АКТУАЛЬНЫЙ РЕПОРТАЖ

Приказов идти в атаку на этой войне никто не отдаёт. Она идёт как бы сама собой, безмолвная и невидимая для непосвящённых. Но от этого не менее страшная, ибо жертвы, понесённые в ней, так же невосполнимы, как в любой другой войне, ведущейся до полного уничтожения противника. Народные художественные промыслы огромной нашей страны гибнут один за другим. Каждый из них уникален в буквальном смысле слова, то есть является неповторимым, единственным в своём роде. Это известно всем – от мастеров, работающих на еле сводящих концы с концами предприятиях, до глав всех министерств, в ведении которых эти предприятия находятся. Ценой неимоверных усилий первых на промыслах ещё теплится жизнь, равнодушие и бесхозяйственность вторых равносильны прицельному огню на поражение.

Бесславный счёт потерь… Сейчас он уже идёт на десятки. Исчезли киришское и вятское кружевоплетение, воронежское, карсунское и ивановское ручное ткачество, мстёрская вышивка, сибирское и тюменское ковроткачество. Список жертв необъявленной войны против народных промыслов готовы пополнить Богородск, Жостово, Федоскино, Лихославль, Гусь-Хрустальный. Вы не имеете ни малейшего представления о том, чем именно славны эти небольшие города и посёлки? Ничего удивительного. Впрочем, об этом чуть позже.

На всю Россию осталось всего 250 предприятий народных промыслов, и две трети из них либо убыточны, либо нерентабельны. А ведь подавляющее большинство таких предприятий с момента своего возникновения являются, как мы теперь говорим, градообразующими. Объяснять, что стоит за этим определением, думается, никому не нужно. Клубок проблем, опутавших промыслы, так туго намотан, что не знаешь, за какую ниточку раньше тянуть. То ли налог на землю снижать, то ли расходы на энергоносители дотировать, то ли систему сбыта налаживать, то ли зарплату мастерам поднимать. Конечно, хорошо бы всё сразу, но сразу-то не получается. Не получается даже у тех руководителей регионов, для которых судьба народных промыслов не предмет разовой пафосной акции для отчёта перед вышестоящими инстанциями, а ежедневная головная боль.

ПАДЕНИЕ В БЕЗВРЕМЕНЬЕ
Привели меня журналистские дороги в старинный волжский город Семёнов, на знаменитую Золотую Хохлому. Провели меня по цехам, начиная с того, где невзрачные чурбаки от коры освобождают, и до того, где распускаются невиданными цветами да ягодами ковши, бочата, ложки. У токарных станков раньше только крепкие мужчины стояли (шум, вибрация, пыль столбом, стружки веером – одним словом, далеко не курорт), а теперь чуть не половина – женщины. Потому как мужчине такую зарплату в дом приносить неловко. «В цехе, где мастерицы над кубками да вазами колдуют, лет двадцать назад не то что свободных мест не было, приходилось дополнительные столы у самых дверей ставить, – не без гордости говорила мне главный художник промысла Валентина Семёновна Дашкова. – Теперь же за каждым вместо десяти мастериц от силы шесть сидят. А ведь сто лет тому в здешних местах расписным промыслом более двадцати тысяч человек занималось!» И это «Хохломская роспись» – едва ли не самое крупное и самое благополучное предприятие во всей отрасли. По соседству, в Городце – там свой коренной расписной промысел, ничем с хохломским не схожий, – весь цех не больше полста квадратных метров, светлый, только что отремонтированный, да только работают там в лучшем случае полтора десятка мастериц.

Смотрела я на хохломских кудесниц, и не по себе становилось: пока она над работой своей склоняется, глаза светятся, а как оторвётся, такая в них печаль, что и словами не выразить. Фабрика работает только четыре дня в неделю, и получают эти женщины от четырёх до шести тысяч рублей – в зависимости от квалификации. Согласитесь, даже в таком небольшом городке, как Семёнов, на эти деньги прожить практически невозможно. И как в этом случае прикажете привлекать на фабрику молодёжь? Школа художественной обработки дерева там ещё до революции открылась. В былые времена туда конкурс был ненамного меньший, чем в знаменитые столичные художественные вузы: лучших из лучших отбирали, выпускников при всём честном народе у памятника легендарному Семёну-ложкарю, от которого и промысел пошёл, в мастеровые люди принимали. А сейчас рады, если одну группу в 25 человек наберут. Да и те после окончания не спешат в хохломские цеха. В прошлом году только одна девушка, Настенька, и осталась верной выбранной профессии. Кто знает, надолго ли этой преданности хватит? И кто посмеет упрекнуть молодую мастерицу, если терпение её иссякнет и променяет она свой редкий дар на что-нибудь более «рентабельное»? Вот так и меркнет год от года золотое сияние Хохломы.

