ПАМЯТЬ

14 февраля актёру Николаю Ерёменко исполнилось бы 60 лет

Мы были знакомы с ним добрую четверть века – с той давней поры, когда я работал в Минске в молодёжной газете, а он наезжал из Москвы домой к родителям, ведущим актёрам Национального театра – народной артистке Белоруссии Галине Орловой и народному артисту СССР Николаю Ерёменко-старшему.

В те времена Коля – талантливый, молодой, красивый, с волнистыми кудрями до плеч – переживал пик своей немыслимой, запредельной популярности. После Жюльена Сореля в «Красном и чёрном» и лихого старпома в «Пиратах XX века» ему буквально не давали прохода на улицах. Коля позже с юмором рассказывал мне, что юные поклонницы ночевали в подъезде его дома, присылали бандероли со своими локонами, письма с обещанием покончить жизнь самоубийством, если он не ответит. А то и вовсе являлись с баулами на порог дома: мол, я буду тебе верной женой. Что скрывать, Коля пользовался успехом у женщин и на протяжении всей своей бурной жизни платил им щедрой взаимностью. Когда, помню, я позвонил ему, чтобы поздравить с 50-летием, он весело ответил: «Знаешь, полтинник стукнуло, а я ещё не налюбился». Я тогда не знал, что у него «на стороне» подрастала внебрачная дочь – это обстоятельство всплыло уже только после смерти Ерёменко.

Несмотря на всеобщее и повсеместное обожание, ему хватило ума, трезвости самооценки ни разу не заболеть «звёздной болезнью». Спасала, как всегда, работа: он много снимался даже в кризисные для кино постперестроечные годы. Причём старался разнообразить своё актёрское «меню»: после высокой классики с удовольствием снимался в приключенческих фильмах, после исторических персонажей Меншикова в дилогии о Петре или графа Орлова в «Царской охоте» легко перевоплощался в «наших современников». Ученик великого педагога Сергея Герасимова, артист тонкий, умный, ироничный, игравший в институте острохарактерные роли, в том числе, представьте, даже Плюшкина, Ерёменко боялся попасть в тиски одного амплуа. Всё время бредил идеей сняться в смешной комедии, но его всё чаще снимали в ролях суперменов, благо фактура позволяла. Да и все трюки в отчаянных боевиках «Снайпер» и «Крестоносeц» он уже в зрелом возрасте чаще всего выполнял сам. В канун своего 50-летия Коля не без гордости говорил мне, что смог бы повторить многое из того, что вытворял на съёмочной площадке «Пиратов XX века». А в жизни, не на экране, он не был суперменом, не был «крутым пацаном», несмотря на то что многие воспринимали его именно таким. Он относился к этому заблуждению со снисходительной улыбкой.

– Не могу про себя сказать, что я такой уж толстокожий, как иные мои персонажи, – говорил он мне. – Актёры – вообще натуры трепетные, чувственные, это заложено у нас в природе. Может, я и суперменов-то играл, чтобы не играть на экране самого себя. Роль для меня – это всё-таки создание определённого образа, а не выявление на экране собственной сущности.

Конечно, он старался и в жизни соответствовать своему обязывающему экранному имиджу. Следил за своей физической формой, ежедневно делал тридцатиминутную силовую гимнастику, время от времени качался в спортзале. Как минимум раз в неделю парился в Сандунах, куда ему как завсегдатаю был дарован бесплатный вход. Но при этом любил тишину, одиночество, покой. Не терпел амикошонства, был со всеми ровен, но держался ото всех слегка на расстоянии, ни с кем особо не сближался. Много думал и читал: обожал, само собой, Стендаля, часто перечитывал Льва Толстого, особенно его дневники. Очень ценил «Мартовские иды» и «День Восьмой» Торнтона Уайлдера, следил за исторической, мемуарной литературой. Не гнушался порой и лёгкой, но качественной беллетристики. «Помогает отвлечься от забот и треволнений прошедшего дня», – чуть ли не виновато объяснял он.

