РАЗБОР

Поэтический театр: иногда в рифму, порой не в размер

Вход на спектакль «Мандельштам» Воронежского Камерного театра – одного из безусловных «хедлайнеров» прошедшего в январе в столице (практически на голом и прекрасном энтузиазме) театрального фестиваля к 120-летию поэта – был объявлен свободным. Точнее, по приглашениям, которые нужно было заранее заказать по электронной почте и получить совершенно бесплатно. То есть организаторы решили всё же подстраховаться на случай возможного ажиотажа в среде любителей поэзии и сцены – и, как оказалось, напрасно: вместительный зал Центра им. Мейерхольда был заполнен в этот вечер достаточно плотно, но всё же не под завязку…

Для того чтобы попасть на спектакль «Рыжий», идущий вот уже без малого год в «Мастерской Петра Фоменко», вам нужно проявить буквально какие-то чудеса и компьютерной продвинутости, и житейской изворотливости. Шанс когда-либо в обозримом будущем увидеть эту постановку повышенного спроса есть лишь у тех, кто успеет – в определённый день и час – оставить заявку (опять-таки электронную) в так называемом листе ожидания. И если повезёт, оказаться в числе счастливчиков, заказы которых – предположительно! – будут удовлетворены до конца текущего сезона (не более двух билетов в одни руки, по цене от 400 до 2000 руб. за каждый).

А теперь вопрос: какой из двух спектаклей, сделанных в одном и том же жанре поэтического представления и потому вполне корректно удобосопоставимых, лучше? Ответить можно так: по счастью, есть у нас ещё культурные «зоны», где финансовая составляющая и даже критерий популярности, народной славы вовсе не являются определяющими. Это прежде всего пространство истинной поэзии. И территория настоящего театра, конечно.

При том, что всякого рода стихотворные вечера неожиданно стали сегодня на российской сцене явлением широко распространённым, создать в этом ключе нечто не одноразовое, а изначально застроенное под репертуар способен далеко не каждый коллектив. Но лишь тот, где понимают: творимое должно быть максимально разнообразным, драматическое искусство – это всё же по определению нечто большее, нежели исполнение зажигательных комедий, для приличия разбавленных хрестоматийными классиками. Камерный театр, основанный вот уже полтора десятилетия назад в Воронеже настоящим творческим лидером и упорствующим эстетом Михаилом Бычковым, в данном отношении даст фору кому угодно даже в столицах, не говоря о провинции. Аверченко, Еврипид, Ибсен, МакДонах, Мариенгоф… Вот так выглядит – в алфавитном порядке – начало списка составляющих афишу авторов, конец которого не менее красноречив… Чехов, Шиммельпфеннинг плюс в довершение картины готовящийся к выпуску фон Клейст. Однако и это образцово-показательное с точки зрения репертуара учреждение отнюдь не собиралось поначалу «укреплять» его спектаклем об Осипе Мандельштаме, фигуре, для города кое-что значащей.

Поэтико-документальное биографическое действо родилось именно как единовременная акция, приуроченная к открытию воронежского памятника «опальному поэту». А последующая долгая, как можно надеяться, и счастливая жизнь возникла по многочисленным просьбам общественности – мы ничуть не иронизируем. «Памятный» показ «по стихам и письмам» не смог вместить всех желающих, поскольку у себя в городе Камерный играет в зале, немногим превышающем то специальное камерное пространство, что организовано в «Мастерской Фоменко» для исполнения «Рыжего».

Интересно (и чрезвычайно показательно для воронежской публики, во многом воспитанной за прошедшие годы именно театром Бычкова), что «Мандельштам» достаточно критичен, даже жёсток по отношению к городу. Спектакль можно назвать своеобразным искуплением комплекса вины перед поэтом: насколько оправданным в действительности – это другой разговор. Да, те исполненные отчаяния и последней прямоты письма к жене, которые прочёл – нет, здесь тот самый случай, когда можно со всей уверенностью сказать прожил перед нами, – прекрасный артист Камиль Тукаев, несомненно, «пробили», вогнали в эмоциональное напряжение громадной силы и сочувствия и вместительный зал мейерхольдовского центра (причём очень хочется отметить, что сделано это было в почти утраченных, кажется, традициях практически полной внешней статики, лишь за счёт тремоло голоса, амплитуды интонации, ну и, конечно, глубинного постижения судьбы). Да, собирательный – хотя имеющий под собой набор вполне конкретных имён и должностей – образ всех тех областных начальников разного калибра, что решительно не понимали «место Мандельштама» в «нашей» поэзии, хлёстко (быть может, даже с излишней долей сатирического яда) показал Юрий Овчинников… Но ведь Воронеж – это, как бы то ни было, не только место, где ссыльный поэт страдал, порой задыхаясь от «отсутствия воздуха», где его прорабатывали и пытались перевоспитать, – справедливости ради надо сказать, не слишком активно. Это ещё и город последней передышки, последнего сильного лирического увлечения, город «Воронежских тетрадей», наконец.