И ОДИН В ПОЛЕ ВОИН
Жизнь время от времени заставляет нас пересматривать старые пословицы. Двадцать лет без малого ассоциация «Народные художественные промыслы России» ведёт неравный бой с превосходящими силами противника. Геннадий Дрожжин, председатель правления ассоциации, грустно улыбается: «А что делать? Если не мы, то кто же?» В какие только двери они не стучатся: и в Думу, и в Госсовет, и в Совет Федерации, и в Совет по культуре при президенте. Иногда отворяют (и среди чиновников, и среди депутатов встречаются ответственные, с государственным мышлением люди), чаще через щёлочку раздражённо отмахиваются: не до вас сейчас, кризис вон на дворе. Хотя кризис, если быть до конца честным, начался всего год назад, а до того было несколько вполне благополучных, можно даже сказать, процветающих лет, но необъявленная война против промыслов шла своим чередом. Их ведь даже специально «отстреливать» не нужно, сами перемрут, надо только терпения набраться. И что за беда, если в самом ближайшем будущем спасать уже будет нечего и гордиться нечем!

Уничтоженные промыслы, как исчезнувшие виды животных, восстановить невозможно. Можно только в Красную книгу внести, да только кому от этого легче? В прошлогоднем послании президента Федеральному Собранию правильная мысль прозвучала: «Ещё один фактор, способный серьёзно упрочить нашу Федерацию, – это поддержка национальных традиций и культур народов России». Однако целевая федеральная программа поддержки и развития НХП так до сих пор и не принята. И когда произойдёт сие радостное событие – неизвестно. Нет и федерального центра народных промыслов со штаб-квартирой в столице и филиалами во всех субъектах Федерации, нет налаженной системы сбыта, нет ярких, запоминающихся рекламных акций, всего того, о необходимости чего так долго говорят Дрожжин и его коллеги со всей Руси великой.

Самое удивительное, что, несмотря ни на что, Геннадий Александрович и его команда верят в победу и каждый раз, как только удаётся собрать силы, переходят в контрнаступление. Находят единомышленников, фестивали в разных концах страны проводят, выставки: «Серебряную коклюшку» в Вологде, «Мастеров народных братство» в Нижнем Новгороде, фестиваль гончаров в Скопине, «Ладью» в Экспоцентре на Красной Пресне (список, как вы понимаете, далеко не полный). Воюют они по-суворовски – не числом, а умением. Энтузиазм, помноженный на оптимизм, – страшная сила. Да только ею одною дзоты бюрократизма и доты равнодушия не одолеть.

РОДСТВА НЕ ПОМНЯЩИЕ
«Ну и чего вы вокруг этих ваших промыслов такой шум поднимаете? Кому они нужны в двадцать первом-то веке? Пусть стоят себе в краеведческих музеях все эти расписные чашки-плошки, кружевные накидочки, домотканые коврики да вышитые полотенчики. Там им самое место. Это предкам нашим без всего этого добра было не обойтись, а нам они зачем? Мы из такой посуды не едим, такими полотенцами руки не вытираем и нарядов таких не носим. Если уж сильно захочется на них полюбоваться, историю, так сказать, вспомнить, мы в музей и придём. И даже деток в воспитательных целях с собой прихватим. Ну а в повседневной жизни мы прекрасно без всего этого обойдёмся». Так или примерно так рассуждает добропорядочный обыватель, и его легко понять. Для того чтобы человек ценил достижения своей национальной культуры, уважение и любовь к этой культуре надо прививать с младых ногтей. Да сейчас об этом и говорить вроде бы смешно.

