ДАТА
2007-й – год столетия «Русских сезонов» и 135-летия со дня рождения их создателя Сергея Дягилева
На прошлой неделе в Каннах в десятый раз прошёл фестиваль «Русские сезоны». К ставшему регулярным массированному десанту на Лазурный берег отечественных исполнителей, деятелей искусства и культурчиновников можно относиться по-разному. Кто-то видит в этой инициативе важнейший смысл, кто-то относится к акции с лёгкой иронией. Истина, как всегда, вероятно, лежит где-то посередине. Но если бы даже новые «Русские сезоны» некоторое время назад и не возникли, их сейчас стоило бы придумать специально. Поскольку именно в этом году минуло ровно сто лет с того момента, когда Сергей Павлович Дягилев впервые организовал и провёл в Париже серию выступлений петербургских и московских артистов, объединённых общим названием «Русские сезоны за границей», ставших важнейшей вехой не только для нашего национального, но и для всего мирового искусства. Так что нынешние «Сезоны», в рамках которых прошли европейские премьеры возрождённых дягилевских балетов «Шехерезада», «Жар-птица» и «Синий Бог», стали юбилейными вдвойне. А если вспомнить, что 2007 год был отмечен также и 135-летием со дня рождения самого Дягилева, то остаётся лишь посетовать, что в нашей стране эту уникальную личность вспоминали незаслуженно мало и скромно. Этот досадный пробел в российской исторической культурной памяти, может быть, способно хоть в некоторой степени восполнить нижепубликуемое эссе.
Его так и подмывает назвать самым большим культурным героем всех времён и народов. Дягилев совершил нечто сверхудивительное. Он разрушил все преграды, открыл все новые горизонты, показал миру другой, истинный облик своей Отчизны. Русское дворянство на протяжении двухсот лет жило и отдыхало в Париже. Дягилев уговорил его там ещё и немного поработать. Из любви к искусству. И из патриотических чувств. Получились несравненные и никем доселе не превзойдённые «Русские сезоны». Их не с чем сравнить. Это самый большой культурный миф (не в смысле вымышленного, но в смысле легендарного) в истории человечества. Самое большое нельзя сравнивать с маленьким и мелким. Будет обидно, неправильно, несправедливо. Кто такой Дягилев по сути своей? Антрепренёр? Организатор и пропагандист? Меценат? Тех были тьмы и тьмы. Ну и что? До Дягилева русское искусство существовало как бы для внутреннего пользования. Посмотрим правде в глаза – Пушкин и сегодня для Запада не существует. А вот привёз бы Дягилев Пушкина в Европу, он бы там ещё как существовал. Дягилева не раз сравнивали с Петром Великим, потомком которого он себя с гордостью полагал. Но даже если в генеалогические изыскания и вкралась некая ошибка, он всё равно остаётся наследником Петра по прямой. Окно в Европу существовало, но воспользоваться им должным образом сумел только Дягилев. Всю его жизнь и деятельность можно легко сравнить с поступью петровских шагов. Великое посольство. Реформы. Прекрасный новый мир культуры и творчества. Правда, без Северной войны, флотостроительства, Азова и Полтавы, но зато с нерукотворным Медным всадником. Медный всадник – это в каком-то смысле сам Дягилев. И он же одновременно ещё один подкованный архетип. Представим себе фантастическое путешествие Медного всадника в Париж, откуда, кстати, в своё время прибыл в Петербург его создатель. Но вот только внутри коня, в его полости, поместилась теперь вся, говоря современным языком, «команда» «Русских сезонов». Конь троянского типа, на котором триумфально въехал во французскую столицу Дягилев и к которому моментально сумел вызвать колоссальный интерес. Интерес этот, кажется, никогда не мог достигнуть своей кульминации. «Русские сезоны» начались в 1907-м. А когда они закончились? Никогда. Весь Стравинский – русские сезоны. Вся Анна Павлова – русские сезоны. Весь Нижинский. Весь Бунин и весь Пастернак. Весь Эйзенштейн и весь Норштейн. Весь Тарковский и весь Бродский – это тоже русские сезоны. И так далее и так далее... Но начал всё Дягилев, построивший какой-то удивительный Ноев ковчег русского искусства. И все, кто туда попал, спаслись. Выскажу смелую мысль: всё, что было замечательного и прекрасного в русском искусстве, после Дягилева существовало – иногда даже не отдавая себе в этом отчёта – под знаком дягилевских «Русских сезонов». Многие не согласны с такой всеобъемлющей оценкой, поскольку-де Дягилев слишком «балетоцентричен». Но ведь и Пушкина можно назвать балетоцентричным, и это не будет умалением всех его великих достоинств. Поскольку балет есть квинтэссенция прекрасного, это всё искусство и вся литература в сконденсированном виде. А балет и всё искусство после Дягилева можно уподобить физике после Эйнштейна. Или живописи после Пикассо. Это другой мир. И всё-таки что сделал Дягилев? Это очень трудный вопрос. Но я постараюсь на него ответить. Дягилев впервые представил России, а заодно и всему миру в качестве высшего итога цивилизации и культуры вообще – искусство и художественную среду. Причём оставив за бортом всякую политическую и «партийную» ангажированность. «Браунинг стихов не пишет – это пистолет, а не поэт» – так шутят в одном романе ХХ века. Я тоже хочу пошутить. «Богема» – не опера Пуччини, а наивысшая степень культуры и цивилизации. Дягилев был первым, кто со всей отчётливостью осознал: искусство – это главное. А всё остальное – нет! Я абсолютно убеждён, что спасение русского искусства и самой культуры – в новых «Русских сезонах». Настоящих. Конгениальных. Верных не букве, не названию, но самому величайшему духу дягилевской инициативы. Нам отчаянно нужен новый Дягилев. Новые имена. Новые формы. И нужны старые, но сбывшиеся мечты Чехова об искусстве. Те, что были и пребудут новыми всегда.
