БЕЛОРУСЫ В РОССИИ

Есть такая в Солнечной системе. И названа она в честь Николая Ивановича Шакуры – доктора физико-математических наук, профессора, заведующего отделом релятивистской астрофизики Государственного астрономического института имени П.К. Штернберга при МГУ имени М.В. Ломоносова.

– Николай Иванович, у вас уже много своих учеников, но и став профессором, вы не забыли о том, кому обязаны изначально.

– Да, я – ученик академика Зельдовича. И благодарно помню об этом. Именно под его руководством в 1972 году защитил кандидатскую диссертацию на тему «Физические процессы в окрестностях нейтронных и застывших звёзд». При нём подготовил свою докторскую, а защитил её вскоре после смерти этого выдающегося учёного.

– Знаю, что на вашем творческом счету более 150 научных публикаций. Вы – член Международного астрономического союза и Европейского астрономического общества, почётный работник высшего профессионального образования Российской Федерации. В 2005-м по предложению коллег из Крымской астрофизической обсерватории Академии наук Украины Комиссия Международного астрономического союза присвоила имя Shakurа малой планете № 14322 в Солнечной системе.

– Вы перечислили даже то, о чём я иногда и забываю. Но главное всё-таки – сама работа…

– А с чего всё начиналось? Знаю, что ваш отец Иван Матвеевич – фронтовик, бывший танкист, ходивший на протезах так, что даже знающие о его инвалидности забывали об этом, – тоже способствовал выбору профессии. Он мне рассказывал, как вместе с ним вы запускали воздушных змеев, что для вас он выписывал редкие тогда у сельчан научно-популярные брошюры…

– Да, всё это так. Начальная школа в деревне Даниловка Светлогорского района, что на Гомельщине. Затем – семилетняя, в пяти километрах от неё, в Ковчицах, и Паричская средняя – в 12 километрах. До сих пор ощущаю влияние всех учителей-наставников. После выпускных экзаменов по каким-то делам я поехал в Бобруйск, зашёл в книжный магазин и увидел там книжку «Высшая математика для начинающих», автором которой был Я.Б. Зельдович. Имя это мне тогда ни о чём не говорило.

– И всё-таки о выборе профессии. Что ещё повлияло на него?

– Прошло всего два года после полёта Юрия Гагарина. Время само подсказывало выбор. Но всё-таки решающую роль сыграла книжка с названием «Этюды о Вcеленной», написанная профессором Московского университета Воронцовым-Вельяминовым, которая тоже какими-то путями оказалась в белорусской глуши. Я её прочёл, однажды помогая деревенскому пастуху пасти коров… Потом, уже студентом МГУ, слушал лекции Бориса Александровича и, естественно, сдавал ему экзамен. В школе мы учили астрономию по его учебнику для средней школы. Тогда мне даже в голову не приходило, что пройдёт всего два-три года, и он мне будет преподавать курс высшей астрономии.

– Как складывалась для вас учёба в университете?

– Всё проходило относительно легко. В начале первого семестра преподаватель, который вёл семинары по высшей математике, устроил контрольную по пределам. Пятёрка оказалась только у меня. На его вопрос, какую спецшколу я окончил, вежливо ответил, что среднюю – в городском посёлке Паричи. И снова благодарно вспомнил своего школьного учителя математики, а также физики и астрономии Альфреда Викторовича Барановского. Будто услышал его добродушный, кому-то адресованный голос: «Вот я сейчас тебе поставлю тоцку!» Он немного шепелявил и вместо слова «точку» говорил «тоцку». Этой «тоцки» почему-то все школьники боялись больше, чем единицы или двойки…

– А первую встречу с Зельдовичем помните?

– Она состоялась на четвёртом курсе. Осенью 1966 года мы, студенты астрономического отделения физического факультета, обнаружили в расписании занятий новый спецкурс «Строение и эволюция звёзд», который должен был читать Яков Борисович. Лекции читались по пятницам, а по четвергам под его руководством в институте имени Штернберга проводился объединённый астрофизический семинар. После своей первой лекции Яков Борисович попросил желающих получить у него тему для курсовой работы задержаться. Когда очередь дошла до меня, он спросил, был ли я вчера на семинаре. Я ответил утвердительно. На второй вопрос: прослушал ли я доклад об (таинственных тогда) источниках космического рентгеновского излучения, – ответ тоже был утвердительный. Тогда он сказал: «Попытайтесь рассчитать структуру и спектр излучения мощной ударной волны, которая возникает в результате падения газа на нейтронную звезду вблизи её поверхности».

– Так определилось основное направление ваших научных устремлений? Случайная неслучайность?

– Всё было неожиданно и для меня самого. Спустя несколько недель после начала занятий ко мне подошла учёный секретарь кафедры астрофизики Валентина Алдусева, чтобы уточнить тему моей курсовой работы. «Коля, перед вами академик Зельдович поставил задачу аккреции газа на нейтронную звезду», – сказала она. Именно в этот момент я впервые услышал слово «аккреция» и был до крайности удивлён. Ведь академик просил меня рассчитать структуру ударной волны и на первых порах не употреблял этот термин. А в стандартных астрономических курсах тех времён изучение процессов аккреции вообще отсутствовало. Вскоре я выяснил, что слово «аккреция» имеет латинское происхождение и означает приращение, прибавление чего-либо.

