ПЕССИМИСТИЧЕСКАЯ КОМЕДИЯ

«ЛГ» задала три вопроса о положении современной драматургии «в зеркале сцены». Вот они:
– «Пациент» (драматургия) скорее жив или скорее мёртв?
– Авторы «новой драмы» – наследники славной традиции на современном этапе или люди, категорически с ней порвавшие?
– Отчего сегодняшний театр не интересуется сегодняшним днём?
В сущности, все три вопроса об одном – искусстве как зеркале жизни.

Начатую в № 5 дискуссию о современной отечественной пьесе и её месте на театральных подмостках продолжает известный драматург и завлит Московского театра им. Вл. Маяковского 

Желание разобраться в ситуации естественно и понятно для культурного человека. Тем более желание разобраться в культурной ситуации. Но, простите, уже в самой постановке вопроса можно почувствовать некую логическую ошибку. А может, даже не логическую, а онтологическую, что уже серьёзнее. Причём ошибку именно культурного человека.
Потому что культурный человек изначально предполагает, что любое явление, культурное по виду, может и должно быть вписано в культурный контекст. И ему, как правило, не приходит в голову, что культурное п о в и д у явление может таковым вовсе и не являться. Но для большей ясности лучше перейти к конкретике.
Начну со второго вопроса, так как он более очевиден и прост. Кто они, авторы «новой драмы» – наследники традиций или порвавшие с ними? А давайте спросим у них самих: «Кто вы?» И вы знаете, что они нам ответят? Не знаете? А я знаю. Они не ответят ничего. Потому что просто не поймут вопроса. Какая культурная традиция? О чём вообще-то базар?
Именно что ни о чём. Потому что культурность авторов «новой драмы» ограничивается их умением писать. С ошибками, конечно, но это уже может поправить редактор (что он, как правило, и делает).
Предлагаю любому читающему эти строки провести простенький эксперимент. Возьмите один из сборничков этой самой «новой драмы» и попробуйте прочесть 3–4 пьесы подряд. Если вас не стошнит в процессе (что реально, поскольку вы будете окружены блевотиной, спермой и кровью, которая льётся ручьями с рук маньяков, – и т.д. и т.п.)… так вот, если вас не стошнит, предлагаю далее простенький тест: постарайтесь после прочтения третьей, например, пьесы вспомнить, о чём была первая. Не можете? Что и требовалось доказать.
Потому что никакая это не литература и уж тем более не драматургия. Давайте вспомним великого Аристотеля с его нестареющей «Поэтикой»: «Драма есть высший род литературы, а драматический талант – наиболее редкий и высокий из всех литературных талантов». Чем же, простите, так отличилось наше не самое яркое время, что из сотен щелей вдруг повылазили сотни редчайших драматургических талантов? Именно, что ничем.
Для того чтобы верно понимать происходящие процессы, надо быть максимально точными в терминологии. Потому что, когда мы вслед за этими так называемыми авторами (и их аффилированными критиками) тоже называем их «новой драмой», то только запутываем сами себя. Это, разумеется, не драма и не литература. По жанру это – мелкое бытовое хулиганство в общественных местах, основанное, как правило, на сексуально-психических извращениях. А то, что они могут публиковаться, – это не их проблема, а проблема нашего больного общества. То есть наша с вами, господа культурные люди.
Теперь что касается слова «новая». («Помилуйте, ну надо же совесть-то иметь!» – хотел я сказать, но вовремя остановил сам себя. Кому бы я это сказал? Существам, для которых понятие «совесть», возможно, так же абстрактно, как и «культура».) В чём тут новизна? В том, что более шустрые подсуетились вовремя и скалькировали западные образцы с их «факами», «эбьюзами» и прочими высоконаучными и эстетическими понятиями? Но это ещё новизна небольшая. Во всяком случае, не такая большая, чтобы мы, культурные люди, опять бездумно повторяли эти формулировки.
Итак, можно подвести первые итоги: это не драма, не литература, не ново, не имеет отношения к культуре, а потому и не выдерживает описания с помощью принятых в ней понятий. Это не антикультура и даже не «внекультура», поскольку в последнем термине с культурой сохраняется хоть какая-то логическая связь. Ведь не называем же мы литературой (или антилитературой) неприличные надписи на заборах, справедливо считая, что это – явление бытовое, хотя и имеющее в своей первооснове извращённый сексуальный импульс, что-то вроде эксгибиционизма.
Таким образом, «новая драма» – ничто, термин-фантом, сознательно введённый в оборот заинтересованными людьми и бездумно повторяемый большинством из нас. Господа культурные люди! А может быть, стоит внимательнее рассмотреть чужие заготовки?

