Игорь ТРУФАНОВ, АЛТАЙ
ВОЖАК И СТАЯ
Ехали мы как-то зимой по Алтаю. Было утро. Светало. Небо уже выбелило ночные звёзды, но солнце ещё не выбралось из-за гор, и среди сосен по заснеженному ущелью плыл сизый сумрак. Сквозь морозную дымку, как на чёрно-белой фотографии, постепенно проступали очертания деревьев, прорисовывались ближайшие горные склоны и тёмные берега речки Коксы. А вокруг ни души – пустая дорога и тишина. Ни птица не защебечет, ни ветка не шелохнётся. Только колёса монотонно шуршат по обледеневшему асфальту. И всё. Мы ехали и молчали.
Перед перевалом Громотуха совсем просветлело. Водитель Николай прибавил скорости, вытащил из пачки очередную сигарету и вдруг замер.
– Гляди, волки! – произнёс он, всматриваясь вдаль.
– Где? – не поверил я.
– Ну вон! Впереди.
Я близоруко прищурился – точно волки! Они неторопливо бежали слева от дороги. След в след. Услышали шум машины, на секунду замешкались и, как ни в чём не бывало, побежали дальше. Четыре волка.
Примерно через минуту мы их нагнали, сбросили скорость и двигались параллельно. «Газель» медленно ползла по трассе, а метрах в ста пятидесяти от обочины по снежному насту бесшумно скользила стая.
– Вот черти! Совсем страх потеряли, – восхитился Николай.
Он протяжно посигналил. Вожак стаи повернул голову и безразлично посмотрел на машину. До лесистого участка оставалось не больше двадцати метров. «Эх, нет на вас деда Перегудова», – подумал я, провожая взглядом волков.
ИСТОРИЯ ПРО РУЖЬЁ
В первый раз о волчатнике Перегудове я услышал от директора Катунского биосферного заповедника Александра Затеева. Не помню, как мы о нём заговорили. Кажется, рассказывал мне Александр Викторович что-то о повадках волков, да и вспомнил про знаменитого охотника.
– Про них здесь всё Кузьма Митрофаныч знает. У него как-то ружьё отобрали незарегистрированное. А оно у него одно было. Так он живого волка голыми руками в лесу поймал и в отделение милиции притащил. И – к начальнику в кабинет. Принимайте, говорит, я вам ещё одного нарушителя привёл. Ружьё ему тогда мигом отдали. Ты загляни к старику. Не пожалеешь.
Историю про ружьё я запомнил, а вот побывать у волчатника получилось только весной. Очередной раз, колеся по Алтаю, я уговорил фотографа Андрея Гильберта заехать в Талду.
…Перед потемневшим от времени, но ещё крепким деревянным домом стояла чистенькая японская иномарка. «Тойота Спринтер» – после некоторой паузы со значением изрёк Андрей Гильберт. И мы поняли, что думаем об одном и том же. Откуда она здесь?
Навстречу к нам, прихрамывая, шёл старик в меховой алтайской шапке.
СКОЛЬКО ДЕДА НИ КОРМИ…
Перегудова в Талде любят, но побаиваются. Никому спуску не даёт. Ни волкам, ни людям.
Отец Кузьмы Митрофановича держался старой веры. Всю жизнь провёл в трудах и заботах, кормил шестерых детей, но на Пасху не работал даже в самые суровые сталинские годы. Несмотря на это, прожил долго – «маленько до ста лет недотянул».
Охотников раньше у них в роду не было. Зверя понемногу промышляли, но славились пчеловодством. А вот Кузьма Митрофаныч всю свою жизнь провёл в таёжных горах. И только теперь перешёл в пасечники. За мёдом к нему из Москвы приезжают, а односельчане иной раз заглядывают денег перехватить. Тысяч сто перегудовских по Талде в долгах ходит.
Но сколько волка ни корми, всё равно в лес смотрит. Всё вроде хорошо у старика, а в тайгу тянет. Волчья работа не отпускает.
– Я как с фронта пришёл – первого волка добыл. Так и пошло. А волков после войны жуть сколько было. И лошадей, и коров, и овец давили. А люди голодали, – вспоминает Перегудов. – Волк-то меры не знает. Если поблизости хозяина нет, может всю отару вырезать. Вот мы волков и били.
– А кто охоте на них учил?
– Ну кто? Волки и учили. Как они живут, я вместе с ними жил. Шестьдесят годков по лесам рыскал. Всё запоминал – куда ходют, как воют… Мне же в девять лет первое ружьё доверили. Шестнадцатый калибр. «Бердана» называется. Через это меня и на фронт снайпером взяли.
Про волков Кузьма Митрофаныч правильно сказал. Такой отпечаток не сотрёшь. Я ещё у ворот заметил, что он чем-то смахивает на старого волка. Хоть и сила уже не та, и очки с толстыми линзами, и седина белее снега, а взгляд острый, внимательный. Потом зашёл в дом, увидел фотографию, где охотник держит живого волка, и всё окончательно понял. С таким взглядом не то что волков, крокодилов голыми руками ловить можно.
