ГЕОРГИЙ ВЛАДИМОВ – 80

Игорь ШТОКМАН

Георгий Владимов… Это имя как-то сразу и прочно вошло в читательское сознание с первых же публикаций… Их отсчёт ведётся с 1960 года (рассказ «Все мы достойны большего»). 1961 и 1989 годы – повести «Большая руда» и «Верный Руслан», 1969-й – «Три минуты молчания» и 1995-й – «Генерал и его армия», последний роман Владимова, отмеченный премией Букера.

Смотрите, какие хронологические разрывы, какие паузы – по восемь, десять, двадцать с лишним лет. И все эти годы он не уходит из памяти читателей. Литературный фарватер обтекал его, шумел и бурлил на мелких перекатах. Владимов, сделавший то, что было отмерено ему жизнью и судьбой, оставался со своей правдой, жёсткой и взыскательной. Он никогда не гнался за лёгким успехом, не шустрил и не ловчил – он оставался один на один с тем, что неизменно и постоянно интересовало его как писателя.

Как жить, чтобы чувствовать себя настоящим человеком, свободным, гордым и сильным? Как строить при этом свои взаимоотношения с жизнью, с остальными людьми, чтобы и себя не уронить, и других не обездолить, нахраписто отхватив у них то, что принадлежит лишь им, не тебе?.. Как, наконец, научиться сострадать, любить и верить, отыскав надёжную – на все времена! – внутреннюю нравственную опору?

Вопросы, как видим, все не бросовые, требующие от писателя максимальной внутренней сосредоточенности, не сулящие ему лёгкой жизни. Её у Владимова и не было, и он сам выбрал для себя такую долю.

Начавший литературным критиком, поработавший и в «Литературной газете», и в отделе прозы «Нового мира», он мог бы – теоретически – сделать себе быструю и лихую карьеру, стоящую, коль вдуматься, так немного. Мог бы, но вместо этого написал «Большую руду», отправившись в командировку на Курскую магнитную аномалию, КМА. Съездив туда, не «отписался», прибавив к сотням других ещё один очерк, «отвечающий моменту» и безликий… Нет, он создал и отпустил к нам Пронякина.

Повесть была переведена на семнадцать языков, поставлена в кино, на театре, на радио, на телевидении, удостоилась множества – более сотни – откликов. За что такое внимание, такая слава произведению, тематически столь близкому к навязшему в зубах очередному опусу о «трудовых буднях»?.. Владимов, полагаю, прекрасно понимал опасность и пагубу этой близости, этой союзности и посему вывернул привычную схему так, как никто ещё до него не делал. Он пошёл от героя, от характера и человеческой сути его.

В «Большой руде» нам впервые было явлено владимовское, оставшееся потом навсегда неизменным перекрестие внутреннего авторского прицела. Вот его главные жёстко прочерченные оси: самоценность, незаменимость личности, её необходимость обществу и – драматизм и трагедия долга, верности ему, его исполнения.

Уже в самом начале повести Пронякин, стоя над чашей карьера, видит обломки расколотых глыб цвета «запёкшейся крови». Кровь и впрямь будет, пронякинская кровь и гибель, когда поползёт, оскальзываясь по мокрой глине, и рухнет его МАЗ, гружённый первой большой рудой. В этом МАЗе, зажатый искорёженным железом, уходит в смерть уже не классный и расчётливый шоферюга, который скрупулёзно фиксировал свои ездки и вырученные за них деньги. Уходил тот, кто отказался от себя прежнего, ушёл рывком, почувствовав в последнем своём рейсе что-то незнакомое доселе, полнящее мозг и душу острой пьянящей радостью. Она непонятна, объяснить её Пронякин не может, да и не хочет: «Пусть будет порыв, ежели вам так нравится». Он лишь сделал то, что очень хотел и был должен. Должен самому себе…

Отсюда рукой подать до Сени Шалая из «Трёх минут молчания», романа, который и сам-то Владимов считал естественным продолжением и развитием «Большой руды». Унаследованы и точная лепка реалистического письма, и жадность, цепкость в познании, подаче материала, самой его фактуры, и выбор главного героя, его сути и характера. От Пронякина в Шалае впечатляющий профессионализм, матросское палубное умение. Только вот вопрос о вознаграждении за него, о деньгах снят начисто – менее всего интересуют они Шалая!

Он другим озабочен. «Я» и «Мы», их сплетённость, их синтез волнуют его постоянно… Он свой в доску, в таком же зелёном рокане, облепленном сельдяной чешуёй, внешне неотличимый от остальных из палубной команды – внутренне совсем иной. Он так чуток, так мгновенно и горячо отзывчив на хорошее и дурное, на внимание и доброту друг к другу или же чёрствость и небрежение.