Интуиция не подвела Якова Борисовича. Часть космических источников мощного рентгеновского излучения, открытых в начале 60-х годов прошлого века, оказалась аккрецирующими нейтронными звёздами.

– Чем отличался Яков Борисович от других научных руководителей университета?

– Пока мы были молодыми, контроль со стороны Зельдовича над нашей работой был необыкновенно сильным. Но со временем его научные интересы сосредоточились на космологии. В копилку мировой космологической науки вошли «блины» Зельдовича, эффект Сюняева–Зельдовича, спектр Зельдовича–Харрисона и другие результаты его изысканий. Как профессор Московского университета, он читал для студентов и аспирантов два годовых курса лекций: один год по строению и эволюции звёзд, второй – по космологии.

– Были, наверное, и не только университетские встречи с Зельдовичем?

– Вот несколько эпизодов из, так сказать, околонаучной жизни. Я женился довольно рано, и первый сын появился, когда я был ещё студентом. Зельдович часто приглашал меня к себе домой. Однажды он попросил разобраться с каким-то конкретным вопросом. Спустя некоторое время подошёл и спрашивает: «Коля, у вас что-то родилось?» Я отвечаю: «Да, Яков Борисович, у меня родилась одна идея!» – «Да не об этом я вас спрашиваю. Говорят, у вас родился сын!»

Я никак не ожидал, что мой научный руководитель знает об этом. Позже, уже в аспирантуре, он всегда находил для меня лаборантские полставки. Однажды после окончания очередной лекции достал из заднего кармана брюк что-то завёрнутое в белый платочек. Развернув его, извлёк скреплённые одной планкой три Звезды Героя Социалистического Труда и попросил помочь прикрепить эти звёзды на пиджак. Находясь в состоянии лёгкой задумчивости от содержания лекции, я машинально выполнил его просьбу. Академик быстро ушёл из аудитории. Позже я узнал, что он был одним из тех, кто заслужил награды, работая над советским атомным проектом. Сам никогда не рассказывал о годах, проведённых «там», а я его и не спрашивал об этом. Свои звёзды он использовал в тех редких случаях, когда заходил в кабинеты высокого начальства с просьбой посодействовать устройству на работу молодых специалистов.

– Вот уже 50 лет вы в Москве. Стали одним из ведущих астрофизиков не только России, возглавляете отдел релятивистской астрофизики. Изменилось ли ваше отношение к жизни, к самому себе?

– Самое для меня странное и удивительное, что не изменилось. Сейчас оно такое же молодое, каким было почти полвека назад. Может, потому, что во мне осталось прежнее любопытство к науке. Разница лишь в том, что ответы на вопросы, которые я задаю себе, сейчас приходят в голову гораздо быстрее. Да, если всё время держать себя в форме, то в науке можно работать и в 65. Яков Борисович открывал новое в ней и в более почтенном возрасте. Конечно, есть ещё передача знаний молодым. Может быть, в этом важна не столько передача накопившейся информации, сколько умение пробуждать стремление к результативному собственному творчеству. Зельдович умел это делать. Завещал и нам.

– Наверное, в этом завещании было и желание сблизить творческие усилия белорусских и российских учёных?

– Безусловно. Тем более что и у него, и у меня родовые корни в Беларуси. Я часто размышляю о судьбах современной науки. И всегда прихожу к выводу, что потенциал естествознания в нашу эпоху очень высок. Наука (особенно прикладная) требует специалистов высшей квалификации. Вот почему особенно необходимы объединённые усилия.

– Кстати, среди совместных программ Союзного государства есть и такие: «Разработка базовых элементов, технологий создания и применения орбитальных и наземных средств многофункциональной космической системы», «Разработка нанотехнологий создания материалов, устройств и систем космической техники и их адаптация к другим отраслям техники и массовому производству».

– Всё это замечательно. Беларусь действительно утверждается и в научном освоении космоса. Вспоминаю, что на Международной конференции, посвящённой 95-летию Якова Зельдовича, которая проходила в Минске в апреле 2009 года, выявились очень хорошие связи российских учёных с белорусскими коллегами во многих областях науки. Знаю, что в Беларуси есть значительные достижения в области оптических приборов. Ими славится Белорусское оптико-механическое объединение. Слышал хорошие отзывы о выпускаемых им космических, топографических, спектрозональных и других системах, комплексах, наблюдательных приборах. Теперь, когда строится новая обсерватория МГУ под Кисловодском, кое-что может там и понадобиться.

– Что принципиально новое появилось в астрономической науке?

– Сейчас благодаря прецизионным наблюдениям открыты сотни планет вокруг других звёзд. Две из них по своим параметрам близки к Земле и находятся на таком расстоянии от своих светил, что возникновение жизни на них весьма вероятно. Естественно, что все эти открытия имеют место в нашей Галактике у звёзд, близких по положению к Солнцу. С другой стороны, астрономическая наука существенно раздвинула наши горизонты в прямом смысле этого слова. Сейчас благодаря более совершенным телескопам мы заглядываем в очень далёкие уголки Вселенной. Заглядываем также благодаря свету и в далёкое прошлое. Ведь скорость света конечна – 300 000 километров в секунду. Космология – наука о Вселенной – сейчас благодаря новейшим наблюдениям существенно продвинулась вперёд и перестала быть умозрительной.

Беседу вёл Изяслав КОТЛЯРОВ