СТАРЫЕ СЧЁТЫ
У волков против Перегудова шансов нет. Ну почти нет. Один раз охотник выследил стаю из восьми волков и всех убил. А застрелить волка не так-то просто. Охотники говорят: верный выстрел не дальше пятидесяти шагов. Иначе уйдёт. А иногда и в упор попасть трудно. Очень уж зверь изворотлив.
– Настоящих охотников у нас не осталось. Мне раньше всегда дня не хватало. Даже в двадцатиградусный мороз я коня в лесу навязываю, костёр развожу и ночую там, – рассказывает Кузьма Митрофаныч. – А теперь что? Волки чуть не по деревне ходят, а они их не ловят. Я бы сейчас за зиму штук пятьдесят добыл.
– И не жалко серых?
– Не жалко. Волк – зверь бесполезный. Я ещё в детстве думал, что лучше бы их совсем не было. Чем волк овцу или косулю задавит, лучше пусть людям достанется. Чем волк съест. Голод тогда у нас был. В тридцать седьмом мы и коршунов ели, а волки скот давили.
У Перегудова старые счёты с волками, но и здесь у него свои правила. Охотится он с ружьём, ставит капканы и петли, а вот ядом не травит. Разве это охота? Самое любопытное, что и волки думают, наверное, так же. Волчатник рассказал странный случай, который довольно давно приключился с ним во время рыбалки на Катуни.
– Погода стояла ясная, и рыба тогда хорошо клевала. Мы жили прямо на берегу, а спали под открытым небом. Вот так лежали, – Кузьма Митрофаныч зачем-то показал руками положение тел. – Один раз встаём, что за чёрт? Рядом следы волчьи. На песке. С подветру пришли. Три волка. Чуяли нас и не тронули. Прошли мимо. Вот так прошли, метра полтора от наших ног. Если бы напали, всех бы задавили.
– Пожалели, выходит?
– Уж не знаю. Обычно волк – зверь беспощадный. Как-то на моих глазах они чужака порвали. Набросились всей стаей, загрызли и ушли. Прямо возле ограды маральника. Да видать не до конца. Он отлежался чуток, метров десять прошёл и пропал.
– Как пропал?
– Ну, помер, значит.
Промышлять зверя старик Перегудов последнее время перестал, но на охоту ещё иной раз ездит. В прошлом году взяли они с племянником шесть волков. Такой добыче многие бы охотники позавидовали, а Кузьма Митрофаныч только ворчит. Он и в самый плохой год больше отлавливал. Правда, сколько волчьих трофеев за всю жизнь собрал, сказать не может. Не считал. Но за шестьдесят лет набегает прилично.
– Может быть, вы и запах волка в лесу чуете? – интересуюсь у охотника.
– Чуять не чую, а предсказания организма были. Как будто мне кто-то подсказывал, где есть волки, а где нет.
ХАРАКТЕР ЕЩЁ ТОТ…
Всю жизнь Кузьма Митрофаныч охотничал. Даже на войне. В сорок первом их батальон отправили в леса Карелии. Отправить отправили, а провиант солдатам подвезти забыли. Зима, морозы лютые, есть нечего. Пришлось снайперу Перегудову добывать карельских оленей. А ему и не привыкать. Руки поморозил, но батальон от голода спас. Двадцать восемь оленей они с напарником тогда настреляли.
Потом их перебросили в сибирскую бригаду под Москву, потом под Сталинград. Под Сталинградом война для алтайского охотника закончилась.
– Немцы меня на точке обнаружили, да из миномёта накрыли. Там я ногу и потерял. Ступню отрезали. Вот ведь как получилось – волка ноги кормят, а меня протез, – усмехается волчатник.
– А дальше как жизнь складывалась?
– Да по-разному. Жена у меня была тоже охотница. В Улагане белок промышляла. Так тайгу любила, что дома не могли удержать. Бывало, плакала даже. Мы с ней иногда за шестьдесят километров на охоту ходили. И белок она добывала не меньше меня. Характер ещё тот…
– Не сорились?
– Ну а как без этого? Жизнь – штука неровная. Один раз погонял бабу с ружьём – шесть лет дали. Весь срок отсидел. По семейной драме.
– Неужто застрелить хотели?
– Хотел бы – застрелил.
– А что потом было?
– Потом вышел, опять вместе жить стали. Пока не померла. Клещук её укусил.
Не сообразил я в тот день попросить Кузьму Митрофаныча найти в кипах семейных документов фотографию жены. Сначала перевёл разговор на другую тему, потом просто забыл. А сейчас жалею. Ещё бы… Интересно ведь увидеть женщину, которая сумела добыть такой «трофей». Про Перегудова тогда вся округа знала. Впрочем, характеру волчатника и до сих пор удивляются.