А собственно, с пиитической составляющей дело в спектакле обстоит чуть хуже. По крайней мере великие «Стихи о неизвестном солдате», долженствующие, что в замысле очень верно, стать кодой и одновременно катарсисом, в итоге не становятся ни тем, ни другим, представая какой-то излишне сложносочинённой музыкально-пластической композицией режиссёра и артиста Андрея Новикова, чья лётчицкая униформа поневоле заставляет его быть здесь обидно иллюстративным, низводящим сложнейший метафорический ряд произведения к почти банальному «первому плану». Жаль, ведь именно этот исполнитель на протяжении всего предшествующего времени точнее и чище остальных держал на сцене стихотворный и именно что мандельштамовский ритмообраз. Его партнёры, коих здесь в прямом смысле слова нет – каждый один, сам по себе (и это снова чрезвычайно точно прочувствованное и переданное ощущение одиночества, разреженного пространства, медленного, одышливого простора, пустой земли), – изображавшие героя и автора в разные эпохи его жизни, зачастую выступали то слишком чтецами-декламаторами, то, напротив, слишком уж «сверхпоэтическими» созданиями.

Но это всё, так сказать, претензии высшего порядка, «гамбургскость» счёта которых становится ещё более очевидной в сопоставлении «Мандельштама» с другим – популярнейшим сценическим повествованием о другой трагической поэтической судьбе. Свердловчанин Борис Рыжий, самовольно ушедший из жизни в 2001 году в возрасте 26 лет, был, по моему мнению, наиболее ясным, глубоким и сформировавшимся голосом своего поколения, не столько потерянного, сколько не найденного, не услышанного.

То, что театр, со дня своего основания (кстати говоря, формально они с Камерным ровесники, хотя у «фоменок» был предшествующий гитисовский период, но, если на то пошло, и Бычков прежде возглавлял Воронежский ТЮЗ, из которого в значительной степени выкристаллизовалось его последующее детище) уверенно держащий планку одного из лучших в столице, вспомнил о Рыжем, – само по себе замечательно. То, что эта работа была сделана в основном силами и рвением членов стажёрской группы – молодых выпускников самых разных театральных школ, пришедших к Фоменко, так сказать, в поисках себя и лучшей доли в искусстве, – ещё более прекрасно. Кому, как не нынешним ровесникам юноши-поэта, пытаться досказать за него, протранслировать, прокричать в наше сегодня его рифмы, мысли, чувства!.. Да к тому же с учётом солидной творческой поддержки от мастеров старшего поколения в лице композитора Сергея Никитина – именно его блюз-опера на стихи погибшего поэта, принесённая в театр, стала первотолчком постановки.

Но получившееся «на выходе» явило собой какой-то на редкость вопиющий образец поэтической глухоты, непонимания, непопадания, кикса, если хотите, коли уж перед нами музыкальное представление. И первопричина всего этого лежит именно в музыкальной плоскости. Сергей Яковлевич Никитин, несомненно, – чудесный и по праву любимый многими поколениями автор и исполнитель трогательных, обаятельных песен, но, честное слово, не так легко найти две более категорически несмыкающиеся вещи, чем его неизбывная каэспешная шестидесятническая «милота» и буквально задыхающаяся от жгучей жалости к себе и людям, скрывающая за ироничной приблатнённой усмешкой разрывающую сердце экзистенциальную тоску Муза Рыжего, что так нелепо тушь растёрла по щекам.

А стажёры, выдвинувшие из своих рядов и режиссёра – Юрия Бутрина (руководителем постановки значится многоопытный Евгений Каменькович), умудрились эту с самого начала ошибочно взятую ноту порядочно усугубить. Начиная с изобретательно исполненной и заключающей в себе массу информации программки, они попытались в 1 час 35 минут сценического времени вместить разом все свои исполнительские умения, способности удивлять, а также все представления о стране, о времени (настоящем и прошлом) и об идеальном «полифоническом» искусстве театра.

Удивлять-то, видится, есть чем – все артисты богато одарённые, перспективы налицо, но вот с ощущением времени, того диковатого, переломного, в коем Борису Рыжему довелось жить и которое они застали ещё в совсем нежном возрасте, получился полный раскардаш. Юмористические, достойные телевизионных «животики-надрывающих» программ зарисовки якобы из уральского быта девяностых – тяжёлого и страшного на самом-то деле, кому довелось застать. Периодически возникающий пафос – у автора он тоже порой присутствует, но совсем иного свойства. «Монтаж аттракционов».

Мы сидим на поворотном круге, нас всю дорогу катают туда-сюда, согласно заявленному жанровому обозначению «Музыкальное путешествие из Екатеринбурга в Свердловск и обратно без антракта». Возят под весёлый шум-гам-тарарам, игру на электромузыкальных инструментах. В финале и здесь появляется аллегорическая фигура летуна – парит на лонже прямо над нашими головами, надо полагать, в бессмертие, а по сути дела, прямиком в цирковое, аттракционное мироощущение. А думается, нужно было вместо всех этих звуков, прокатов и пролётов дать на сцене один пронзительно дребезжащий трамвайный звонок и тихо произнести:

…когда, весь выигрыш
поставивший на слово,
я проиграю
 и в последний раз
свернёт трамвай
на улицу Титова,
где ты
стоишь
и слёзы льёшь из глаз.

И лучше, пожалуй, не закончишь.

Александр А. ВИСЛОВ

P.S. Когда верстался номер, в минувший понедельник, в глобальной Сети осуществлялась прямая трансляция одного из вышеописанных спектаклей. Угадайте, какого?