ГОД ГОГОЛЯ

«Черевички» в Камерном музыкальном театре под руководством Б.А. Покровского

Петра Ильича Чайковского принято – и по праву – считать автором остродраматических произведений, в которых нашли своё отражение «глубокие социально-этические конфликты, рождённые русской действительностью». И вдруг обращение к тексту, который, по словам Пушкина, обрадовал всех «живым описанием племени поющего и пляшущего, свежими картинами малороссийской природы, <…> весёлостью, простодушной и вместе лукавой». Что сподвигло на это Чайковского? Возможно, лёг на душу совершенно особый, южный колорит повести, неповторимый «строй», сотканный из мотивов украинского фольклора, из героико-исторических дум, анекдотов, вертепных комедий. Возможно, Николай Васильевич Гоголь, русский писатель с «хохлацкой» закваской, поразил композитора в самое сердце удивительной мелодикой речи казаков из хутора Диканька, где всегда происходит что-то феерическое.
«О, это Гоголь!» – восклицает сегодня художественный руководитель Камерного Борис Покровский. И, возможно, точно так же воскликнул в 1874 году Чайковский, когда решил принять участие в конкурсе на сочинение оперы по повести «Ночь перед Рождеством», объявленном Петербургским русским музыкальным обществом.

Пётр Ильич взялся за работу с какой-то молодой радостью. Оперу, получившую название «Кузнец Вакула», написал очень быстро, за одно лето. Жюри конкурса признаёт партитуру, представленную под девизом «Ars longa, vita brevis», лучшей и удостаивает первой премии в размере 1500 рублей.

И хотя сочинение имело успех на премьере в Мариинском театре («прекрасные мелодии, полные настроения и благородного изящества» – писали газеты), Чайковский остался собой недоволен. Автору казалось, что он излишне утомлял слушателя, «давал ему сразу слишком пряной музыкальной пищи». Сказывалась вечная тяга к совершенству и натура труженика. Благодаря которым спустя десять с небольшим лет и появилась вторая редакция оперы – «Черевички», первыми исполнениями которой с триумфом дирижировал в Большом театре сам автор. На память об этом дебюте ему преподнесли сувенир – серебряные туфельки-черевички с выгравированными на них нотами основных музыкальных тем главных действующих лиц оперы.

«Черевички» ставили во многих театрах России и за рубежом. Даже до знаменитого Ла Скала они дошли несколько лет назад. А вот в Москве последний сколько-нибудь заметный спектакль состоялся, кажется, ещё перед войной в том же Большом. В 1942 году создатели этой постановки, находившиеся тогда в эвакуации, получили за неё Сталинскую премию.

По не вполне понятным причинам, но как-то так случилось, что мы стали подзабывать феерическую оперу, которую «с любовью и наслаждением» сочинил «первый наш композитор». Редко когда встретишь её в наше время на афише, а в старом, запылившемся томе с грустью прочтёшь слова умнейшего Б. Асафьева, констатирующего: нет в творчестве Чайковского «более светлой оперы <…>, как нет более убедительной победы, одержанной в душе над тем, что её тревожило».

Разве нам, каждому, в сегодняшней жизни этой победы не надо?
Так что Камерный театр Бориса Покровского совершил в известном смысле прорыв. Ставший одновременно уже восьмой постановкой по произведениям Гоголя. В зале на Никольской улице с успехом идут «Женитьба» и «Нос», «Шинель» и «Коляска», «Игроки» и «Сорочинская ярмарка», с прошлого сезона – «Ревизор». В каждой из этих работ коллектив искал высокую энергетику и сущностные способы в актёрском мастерстве, позволяющие удержаться на «гоголевской волне». И вот теперь, впервые – Чайковский. И не тот привычный, лирико-драматичный, а весёлый, шальной. Да ещё с большим масштабно разнообразным сочинением. Дирижёр Игорь Громов так и говорит: «Опера многогранна, многосоставна. Здесь комедия и фантастика, яркие жанрово-бытовые и обрядовые сцены, особая музыка Петербургского куртага… Каждая грань требует поиска».