– Я и сейчас в любое время дня и ночи готов. Ружьё взял, патронташ взял, ловушки взял. Всё, – говорит Перегудов. – Только вот зрение подводит. Катаракта на оба глаза. Операцию делали.
– А иномарка у ворот? Это чья?
– Да известно чья – моя. На восемьдесят лет купил. Из Новосибирска пригнали.
– Как же вы на ней ездите?
– Так и езжу – выйду из машины, дорогу руками пощупаю и дальше еду.
Видя наши вытянувшиеся от удивления физиономии, старик хитро улыбнулся. И мы поняли – шутит.
ВОЙ НА ВЕЧЕРНЕЙ ЗАРЕ
У волков свой брачный этикет. Во время гона одинокая волчица призывно воет, но на ответный зов самца не откликается, навстречу ему не идёт. Это период знакомства. Зато, когда хищники сбиваются в большую стаю, волчицы про этикет тут же забывают и грызутся со своими соперницами порой насмерть.
– В феврале волка здесь не увидишь. Они к ледникам уходят. Целую неделю не пьют, не едят, даже не воют. Только спариваются и спариваются (тут, надо признать, Кузьма Митрофаныч высказался попроще). Это у них волчья свадьба такая.
– А когда на волка лучше охотиться, днём или ночью?
– Ночью мы ездим. Я вою, а потом, если волки придут, мы их стреляем.
– Как воете? – удивился я.
– Обыкновенно. По-волчьи.
Я подозрительно посмотрел на Перегудова. Может, опять разыгрывает?
– И… получается?
Дед не ответил. Он набрал в грудь побольше воздуха и завыл.
В первую секунду я ничего особенного, кроме неловкости, не почувствовал. Сами представьте: сидят трое мужиков за столом, на нём бутылка водки, один воет. Но потом вдруг пробежал по спине лёгкий озноб. Я тогда подумал, что просто совпало. Но приехал в Новосибирск, прослушал диктофонную запись и опять то же самое. Пробирает вой волчатника, ещё как пробирает!
Когда вой стих, Кузьма Митрофаныч перевёл дух и продолжил:
– Волк в тайге – барин. Ни разу не видел, чтобы кто-то из зверей волка убил. Только человек. Его даже мёртвого птицы не трогают. Матёрый зверь.
– Воете только ночью?
– Днём волки на вой редко откликаются. Поэтому вабить можно только вечером, когда сумерки лягут, в ночное время и рано утром, пока темно. Тогда они тебе всё сами расскажут – и кто сейчас один бродит, и кого преследуют охотничьи собаки, и где логово спрятано. А днём ловушки проверяю. Я их на старый след ставлю.
– Капканы и петли?
– Ага. В чистом месте – капканы маскирую. А в лесу, где узкая тропа проходит, там петли налаживаю. Если волки кого задавили, на третий день обязательно вернутся за добычей. Я когда-то много волков живьём привозил.
– Зачем?
– Для интересу живьём брал.
– А медведей на петли ловить не пробовали? – в шутку спросил я.
– Пробовал, – ответил Перегудов. – Дурак был. Думаю, поймаю медведя, надену на руки пимы, чтобы не погрыз, пасть и лапы ему спутаю, да в село живого привезу. Для потехи. А потом посмотрел, как медведь петли рвёт, и передумал.
ПОСЛЕДНИЙ ВОПРОС
Напоследок Перегудов рассказал нам, как волков из петли доставать.
– Увижу, что волк попал в ловушку, я палку метра в два срубаю и к нему. Быстро надо! Каждую секунду вырваться может. Палкой махнёшь перед мордой, он сразу – цоп её. Клыками. А я палку резко поворачиваю, заваливаю зверя на спину. Дальше хватаю волка за уши и между ног его голову зажимаю. Одной рукой держу, другой поперёк пасти колышек засовываю, да верёвкой обматываю.
– Как между ног? А если откусит чего? – оживился Андрей Гильберт.
– А ты рот-то не разевай…– ухмыльнулся старик.
Мы посмеялись, купили у старика мёда и направились к воротам. Уже на улице я задал последний вопрос:
– Кузьма Митрофаныч, волков не считали, а, когда на войне снайпером были, счёт вели?
– Фашистов тоже не считал. Какой счёт?! Когда думаешь, то ли будешь живой, то ли нет. Я даже медведей не знаю, сколько взял. Ну, может, штук десять. Или пятнадцать.
Потом мы попрощались и уехали. Я смотрел на удаляющуюся фигуру охотника, а сам думал: интересно, что о нём бы рассказали волки? Но как их расспросишь? Из тех, кто его когда-то знал, уже никого и не осталось.
Дед Перегудов с племянником Виктором, которому пытается передать «волчью науку».