Сергей АРУТЮНОВ
Родился в 1971 году в Красноярске, окончил Литинститут им. А.М.Горького в 1999 году, с 2005 года ведет в нем творческий семинар. Автор нескольких книг стихов и прозы.
* * *
Полжизни о цепи да об ошейнике...
Любой в уме давно б уже послал
Семидесятых ломкое брожение
И девяностых траурный базар.
Таким дерьмом отборнейшим нас пичкали! –
То Берия божествен, то Колчак –
Отплевываясь жеваными спичками,
Шипя о спецзаказах и хачах.
Ветшавший век… на нем – толпища-толпища.
Ни перспектив, ни планов, абы как.
Окурок жизни – он святитель тот еще:
О хладокомбинатах и быках.
Фарца, снабженцы – вот чье было мнение.
Засалятся одни, других почнем.
А если бы иной нас мерой мерили,
Себя б и не узнали нипочем.
* * *
До статистик скорбных не унижусь:
Не терплю пометки «рядовой».
Сколькие, в лице не изменившись,
За семь лет прошли передо мной.
Дать бы здесь, наверно, поясненье:
Мускулисты, дельны, глаз горит,
Но – клеймо столетья! – бедны семьи,
Это и сбивало их с орбит.
С вечера уложатся, как надо,
И в зеленку на неделю-две,
Поподразделенно, покомандно,
Возвратятся в комканой листве.
А заплещет жгучий спирт в стакане,
Значит, был приказ невыполним.
Только сквозняки по ним вздыхали,
Только ливни плакали по ним.
Хоть облей гробы их карамелью,
Хоть сличай их по цементу пломб,
Так мне представлялось по раненью,
И никак иначе не могло б.
* * *
Вот эти шпалы – год, иной,
Размозжены, убиты в ноль,
И в солидоле –
Главарь, что сбиться понукал
Сюда, где ослабел угар
Мирской юдоли.
Нашелся б хоть один герой
Прервать искрящейся игрой
Молчанье комнат!
Ужели так они вредны,
Пинакотечные ряды,
И пыль, и холод?
Но Ты, что вечно при делах,
Остановись, податель благ:
Ты шутишь плоско.
Что ты за бездну там разверз,
Пошлее Комеди Франсэз,
Больнее Босха?
Воззри ж, как утром золотым,
Истаивают, словно дым,
Слои тумана.
А плоть? Осилив скакуна,
И углеродиста она,
И атомарна.
О, мир! Ты странен, как фольварк,
Весь в змеях, ястребах и львах,
Среди саванны,
Где мы, держась в миру своем,
По дням термитами снуем,
Бессмертьем званы.
Ему Тобой принесены,
Мы – ожидание зимы,
А в промежутках
Лютует вьюга, даль яря,
Под серебренье ноября
На листьях жухлых.
* * *
Уличенным топ-менеджментом в баловстве
Об одном только помнить и надо –
Самурай Накасука идет по Москве,
И кровава его интифада.
То, что он в себе носит, немногим дано,
Постижимо лишь рельсам контактным,
И сверкает на солнце его кимоно,
Перечеркнуто смертной катаной.
Этой сволочи мерзкой, лощеным дрищам
Он покажет фатал эррор систэм.
Он заявится к тем, кто тебя сокращал,
И разрубит с разбойничьим свистом.
Слышь, ты, чмо? Запирай или не запирай
Ты дверей своих, вот невезуха –
По Москве к тебе мститель идет. Самурай,
Самурай Накасука.
Памяти Москвы
Таких ты чудищ расплодил,
Весь век на них ухлопав,
Распределенный транспортир
Жилых и сменных блоков...
Дружил ты редко с головой,
Доверен скрипу, вскрику ль,
Ты весь в грязи, о, город мой,
Ты весь в крови незримой.
Влетая в зиму, как в тоннель,
Я радовался вспышке,
Со светоманией твоей
Знаком не понаслышке.