Совсем неспроста помянут в романе Олдингтон с его романом «Все люди враги» – у Владимова никогда не бывает пустых, проходных деталей, которые без необратимых потерь можно было бы изъять из ткани произведения! Просто его Сеня Шалай никогда с подобным выводом не примирится – уж лучше совсем не жить, к чему она тогда, такая жизнь?!

Эта туго натянутая, постоянно звучащая в романе струна, эта нота, держащая весь его корпус и строй, оказалась и не услышанной, и не понятой критикой. Она устроила вокруг «Трёх минут…» «кошачий концерт», как определил сам Владимов, и с этим ничего нельзя было поделать… Понять и принять и впрямь, наверное, было непросто – богатый, щедрый материал, безыскусный и столь очевидно правдивый, плохо сочетался с внутренней тонкостью главного героя, его нравственным стоицизмом и требовательностью. Но автор упрямо гнул своё, роман – неспроста, конечно! – был написан от первого лица, и Сеня Шалай прошивал его насквозь настойчивой верностью самому себе.

На мой взгляд, его человеческая суть была прописана убедительно, но критика недоумённо и агрессивно упёрлась… Шалай шокировал её, раздражал, выламывался из принятых и обкатанных схем, он был странен и непонятен. Дошло до того, что его просто окрестили «шалым», обыграв фамилию. С придурью, дескать, малый, чего с такого взять?

«Кошачий концерт» критики, не понявшей и не принявшей «Трёх минут…», длился до тех пор, пока на Западе не вынырнул «Верный Руслан». После этого вокруг фигуры Владимова стало тихо, как на кладбище. О нём словно забыли, а он, поселившийся в Германии, упорно работал над своим последним романом «Генерал и его армия». До нас лишь интригующие слухи доходили: дескать, о генерале Власове.

О Власове и впрямь там есть, но роман вовсе не только о нём… Если коротко, он о правде, мужестве и долге «вооружённых мужчин» (терминология самого Владимова) и о тех «лоботрясах» (тоже его словцо!), что вынюхивают, выпытывают, а потом посылают на смерть лучших, убивают их своим же прицельно посланным снарядом и остаются… безнаказанны. Это какой-то неизбежный бич, наш фатум и рок, когда за Россию платят Россией и наверху социальной лестницы обязательно оказываются краснобаи и лодыри, умеющие лишь лгать, помыкать и предавать.

Народная толща и те, что сверху, не видят, не чувствуют, не желают знать друг друга, и тысячу раз был прав Шестериков, ординарец главного героя романа генерала Кобрисова, когда с усталым презрением сказал вынюхивающему, плетущему зловещую суть особисту: «А вам-то какое до этого дело?»

Сказать-то он сказал, но на этом весь протест, вся борьба за свою правоту и независимость и закончилась, и всем «вооружённым людям» романа остаётся, похоже, лишь одно: исполнять свой долг, стиснув зубы и не жалея себя. «Не до ордена, была бы Родина…»

Драма и трагедия истового исполнения долга была основой и нервом «Верного Руслана»… Они – в сплетённости Службы с жизнью того, кто её несёт, будь он человек или пёс; драма – в неотрывности судьбы слуги Порядка от рока тех, кто в неволе. Жертва и палач связаны одной и кровавой верёвочкой, и повесть «Верный Руслан» с полным правом могла бы называться «Бедный Руслан»!..

Нам и впрямь жаль его, когда он глупо и обречённо гибнет, всё неся свою Службу, истово продолжая её, хоть и пали столбы зоны, и уехал хозяин, и новые времена, порядки и нравы идут по земле рядом с Русланом… Разрыв между изначальной, природной данностью сильного, умного, храброго пса и грязной, стыдной Службой, низким долгом – вот что светит нам в лицо со страниц повести, светит ярким, слепящим светом!

Жёсткая, крепкая, подлинно владимовская лепка прозы, знакомая и памятная нам и по «Большой руде», и по «Трём минутам молчания», вновь подтвердила себя, снова столкнула нас с той авторской манерой и тем способом общения с читателем, когда всё поведанное удивительно достоверно – и правит, и царит, и ведёт куда хочет, и вершит свой суд… Над временем, над тяжкими – тяжелее некуда! – событиями, над верным и бедным Русланом.

Мольба и тоска по свободе, по открытому, неизнасилованному самопроявлению, будь то люди или собаки, очень сильны во всей владимовской прозе, они вопиют и кровоточат в ней, поскольку не в силах… самореализоваться.

Здесь жертвенник Георгия Владимова, здесь горит чистое, высокое пламя его прозы, ни разу не поколебленное ни авторским малодушием, осмотрительным шагом в сторону, ни пресловутыми ветрами «судьбоносных перемен»… Это пламя горит и светит нам со всех владимовских страниц.