Павел СЕРДЮК
Родился в 1953 г, житель города Донецка. Образование техническое горное и экономическое высшее.
Участник и дипломант литературных конкурсов и фестивалей.
Публиковался в газетах, журналах альманахах.
* * *
«Дожить до понедельника» в кино
гораздо проще, чем на перекрестке,
где все в прицел позорно включено,
а по краям сюжетные берёзки
и голос Левитана за спиной,
и все не за ценой стоять готовы,
или бежать, а непорочный Ной
готовит плот отеческий кондовый
в эпоху санкций, склок и мелодрам.
А жизнь одна – и та из неудачек –
таких смешных, что и не пустят в Храм
покаяться, а у оффшорных дочек
на западе огромные счета.
Трещит бюджет и только волонтеры
честны с рождения. Не спит Феличита
и чаевые не берут вахтеры
на вахте оборонного щита
ядреного орехового Спаса.
И верует святая нищета,
и бьется лбом о твердь иконостаса.
Маме с благодарностью и любовью
Скорби нет, и нет недоумения,
есть вполне осознанный прием
видеть яркий след местоимения
в истинном бессмертии твоем
за границей видимого ада
жизни, ставшей частью жития.
Там примет и почестей не надо,
здесь святая видимость твоя
в каждом жесте, прочерке и миге
каждого прожиточного дня
на страницах вечных истин книги
жизни, убивающей меня.
* * *
Родственники в подавляющем большинстве
в нижней колбе песочных часов.
Генеалогическое древо не прибавляет в листве,
все меньше громких избирательных голосов.
На улице проживало всего пять семей,
в трех мужчины уже перебиты.
Душе не прикажешь, мечтать не смей,
она покидает земные орбиты
и воспаряет (без пары) в околоземное
пространство, впадая в ересь или в прострацию.
А перестрелки особо неистовы по ночам.
Пойдешь на кухню, как в ресторацию,
и ужин без электричества, благодаря свечам,
усвоишь быстро однообразный,
пока не отбили слабеющий аппетит.
А между крышами жареный, красный,
крупнокалиберный третий петух летит.
* * *
Стекло дрожит, как лист осины.
По обе стороны окна
идет война, и где взять силы,
чтоб чашу не испить до дна.
Напиток горек, бесконечен
и так привычен, что тошнит.
И бесполезно, да и не чем
укрыться, небо осенит,
но прилетает же оттуда
так часто, что не сосчитать.
Нависли тучи, как простуда,
приходит смерть в ночи, как тать,
и похищает, кто попался
ей под руку и под косу.
И жизнь поставлена на паузу,
и дело движется к концу.
И не успеешь помолиться,
как догорит души свеча.
А, может, запотеет линза
прицела и у палача
конечность дрогнет, или совесть,
и чашу не подаст пока,
отложит смерть и невесомость
хранитель ангел с облака.
Адреса моей улицы
Опадают листья, кирпичи,
осень создает себе жилище
из кошмарных всполохов в ночи,
греется потом на пепелище
и уходит в страхе околеть,
растворяясь в облаке оскомин,
забывая пряники и плеть
у плетня, где ужасом откормлен
ждет ее любовник отставной,
а она принадлежит иному,
став вдовой, не будучи женой,
к дому подходя очередному.
* * *
Время ходит козырями
возраста, болезней, войн,
нарами и лагерями.
Предлагает выйти вон –
из себя, из дружбы, веры.
С ним играть, себе дороже,
ангелы его, как воры,
поминутно за порожек
входят тихо, незаметно,
прибавляя седину.
Громкой лентой пулеметной
призывают на войну.
У него тузы в колоде,
у меня его расклад.
Время траурных мелодий,
горький черный шоколад.
* * *
Все войны начинаются внезапно,
хотя их ждут, предчувствием полны.
Сегодня мир еще, а послезавтра
хоронят тех, что были влюблены.
А завтра все не вовремя начнется,
ведь столько дел, а тут чужая рать.
И почва под ударами качнется,
и вспыхнет дом, и надо выбирать:
спасать его, себя иди державу.
А убивать нет силы, хоть убей.
Держу в руках осколок мины ржавой,
сразившей мир и мира голубей.
Их миномет накрыл ударом стаю
и в пух, и в перья разорвал весну.
А я морщины памяти листаю
и до сих пор не верится в войну.
* * *
Крышу снесло, улетели грачи,
осень поспела, отпели соседей.
Не приезжают на вызов врачи,
кнут остается, а пряник изъеден
мышкой худою, что жалко убить.
Холодно нынче в полях-то полевкам,
страшно, промозгло и нечем забыть.
Память скрывается по подоплекам
скрытых причин, комсомольских дружин.
Вспомнился яркий костер пионерский,
взвился ночами курками пружин.
Дети рабочих, Крещатик и Невский…
школьные завтраки, вызов к доске,
девочка с бантом и фартук без пятен.
Поговорить бы об этом, да с кем…
Модус вивенди от ужаса спятил.
Карлсон на крыше осколком убит,
так и лежит он в коротких штанишках,
Как серпантин, мотыляется бинт,
и, словно сердце, пробитая книжка.
* * *
Декабрь явился календарный
и отстегнул по Цельсию
прохладой и волной ударной,
и Интернетную сию
на ноль помножил честь и участь.
Не долго ж было проводам
лежать на почве. Неминучесть
вмерзать в расклад, подобно льдам,
исправилась, как ученица,
бригадой пришлых мастеров.
Блажен, кто в сеть укоренится.
Пустеют площади дворов
и всяк спешит пред монитором
впасть в счастье, позабыв порой
зубную пасту с вредным фтором,
посуду, что лежит горой,
и долг семейный залежалый,
поскольку ждут его в сети
друзья, враги с змеиным жалом.
И я жду, Господи, прости!
