ЖД
Луны НЛО в подстаканнике скачет
посмотришь - в окошке ночном.
За стенкой гуляют вурнарские мачо,
послушаешь - явное чмо.
«Железку» одним костылём не исправить -
по стыкам  скакать обречён.
Какое купе потрясённая память,
откроет трёхгранным ключом?
Не нравится Сенежь - торопишься на Иж,
вибрируя звуком в струне.
Хоть в «скором» трясёшься, а не «догоняешь»
какие порядки в стране.
Оранжевых баб обуяла дремота -
наскучило гайки крутить.
Сосновые шпалы, глотнув креозота,
одни - поперёк на пути.
К себе пригласи, проводница  Оксана,
в шинельке, пошитой с душой,
пусть чайная ложка торчит из стакана,
с присыпкой на палец большой.
Чья пена пивная гуляет по венам,
слюну превращая в слюду?
На тёплых коленках, шуршащих кримпленом,
усну, как в осеннем саду.


Казанский вокзал
То прибыт, то отпр - не пойму,
ноздри режет запах креозота,
с расписания под хохлому
от мороза сходит позолота,

на перроне вотчина мента,
и курить бросаешь мимо урны,
спрятавшись за паром изо рта,
весь такой прямой и физкультурный,

чалится в режиме ноу фрост -
поезд и болезнь его кессонна,
пешеходный вздрагивает мост
трубкой от глухого телефона,

как библиотечная печать,
солнце на семнадцатой странице,
надоело в тряпочку молчать,
только невозможно дозвониться

никому, особенно друзьям -
оторвался, выпендрился там бы,
по ступенькам пятками скользя
проникаешь в лязгающий тамбур,

застилая полку, перед тем
разойтись с попутчиком не медли,
зацепив бутылки полотен
цем что рассыпаются, как кегли,

помощью своей не мельтеши -
после здрасьте-здрасьте и портвейна
подпевай и смейся от души
в тесноте пропуканной, купейной.



Долгие проводы
Не говори, что время позднее,
вот верный признак потепленья -
снег, свежевыпавший из поезда,
мои разбитые колени.

К чему влюблённым мудрость ворона?
Важней ушные перепонки.
Тебе за пазуху даровано
спокойствие души ребёнка:

там сохнет лук в чулке за печкой.
дверь открывается со скрипом,
печалится, что зябнут плечи,
сверчок, владеющий санскритом.

В углу шотландская волынка,
точнее - сноп из лыжных палок.
А твой герой не вяжет лыка,
в разгар свечи и ночи жалок -

он из фольги приклеил фиксу,
обиженную скорчил рожу...
Что из того, что счастье близко,
когда сейчас - мороз по коже.


Проездной
Кожа с коленей зимы свезена,
тянется поезд, как скотч двусторонний.
В Киеве дядька, в Москве бузина -
в черепе тоже какой-то полоний.

Выложишь к чаю нехитрую снедь.
Дятлам и прочим другое понятней -
главное, вовремя нужно взлететь,
кашлянет ветер и - нет голубятни,

так и зависли в пространстве седом -
негде присесть хоть на пол разговора.
Дядька не может оставить Содом,
и бузиной зарастает Гоморра.

Тени в купе поджимают хвосты,
хоть прощены преступлением старым.
Чёрные брови сдвигают мосты -
очередь им разобраться с составом,

где проводник не уймётся никак -
спросит и за ухо ткнёт  сигарету,
чтобы до одури гнать порожняк
в тамбуре ночи, забыв про билеты.



Поезд на Чаттанугу
Порой таких чудес нароешь в инстаграме,
Чукотка в сентябре, какой-нибудь Прованс -
как хорошо не пить в России вечерами
компот, по три часа разглядывая вас.

Олени разбрелись по солнечному кругу,
вокруг горят снега, начищены, как медь
корнета-а-пистон в пути на Чаттанугу,
но не спешит чу-чу ломать свою комедь.

На волю из штанов не сыплются опилки,
погода не ведёт незримую войну -
дрожит локомотив, как огурец на вилке,
блестящий и проклёпанный во всю длину,

его вдохнёт тоннель, как дым ноздря нанайца,
мурлычет, словно кот, очередной перрон.
Надумал старый дуб к рябине перебраться -
пыхтит, пока щелбан не выпишет тромбон.

Возник не он один, раздухарясь без нужды.
Вон девушка едва видна сквозь лёгкий джаз -
вдруг кто-то на ходу протянет хобот дружбы,
лысеющим хвостом за поручни держась.



Красная линия
Из солнечной системы высланный
за провокационный кашель,
ты, притормаживая мысленно,
прикуришь от звезды погасшей,

и, ускользая от конкретики,
задрав дракона в пабе айриш,
раздвинешь пальцы пистолетиком,
чем никого не испугаешь,

тебе сегодня по касательной
морщинки, собранные в пары,
между большим и указательным,
как шея черепахи старой,

пустыми обрастая кружками,
друзей разглядываешь лица,
и у виска туманность Пушкина
как дым пороховой клубится,

пока колбасными обрезками
не брезгует бессмертный бездарь,
висит комета Достоевского
над тупиковым переездом,

где, побираясь звёздной мелочью,
фонарь луны заткнув за пояс,
хрустит зелёным луком стрелочник
и разворачивает поезд.


Домашний арест
Чем дальше в телевизор, тем скучней,
дежурно перегрызлись тролли в личке,
в деревню отправляется ручей -
племянник подмосковной электрички,

и ты журчишь с природой заодно,
зажмурившись от кафеля и лака,
и бабочка, пробившая окно,
захлопнулась, как томик Пастернака,

вдоль новых государственных границ
болтается собачья цепь событий,
стараешься уран не уронить,
и не пролить расплавившийся литий,

народ совсем от счастья окосел,
в конце тоннеля видит каждый третий,
пока встаёт страна во всей красе,
и не разбито озеро в балете.


На перроне        «здесь будет город-сад» Маяковский
Не машет май в саду руками тёплыми.
Пришла беда в наш маленький кишлак -
Опять зима, и вата между стёклами,
мороз не устаканится никак.

Разбрызганных созвездий какофония,
и тьма почти библейская уже,
один кукую на зелёном фоне я,
окрестности застряли в монтаже.

Добра ко мне природа, как буфетчица,
обиделась, но сдачи не даёт.
Закат ангиной болен и не лечится -
смотри, какое зарево ревёт.

Вот собрались на станции засранцы и
сухой мороз клюют, как чистый спирт -
им не уйти вовек из авиации,
их за ошибки  Родина простит,

мне с ними ворошить ещё историю,
где стыд сплошной и лампочки osram.
Но свой коллайдер всё-таки дострою я,
вот так и передай своим послам.