Но, к счастью, сегодняшняя театральная картина вовсе не описывается неким торжеством «новой драмы» (а точнее – старой комедии о «новом слове»). Собственно, никакого торжества-то и нет. Есть просто назойливый и методичный пиар, раздувающий любой детский п…к в бурю, которая вот-вот пусть сильнее грянет (а потому – трепещите, отсталые!).
Да нет, в театре и сегодня работает достаточное количество серьёзных и талантливых людей – драматургов, режиссёров, актёров. Возможно, количественно их меньшинство. Ну а когда серьёзные и талантливые деятели были в большинстве, ответьте мне? От любой театральной эпохи в истории культуры остаётся несколько имён, – так их, я думаю, можно найти и сегодня.
Не могу я также согласиться, что современный театр совсем не интересуется сегодняшним днём. Но зачастую он не может найти достойной (или просто подходящей по теме) современной пьесы. И тогда берёт классическую вещь, которая глубоко вскрывает сегодняшние процессы и болячки. В этом явлении нет ничего специфически современного: классика на то и классика, чтобы быть актуальной всегда. Специфически современное разве в том, что «новаторы» (имена которых известны и повторять их не хочется) и из классики пытаются сделать «новую драму» про блевотину и сперму. Но это уже их личный диагноз, и классика здесь ни при чём.

Так что же, всё в порядке в Датском королевстве, а на наших подмостках тишь да гладь? Увы, увы…
Составлять каталог болезней нашего современного театра не хочется. Неинтересно и скучно. Лучше уж сразу поговорить о причинах этих болезней. Причины страшны, но просты: наше стремление к славе и деньгам. Ну вот, скажут мне, открытие! Человек всегда стремился к славе и деньгам, особенно – человек искусства, которому без славы – ну никак невозможно!
Так-то оно так, да не совсем. Есть одна маленькая, но важная деталь: сегодня очень многих из нас устраивает любая слава и любые деньги. Лишь бы того и другого было побольше. А чистые они или грязные, получены за долгий кропотливый труд или за матерную надпись на заборе – какая разница?!
Но разница есть. Человек, потерявший духовный стержень, теряет не только ясную и чёткую нравственность (без которой, давайте будем реалистами, человека быть не может и не бывает) – он теряет и творческое начало, таинственный импульс, который позволяет человеку стать хоть на мгновение подобным самому Богу и который, что уж там скрывать, приносит настоящее, ни с чем не сравнимое счастье.
А когда творчество в душе иссякает (но потребность в нём остаётся!) – его приходится чем-то имитировать. И тогда открытие подменяется скандалом, глубина анализа – отвратительностью распада. Человек ковыряется в собственных экскрементах – и почти верит, что постигает глубинные основы жизни. Или хотя бы старается уверить в этом других. И на стороне такого вот ковыряющегося субъекта – вся королевская рать, то бишь – весь пиар. Который как раз и создан для того, чтобы принизить и унизить человека. Пиар, главная задача которого – создание параллельной реальности, в которой меха, дорогие авто и бриллианты прекрасно уживаются с «факами» и «эбьюзами». Потому что это реальность сумасшедшего дома (а может быть, ада), который по замыслу сильных мира сего должен стать для всех нас повседневной нормой.
Но станет ли? Извините, а это – большой вопрос! И ответ на него зависит от каждого из нас. От наших воли или безволия, силы или бессилия, мужества или трусости. Другими словами – от истинности нашей культуры. Потому что культура, как все мы знаем и помним, в своём истинном и первоначальном значении как раз и означает спокойное и мужественное противостояние наползающей дикости. Не важно, в лице огородных сорняков, диких джунглей или «новой драмы».

Возвращаясь к началу, хочу сказать, что театральная сцена, конечно же, остаётся зеркалом. Зеркалом нашего больного многими болезнями общества. Поэтому, внимательно анализируя состояние сцены, мы можем поставить довольно точный диагноз. Главная его составляющая – наше безверие. Кто-то когда-то сказал: «Убедившись в том, что милосердие Божие неисчерпаемо, человек произошёл от обезьяны». Сегодня я бы поправил – не «произошёл», а «превращается в обезьяну».
Ну и что? Да ничего. Все эти игры – до поры до времени. А потом наступает час икс для каждого из нас. И приходит дама с косой (не с той косой, что у Юлии Тимошенко, это бы ещё ладно!). И берёт нас своими костлявыми пальцами и ведёт… КУДА?!
Так ведь: 

...есть и божий суд,
наперсники разврата! 

И на этом-то суде никому из нас не удастся встать на четвереньки и «закосить под обезьяну».
Так не лучше ли и в жизни, такой короткой и такой бесценной, оставаться человеком?
А также – и в творчестве.
А может быть – особенно в творчестве. 

Владимир МАЛЯГИН