправедливо обидел жену и дочь. Но я не мог обманывать. По-моему, оставаться и обманывать – гораздо хуже. Да, я не безгрешен, я обычный человек. Ваши коллеги нас с Аллой Балтер называли идеальной парой. Какой тут «идеал»?! Это же нормально, когда муж может постирать, а не швырять носки жене, нормально, когда он может что-то приготовить, убрать. Я, например, до сих пор люблю мыть посуду…
– До сих пор?
– А что? Под это дело замечательно думается…
– Агата Кристи так детективы свои сочиняла, а вы к ролям готовитесь?
– Ну да! И потом, надо беречь женские руки, ведь потом эти руки тебя же ласкают… А если серьёзно, то в нашей семье профессия всегда была превыше всего. И для Аллочки, и для меня. Когда мы поженились, оба прекрасно отдавали себе отчёт, что ни она, ни я профессию не бросим. Поэтому и отношения свои подчинили интересам профессии. Никто никого ни в чём не упрекал, не тянул одеяло на себя. Собственно, только в этом и заключается секрет семейного счастья. Независимо от того, чем занимаются супруги. Мы с Ириной (третья жена Эммануила Виторгана. – В.П.) живём по тому же принципу. Они с Аллочкой очень похожи. Не внешне – внутренне: та же доброта, стремление помочь, поддержать…
– Ваш сын Максим продолжил семейную традицию…
– И я благодарен судьбе за то, что он выбрал именно эту профессию.
– Обычно актёры в ужасе машут руками: «Что угодно, только не это!»
– Мне кажется, они просто лукавят. Ведь они сами выбрали актёрство.
– За полвека, проведённых на сцене и съёмочной площадке, вы в актёрстве не разочаровались?
– Нет, нисколько. Я о театре мечтал ещё в школе, он занимал все мои мысли, я даже на девочек как-то не заглядывался. И до сих пор работа для меня – всё. Из-за неё я и внуков нечасто вижу, и с сыном общаюсь реже, чем хотел бы. У меня даже хобби нет. В общем, я законченный трудоголик. Хотя не могу сказать, что всё в моей актёрской судьбе складывалось гладко. И звания я всегда получал поздно. Так что реакция на них была спокойной: дали, ну и дали. Вот чему я действительно рад, так это тому, что мои родители были ещё живы, когда получил звание народного артиста. Для них это была большая радость. А в остальном – дело не в званиях и не в наградах.
– А в чём же, Эммануил Гедеонович, вы уж простите за вопрос банальный и наивный?
– Моноспектакль, которым я отметил свой творческий юбилей, называется «Выход». Слово, включающее в себя не одно значение. Это спектакль и о том выходе из любой ситуации, который обязательно должен быть, о надежде на счастье, которая умирает в человеке последней. Театр – это возможность в чужой жизни увидеть то, чего не мог или не хотел увидеть в своей собственной. Увидеть и понять, что ты на самом деле делаешь со своей жизнью. Ради этого я и выхожу на сцену. Совершаю свой выход. Я просто актёр, который прожил огромную жизнь. В мою жизнь вместилось столько чужих, что я даже не знаю, сколько мне лет на самом деле. Но это не важно. Актёр жив до тех пор, пока он работает.
Беседу вела Виктория ПЕШКОВА
Чтобы оставить комментарий вам необходимо авторизоваться