Пресловутая глобализация, охватившая мир подобно эпидемии (хотя никакая чума, никакая чёрная оспа по фатальности последствий с нею не сравнится), чревата не только экономическими и социальными потрясениями. Она унифицирует человеческие души, и это гораздо страшнее. Мы хоть и браним по привычке советские времена, но в СССР был сохранён весь букет национальных культур населявших его народов. Железный занавес можно помянуть добрым словом хотя бы за то, что он затормозил унификацию, волна которой давным-давно накрыла стремительно объединяющуюся Европу. Не стоит забывать, что у любой медали всегда имеется две стороны.

Вот, казалось бы, какая удобная штука этот унисекс. Натянул свитер, влез в джинсы, обул кроссовки и вперёд. А то, что тебя на улице не отличить от сотен тысяч таких же уничеловеков, это вроде как и не важно. Главное – не нужно напрягаться, думая, что надеть. При таком подходе навязываемый глобализацией «уникульт» тоже очень удобен, ибо избавляет человека от необходимости помнить, кто он такой. Ну в самом деле, какая разница, русский ты, алеут или афроамериканец? Важно, богат ли ты, успешен ли. Сколько комнат у тебя в коттедже и сколько машин в гараже. А что у тебя на душе, каких песен она просит, по берёзкам или кедрам ливанским тоскует, никому нет никакого дела. Вот и маршируем мы из дома в офис и обратно, словно деревянные истуканы из армии непобедимого Урфина Джюса, покупая по дороге глобализированные тарелки, сделанные в Китае, глобализированные «откутюрные» костюмы, сшитые в Малайзии, и ещё более глобализированные компьютеры, собранные на Тайване.

ТОЧКА, ТОЧКА, ДВА КРЮЧОЧКА
Впрочем, превратить истукана в живого, чувствующего человека всё-таки возможно. И никакого особого чуда для этого не потребуется. А вместо волшебной палочки можно использовать кисточку, гончарный круг или нитку с иголкой. Привела меня Валентина Семёновна в цех, где матрёшек расписывают. Игрушка немудрёная, а сердце ёкнуло – у меня в детстве точно такая была. Стою, за мастерицами наблюдаю: одна личико рисует, другая одёжку расписывает, третья её цветами украшает, и так, кажется, всё легко и просто. Тут одна от работы оторвалась и спрашивает: «Хотите попробовать?» – и деревянную болваночку мне протягивает. Ну как откажешься?! И только когда я пёрышком острым попыталась на этой болваночке, как в детской считалочке, точки-крючочки нарисовать, поняла, что даже эта не самая сложная работа не так легка, как кажется. И моя матрёшечка со слегка «заплаканными» глазками показалась мне самой красивой на свете.

К чему это я? Да к тому, что если на славные наши промыслы туристов (пусть пока не иностранных, они народ привередливый, на них ни дорогами, ни гостиницами мы пока не угодим, хотя лиха беда начало, а своих, отечественных) возить будем не от случая к случаю, а целенаправленно, с соответствующей рекламной и имиджевой поддержкой, то, глядишь, и вспомним, кто мы есть и откуда пошла Русская земля. Тем более что практически везде, кроме собственно промысла, есть что показать и на что посмотреть. В Городце вам и музей самоваров покажут – с коллекцией, не намного уступающей тульской, и музей пряников, и древнее городище, а от кружевной резьбы городецких домиков так просто глаз не оторвать. «Любовь к родному пепелищу» словами не привьёшь, к нему руками прикоснуться нужно, сердцем почувствовать. А там, глядишь, и сообразим, что пельмени и селянку, картошечку отварную и грибочки из расписной хохломской миски есть гораздо вкуснее, чем из банального ширпотребного фаянса. И если самое что ни на есть простое платье городецкой золотной вышивкой отделать, то такой наряд получится, что и Карл Лагерфельд от зависти позеленеет. А на фоне ростовской финифти и казаковской скани даже самые яркие сваровские стекляшки потускнеют. Мода на своё, возведённая в ранг государственной политики, – вот стратегия главного удара. Только чтобы стратегию эту реализовать, нужно вводить в бой резерв Ставки. Но Ставка безмолвствует. Война продолжается.

Прощаясь со мной у заводского музейно-выставочного центра, генеральный директор «Хохломской росписи» Николай Васильевич Коротков сказал: «Мы всё равно не сдадимся. Победа будет за нами!» Очень хочется ему верить.