Но главной его любовью в литературе был, конечно, Пушкин. Колоссальное впечатление на Ерёменко, по его рассказам, произвела книга «Пушкин в письмах», на страницах которой поэт вроде бы отсутствовал, а были только посвящённые ему выдержки из чужих писем. Но они были так умело «смонтированы», что жизнь Александра Сергеевича просто-таки представала перед глазами. Сразу после прочтения этой книги Коля поехал в Питер, обошёл все места, описанные в ней, метр за метром исследовал Мойку, побывал на Чёрной речке… «Мне казалось, я ходил по горячим следам Пушкина», – признавался мне впоследствии Ерёменко. А я подумал тогда: вот тебе и «супермен», вот тебе и «качок». Хотел бы я посмотреть на иных играющих в «интеллектуальность» актёров, которые бы так любили, так чувствовали нашего национального гения.

К 50 годам Ерёменко, как мне казалось, перерос рамки исполнительской профессии. Одно время ему до смерти надоел свой собственный актёрский облик. Он то запускал шевелюру, то коротко стригся, то для фильма «Маросейка, 12» с удовольствием побрился наголо – всё хотел уйти, убежать от своей броской внешности, которая диктовала однообразный порой характер ролей. Тогда-то и подвернулась возможность самому снять кино – фильм «Сын за отца», где Коля впервые снялся вместе с отцом, Николаем Ерёменко-старшим. Жаль, что этот режиссёрский опыт оказался у него единственным. Знаю, планы у Коли были серьёзные: у него были наготове три сценария. Но на реализацию этих замыслов, как водится, не нашлось денег.

– Вообще-то я не собирался ставить фильм «Сын за отца», – объяснял мне Коля после премьеры фильма. – Просто хотелось порадовать своего старика, подарить ему к 70-летнему юбилею роль. Да и самому было интересно сняться с отцом, мы ведь ни разу не были до этого вместе в кадре. Я прекрасно отдавал себе отчёт, что режиссура – другая профессия. Актёр ведь не зря называется исполнителем: он исполняет чужую волю. А тут надо свою волю навязывать другим. Я это не очень люблю. Но в какой-то момент я оказался перед выбором: или фильм сниму я, или он не будет снят вовсе. И я пошёл на эту, как мне казалось, авантюру. А потом, представь, понравилось, – с улыбкой добавлял он. – Так хорошо стоять за камерой, руководить, и все тебя слушаются – даже отец, которым я накомандовался за всё своё подчинённое детство.

С отцом, человеком сильным, волевым, прошедшим фашистский концлагерь, сыгравшим, по сути, вариант собственной судьбы в фильме Сергея Герасимова «Люди и звери», у Коли в разные периоды жизни складывались разные отношения. В детстве и юности он рос подвижным, даже хулиганистым ребёнком, а Ерёменко-старший, шутил Коля, не был поклонником доктора Спока и даже Макаренко. «Он терпел, терпел, а потом отвешивал нормальных мужских оплеух». Но с годами Коля перестал обижаться на отца: сам став главой семейства, он пришёл к непедагогичному, может быть, выводу, что «правильные представления о жизни нередко вколачиваются в голову… через задницу».

В зрелые годы у них с отцом установились на редкость доверительные, тёплые, по-настоящему мужские отношения. Могли всю ночь проговорить об искусстве, благо здесь поклонялись одним богам, могли крепко поспорить на политические темы (отец какое-то время был одним из лидеров Коммунистической партии Белоруссии, а Коля слыл либералом), могли выпить вместе рюмку-другую. Смерть отца Коля переживал очень сильно. Она подкосила его, лишила жизненной опоры. А тут ещё начались проблемы в личной жизни: незадолго до своей смерти Коля ушёл от своей жены Веры (они прожили больше двадцати лет) к молодой женщине Людмиле, с которой у него завязался бурный роман. Все эти перемены дались ему нелегко. Да и ожидаемая жизненная гармония, судя по всему, не наступила. «Не надо было ничего менять», – обмолвился он матери в свой последний приезд в Минск. Ерёменко искал и не мог найти выход из запутанной жизненной ситуации. И тогда на помощь пришло старое испытанное русское средство… И это стало одной из причин обширного инсульта, который так неожиданно, так внезапно унёс его жизнь. Ему шёл тогда всего 53-й год…

Леонид ПАВЛЮЧИК