КНИЖНЫЙ    РЯД

Май Митурич. Записки художника / Редакция и комментарии М. Чегодаевой. – М., 2010. – 279 с.

Эта книга написана человеком с «лёгким» именем Май – и не оттого ли его так носило по миру? Он объездил и запечатлел в масле и акварели самые экзотические уголки России, исколесил и облетел Европу, Америку, Азию, причём тогда, когда это было в новинку и россияне ещё не наводнили собой туристические маршруты. Он ездил не как турист – его влекли таинственная красота, мало кем увиденная и оценённая, дикие животные, непролазные снега Тувы или джунгли Сингапура, неприступные вершины гор, пустынные морские заливы…

Всё это можно увидеть не только в его живописи, но и в детской иллюстрации, положим, к «Маугли» Киплинга. Но от туриста, непоседы, любителя песен под гитару и таёжной экзотики в Мае Митуриче тоже кое-что было: прорванные штаны, которые в походе с трудом удалось заменить аж на Командорских островах, неприхотливый палаточный быт, любовь к дружеским посиделкам и застольям, преданность друзьям… Их имена – писатель Геннадий Снегирёв, художники Иван Бруни и Виктор Дувидов – проходят через всю книгу, иными словами, через всю жизнь. Анималистические рассказы Снегирёва Митурич блестяще иллюстрировал, с Бруни и Дувидовым участвовал в совместных выставках, неоднократно путешествовал. Возникают «лёгкие», как бы акварельные портреты этих необычных, шумных, весьма богемных и неудобных в быту людей со сложными судьбами.

В сущности, у нашего «лёгкого» героя вовсе не всё было гладко – бесконечные придирки «осторожных» издательств и критиков, непризнание станковых работ, груз ответственности за судьбу наследия Велимира Хлебникова и родителей, художников Веры Хлебниковой и Петра Митурича, – до поры никому не нужного. Но и об этом Май Митурич пишет легко, с юмором.

Иногда удивляешься: да жил ли художник в «страшные» годы застоя? Жил, жил, но умудрялся оставаться свободным и словно бы не понимающим «политическую конъюнктуру». Так, на одном из съездов художников он, выйдя на трибуну, выразил недоумение, почему так мало здесь говорят о Сезанне, Матиссе, Ван Гоге… Зал замер, микрофон был тут же отключён, и Митурича куда-то «не пустили». Но слова свободного человека были произнесены – единственное, что осталось от этого съезда, как заметил один из присутствовавших.

Свободны и артистически приметливы воспоминания Митурича о работе с Маршаком и Чуковским, об их незримом соперничестве и некоторой «ревности» по отношению к художнику: Чуковскому казалось, что для Маршака тот рисует лучше. Интересно, что именно из-за «слишком озорных» иллюстраций к Чуковскому нападала на художника критика. Но ведь и старый Корней Иваныч готов был поозорничать – например, прокатиться на огромной собаке, как вспоминает Митурич. А Маршак уделял большое внимание соответствию ритмического строя стиха и рисунка. И не это ли изощрённое умение пригодилось Маю Митуричу впоследствии – при работе над иллюстрированием каллиграфически выписанных его японским другом Моримото стихов Басё? Иллюстрации чёрной тушью получились выразительными и лаконичными, как сами стихи.

Парадоксально, но получивший известность как иллюстратор Май Митурич, продолжая заветы отца, приоритетной для себя считал станковую живопись и графику. Но это был «чужой приход», где его долго не признавали. Да и сам художник не спешил выставляться с живописью. Большая персональная выставка прошла только в 1982 году. После выставки ему позвонил «старик Лабас» с похвалами. Восторг Александра Лабаса можно понять: живопись и графика Митурича с годами высветлялись, становились всё легче и прозрачнее, что не могло не импонировать «знатоку» и «шаману» цвета. Это и было «благословление» поколения отцов, удивительных мастеров, отстоявших своё искусство в годы торжества соцреализма. Не ко двору пришёлся художник и в стане монументалистов. Его оригинальный эскиз для Палеонтологического музея на секции дружно отклонили. Лишь чудом Маю Митуричу удалось выполнить эту грандиозную работу, где его дар «сказочника» наложился на умение очень живо, подробно, красочно воссоздавать предметную реальность. В книге масса забавных подробностей этой титанической росписи на верхотуре на пару с Дувидовым – как жена Ириша закупала сотни яиц для работы темперой, как художник изображал архаические кипарисы с помощью обычного веника. Впоследствии за эту роспись он получил массу наград, включая Государственную премию. Сколько яду можно было бы вылить по адресу коллег-монументалистов! Но Митурич и тут сохраняет лёгкий, шутливый тон.

Комментарии Марии Чегодаевой, давнего друга семьи, очень тактично входят в повествование, не нарушая его целостности и включая творчество художника в искусствоведческий контекст. Последние десять лет жизни художника воссозданы в книге в её записях, пояснениях и пересказах. Здесь особенно впечатляет ветхозаветный цикл «Козни Змия», созданный Митуричем за два года до смерти, в 2006-м. На выставке в галерее Церетели висели все семь холстов, мощных, монументальных, но и по-митуричевски прозрачных и светоносных. Земная жизнь первых лет творенья увидена с каких-то космических высот, где разломы земной коры аукаются с небесными высями, а человек, хоть и теряется в этой необъятности, кажется всё равно «венцом творенья».

Удивительное дело – этому «лёгкому» человеку Маю Митуричу-Хлебникову всё удалось – увидеть при жизни Музей Хлебникова в Астрахани и выставки работ своих родителей. Воспитать наследников творческой династии. Удалось и самому творчески и человечески осуществиться. А каких трудов это стоило – ну зачем это так уж рассусоливать? Удалось – и прекрасно!

Вера ЧАЙКОВСКАЯ