То разгорался твой мангал,
То брызгался селедкой,
Когда средь серости мигал
То красный, то зеленый.
Могилу братскую отрыв,
Тонул ты в алкоголе,
Определяясь, как нарыв
Небесной вакуоли.
Где всяк пацак среди чатлан,
Причастие прогоркло,
И я тебе предпочитал
Такого же другого.
* * *
Ничтожный скопидом среди транжир,
Я с богословьем долго не дружил,
Не видя в нем приятеля по играм,
И партитуру избивал пюпитром.
…Во всем ты, Боже, первый, даже в том,
Кто первым обозвал тебя жидом,
И в том, кто между Йелем и Сорбонной
Улавливает слабый дух соборный,
И в том последнем из чудес твоих,
Где дымом не доволен истопник.
Но как от наших мерзостей ни бедствуй,
Ты – первенствуешь, Ты – Отец небесный.
Вот почему в заснеженном дворе,
Где изморосью истекают стены,
Как неслиянны, так и нераздельны
Моя вторичность, первенство Твое.
* * *
Ни кто потерпевший, ни кто здесь преступник,
Уже не понять. Одинаково злы,
На папертях бывших союзных республик
Натурщики Босха взывают из мглы.
– Презрите, родимые, нас, горемычных!
С порога прогоните нас не ужель,
Семейную пару без вредных привычек,
Домашних животных, носов и ушей?
Нам пела о счастье струя аммиака,
Когда испарялся ледок с батарей,
И нам этот город – консервная банка,
И мы в ней сардины, и стиснуты ей.
Рабы ЖКХ в мешковатых комбезах,
Страдальцы за луковый суп наградной,
Творящие мессу в клетушках облезлых
Торговцы китайщиной и наркотой,
Покорные беспрецедентным флюидам,
Плюя, что всю жизнь за свободу кладешь,
О Сталине мудром, родном и любимом
Затеивают бесконечный галдеж.
…Одной мы цепи проржавевшие звенья,
И всем нам прочерчен единый маршрут,
Лишь время уходит, вернуться не смея
Туда, где не любят его и не ждут.
* * *
Сергею Козлову
Противиться бытию –
Пылающим, как тростник,
Смиряешься – потерплю,
Что большего не достиг.
Смиряешься. С шампура
Счищаемый, ты сумел
Почувствовать: жизнь – была,
И нет ничего взамен.
Отчаешься. Пес, мордаст,
Могильным душком дохнет,
Когда посреди мытарств
Погибельный сгинет гнет.
Ничейным, как русаки
Под флагом пяти колец,
Прохладу впитав с реки,
Отмучишься, наконец.
Очнувшись от сна времен,
По коим вотще скулим,
Пребудешь обременен
Лишь тем, что считал своим,
Пока от монет не скис,
Предвидящий, как сольют,
Отъемлющий память Стикс,
Впадающий в Абсолют.
* * *
Ты предчувствуешь это. Ты знаешь его –
То, что стиснет предплечье потуже жгута,
Разрубая тебя на ростки и жнитво
Тем, что здесь и сейчас, и не знаешь, когда.
Но как перстень она, и как скудная персть –
Пристает, отпускает, петляя, как путь –
Что-то в этой цикличности странное есть,
Что-то в нас она хочет украдкой катнуть –
Чтобы сердца мешок ворохнулся быстрей,
Как бы ни был ты сам безобразен и затхл,
Но заткнулся б навек удалец-менестрель,
Про которого столько ты помнил и знал,
Потому что конечны и плоть, и огонь,
И прейдут, исцеляя лишь тем, что разя,
И по имени смерти, пускай тепловой,
Нас покличут когда-нибудь наши друзья –
Первый зной, что в уставших зрачках полосат,
Повторится, и, росами травы стекля.
Первый пух тополиный и первый раскат –
При тебе точно так же, как и без тебя.
