ЛИТЕРАТУРНЫЕ КАДРЫ

«Фильм о Анне Ахматовой» Хельги Ландауэр и Анатолия Наймана

Картина с весьма незамысловатым назва­нием была показана в ноябре в Центре искусств Михаила Барышникова в Нью-Йорке, а российская её премьера прошла на днях в Доме кино. Режиссёр - наша соотечест­венница,  выпускница сценарного отделения ВГИКа, проживающая в США. Причастна к рож­дению этого фильма-копродукции также амери­канская компания Turnstyle TV, производившая предыдущий фильм Хельги Ландауэр (в соав­торстве с Оксаной Дворниченко) «Путешествие Дмитрия Шостаковича».

Желание прикоснуться к творчеству Анны Анд­реевны Ахматовой вновь, попытаться запечатлеть дыхание её музы на киноплёнке вполне объясни­мо и само по себе прекрасно. Для этого и был на­писан литературный сценарий Анатолия Наймана, называющего себя исполняющим обязанности ли­тературного секретаря великой поэтессы.

Но что добавляет данный фильм к широко известным «Рассказам о Анне Ахматовой», из­данным тем же Анатолием Найманом два тилетия назад? Разумеется, никто и не ждёт би­ографической картины о такой фигуре, как Ах­матова. Интересно - о тайне поэзии, об удиви­тельном «существе человеческой расы», о том, «из какого сора». Об этом - заявлено, но не звучит. Между тем в фильме наряду с бессвяз­ным, почти любительским подбором кинохрони­кальных кадров соседствуют фрагменты аудио­записей, известных так же хорошо, как и от­дельные фотопортреты и просто фотографии, и элементы «говорящей головы». Принцип, в доку­ментальном кино уже давно замыленный, ниче­го нового зрителю в процессе общения не пере­дающий. Вот Найман вспоминает, что Её с дет­ства называли лунатичкой, выходила на крышу, и «близкие боялись за неё». В книге всё есть про «лунные ночи с тоненькой девочкой в белом платьице на крыше зелёного углового дома». И про причуды «вольнолюбивого ребёнка».

105-минутный хронометраж ко многому обя­зывает. Нелепо думать, что, привнеся в неё ка­мертоном фрагменты оперы Перселла «Дидона и Эней» (центральной темы творчества А. Ахма­товой, как своеобразно выражается А. Найман), можно исчерпать всю конструкцию. В фильме Хельги Ландауэр её, искомой конструкции, про­сто нет. Вдруг рассказ о дружбе с Модильяни, потом переброс к Гумилёву, к царскосельским аллеям, к Пунину, к «Реквиему», Крыму и богем­ному Парижу 1910-х. Или - чем был для неё Пав­ловск? Да, Ахматова видела конец страны. Но ка­кой, кем была Ахматова для этой страны, почему выбраны именно эти аудиофрагменты, всё оста­ётся растворённым в потоке сознания, не увязы­вающем видеоряд с информативным текстом. Для человека с культурным бэкграундом картина выглядит по меньшей мере странно, для поколе­ния, только открывающего для себя классику, - останется совершенно непонятной ни фигура Ахматовой, ни время, которое она выражала.

«А потом началась советская кошмарненькая жизнь», «...и тогда кончился большой тер­рор, и пошёл рутинный, малый» - за весьма привлекательными ремарками нет фильма, нет того дыхания, к которому апеллировали созда­тели картины. Первая часть с её общими места­ми не обязательна в принципе, во второй, уже более «раскачанной», живым эпизодом выгля­дит тот, что в музее в Слепневе. Когда женщи­на, смотрительница в зале, сокрушается, мол, как же «моя Анна Андреевна без зеркала»? При­езжают ахматоведы и диктуют своё, вот она и сокрушается, верная хранительница очага.

Роб-Грийе, шестая элегия, дворы и скверы Петербурга, и «смуглый отрок бродил по аллеям». Всё это мы можем прочесть, открыв «Рассказы» А. Наймана. Ещё лучше - вновь обратиться к самой Ахматовой. Какова целевая аудитория данной картины, совершенно непо­нятно. Если для эмигрантских кругов, что по­мнят исход и конец той страны, так ведь их поч­ти не осталось, тех стариков. Нынешние нос­тальгировать не станут. И радиоверсией их не прельстишь.

Оксана ГАВРЮШЕНКО