Где же всему этому развернуться на «ограниченных» самим его названием сценических возможностях Камерного театра. Ведь даже создатель его порой вздыхает: «Сложность нашего театра состоит в том, что у нас сцена камерная. Вроде бы и развернуться негде…» Правда, тут же оборвёт себя лукаво: «Но это лишь видимость…»
Действительно, видимость. Не метры и сантиметры решают исход дела, а жар творчества, фантазия, выдумка…

Режиссёр-постановщик Ольга Иванова, многолетней работой доказавшая свою любовь к большой русской опере, работавшая с вдохновенным Колобовым, ставившая на сцене мощные народные драмы – «Бориса Годунова», «Хованщину», «Катерину Измайлову», – чудодейственным способом увеличила свои «владения», соединив пространство сцены со специально сооружённым, взамен двух снятых рядов кресел, помостом, перешагнувшим оркестровую яму и вплотную приблизившим героев оперы к почтенной публике.

На помосте, прямо перед лицом зрителя, полыхают страсти, в глубине сцены, за тюлевой занавесью, расписанной вручную по эскизам художников Ириной Акимовой и Юрия Устинова, в этом словно бы воздушном пространстве заявляют о себе грядущие сюжетные линии, возникают новые персонажи. Оркестр волей постановщиков непосредственно вовлечён в действие, а в зрительном зале жители Диканьки судачат о том, что происходит у них на хуторе, сплетничая и балагуря, как и положено добрым соседям.

Всё смешалось в единый поток жизни, где поют, танцуют, влюбляются, грустят, пекут пироги, дарят подарки, варят самогон, посмеиваются друг над другом. Никто в Диканьке не удивляется чудесам: ангел сидит на качелях, чертенята вылезают из мешка, Бес крадёт месяц с зимних небес, несётся по небу с Вакулой и вообще вытворяет пакости, угодные чёртовой душе, надеясь, что этого никто не видит. Но Вакула видит: он ведь художник, и глаз у него особый. Не отдаст он душу Бесу, одолеет его и слетает на нём в Петербург за царскими черевичками для капризной Оксаны, в которую страстно влюблён. Но как слетает? Светящейся точкой на заднике декораций? Отнюдь. Театр и сам способен сотворить чудо не хуже гоголевского. Заведующий постановочной частью Олег Михайлов предложил передвижение декораций по «технологии» XVIII века. Так что не только Вакула с Чёртом, но и зрители совершают путешествие из Диканьки в екатерининский Петербург.
Есть в спектакле и другое – «обыкновенное» чудо.

В музыке Чайковского Ольга Иванова расслышала прежде всего тему любви Оксаны и Вакулы. Это эмоциональное пространство стало основным, вокруг него бушует стихия народной жизни. Как выразительно звучит голос Леонида Казачкова (Вакула), сколько кокетства и задора у Татьяны Федотовой (Оксана) и, наоборот – нежности и мягкости у другой исполнительницы партии Ирины Алексеенко. Фактурен, убедителен, но не по чину обаятелен Бес из пекла, «лицо фантастическое», в исполнении Германа Юкавского, которого так не хотелось отпускать с подмостков.

В партитуре «Черевичек» немалое значение имеет хор… А его нет в Камерном театре. Не положено «по штатному расписанию». Однако дирижёр-постановщик Громов сумел так «зажечь» труппу, что они – солисты театра – развернули на малом пространстве полноценное хоровое действо. И когда парубки и девчата – эти лишь сегодня скромные хористы, а завтра примадонны и премьеры, – грянули знаменитое «Добрый вечер… Добрый вечер», зал недаром задрожал от аплодисментов.

Вы скажете: ну вот одна лишь похвала премьере. Да нет, есть и замечания-пожелания. Ну, например, не хочется видеть на чёрте, да ещё столь обаятельном, головной убор спецназовца. Не хочется, чтоб так затягивалось начало. Хочется при этом, чтобы рисунок ряда сцен был более чёток и динамичен… Но ведь ковка спектакля находится в процессе. Даже сам Пётр Ильич поначалу гневался на Вакулу-кузнеца, который не хотел быть оперным героем, артачился. А потом ничего – перековался.

Если вам взгрустнётся у ёлки на асфальте или на сером газоне, то поспешите на волшебную рождественскую ночь, на сорочинскую ярмарку радости, подарите себе чудесный гармонический вечер на «покровском» хуторе близ Кремля.

Элла МАТОНИНА