ВЕРНИСАЖ

Гонкуры в своём «Дневнике» с тоской писали, что XIX век всё окрашивает в чёрный цвет. XX век, хоть и ушёл совсем недавно, для нас, пожалуй, тоже чёрно-бел. Как дагеротип, как старая фотография. Многие художники отказываются изображать его акварельно, в радужных красках, а вот графически – пожалуйста. Сегодня понятие «графика» расширилось: к карандашу, углю и туши добавился… кофе.

Светлана Филиппова в галерее «На Солянке» на днях представила свою выставку иллюстраций к роману Андрея Платонова «Чевенгур» под названием «Нежность и тяжесть». Она воссоздаёт чевенгуровский мир, рассыпая на стекле кофейный порошок. Творения эти сродни «масляной» анимации ярославского художника Александра Петрова, известного своей работой «Старик и море» по повести Эрнеста Хемингуэя. Зачастую кофейные иллюстрации живут так же мало, как картина на песке, смытая волной, или цветочная «мантра», выложенная из лепестков буддистским монахом. Благодаря фотографии у них появился шанс если не на бессмертие, то, во всяком случае, на достаточно долгое существование.

По Платонову, жизнь превращается в дожитие. Кофейный рисунок у Филипповой – в фотографию. В обоих случаях точно угадана и схвачена минорная тональность ускользания, утраты, смерти и распада.

Как Филиппова нашла новую субстанцию для творчества? Уж точно не вспомнила наши детские аппликации из манки и пшёнки, раскрашенные акварелью. Как, оказывается, легко уничтожить человека, заменив его живое тело рассыпчатыми крупицами! Самое интересное, что сопротивления материала тут нет, герои иллюстраций становятся почти трёхмерными, чуть клейкими, шероховатыми.

Пусть любители нарождающегося реализма Жюль и Эдмон Гонкуры считали, что чёрно-белое искусство отстаёт от жизненной правды, но как всё изменил XX век! Незачем брать розовую краску, чтобы прибавить румянца щекам ребёнка, ему вот-вот дадут грибного отвара, получив за «услугу» поношенную юбку с платком. Светлана не обходит стороной самую тяжёлую платоновскую тему – смерть детей. Нищенка с безнадёжно больным ребёнком, пожалуй, одна из самых пронзительных иллюстраций: так точно передаются старческие, нездешние лица обоих.

Художница выдаёт не «своё» прочтение. Она рисует Чевенгур таким, каким он был написан. Люди здесь подобны ветхим костям, а вещный мир идёт по встречной, теснит людской и оживает. Если люди относятся друг к другу «с равнодушной нежностью», что к живым, что к мёртвым, то могильным крестам ничего не остаётся, как раскинуть руки, чтобы обнять погибших.

Для того, кто не сразу поймёт, из какого же сора родились эти бабы, дети, лошади, коровы (эффект светотени появился благодаря лампе), покажется, что, доживая, эти фигурки в кромешной густо-коричневой тьме ярко подсвечиваются остатками собственного душевного тепла.

Валерия ОЛЮНИНА