Анжелика Новикова,
Минск, Беларусь
***
Я смолчу. Всё смогу. Я умерю свой пыл.
Я давно поняла: неудачи – лишь пыль.
Я давно приняла этот мир, как он есть,
Всё равно от него не смогу улететь.
Я опять позвоню, прибегу, посмеюсь,
Поменяю пальто и сама изменюсь.
Я привыкла уже улыбаться всему.
Разговор подберу и тебе, и ему.
Не жалеют меня, да и не за что ведь,
Я сама не умею как надо жалеть.
Я болею в себе, боль внутри хороню,
Под тяжёлым замком неудачи храню.
Та болезнь без конца поедает, грозя,
Но об этом друзьям догадаться нельзя.
Я стерплю и смолчу. Я опять улыбнусь.
Боль я захохочу, от обид отвернусь.
Я не маску ношу – а улыбкой живу,
Я бумагу и ту улыбаться прошу.
Я смолчу, я смогу, образумлю себя,
Чтобы думали все, что удачлива я.
Анатолий Подольский,
Йошкар-Ола, Марий Эл
Аргамач
Дорога, лес – и сплошь ухабы.
Здесь иномарка не пройдёт,
Нам на уазике хотя бы
Добраться в тихий закуток.
Ручей холодный брызги дарит,
Бобры на заводях шуршат,
Трава нетронутая манит,
И воскресает вновь душа.
Не видно здесь церквей, ограды,
На пристани причалов нет,
И той купеческой бравады
Во времени утерян след.
Давно здесь свадеб не играли,
Не слышно голосов детей,
Дома где добрые стояли,
Растёт и буйствует репей.
Здесь царство девственной природы,
И счастье – просто так дышать.
Просить не нужно у погоды,
И на неё зачем пенять.
Проходят страсти где-то мимо,
Где маета и суета,
В деревне тихой – просто, мило.
В глазах старушек – теплота.
Дела, заботы, нет просвета,
Не видно полосы удач,
Но позвоню тебе с рассветом:
«Поедем завтра в Аргамач».
Ольга Харламова,
Москва
***
Быть листком на пороге зимы,
видеть неба свинцовую клетку
и цепляться за голую ветку –
быть листком на пороге зимы.
Сердце птицей трепещет в груди,
из грудной вырывается клетки,
чтоб с листком оказаться на ветке –
сердце птицей трепещет в груди.
Птицей стать на пороге зимы,
добывать пропитанья немного,
в остальном полагаться на Бога –
птицей стать на пороге зимы.
Сергей Попов,
Воронеж
* * *
Ветром переворачивается страница –
потому в твоей голове и ветер,
что наука прошлого сторониться
одолима хуже иных на свете.
Ангел праха непоправимо робок
для бесчинств по полной своей программе –
в тугоплавкой тьме черепных коробок
лишь искрит потерянными дарами.
Утром переворачивается вечеря
с боку на бок – будто подруга рядом,
и оглядываешься, глазам не веря,
и окно возможностей ищешь взглядом.
Римский профиль времени беспредела
вырисовывает рассвет на шторе,
и война по призрачной кромке тела
проступает в присном своём повторе.
Понимаешь – рядом слеза и только –
и не рядом, а в глубине порядка,
где сердечных камер противотока
гробовая радость слепа и кратка.
Светом переиначивается горнило,
оттого твой свет и важней расплава –
что бы тьма в загашнике ни хранила,
пишешь слева сызнова и направо.
И слова на ветер выходят боком –
головным распадом, грудным разрывом…
И любовь в неведении глубоком
разрушает время над мелким Римом.
Сусанна Шерстяк,
Донецк
Смогу ли завтра быть я?
Пишу дневник я в городе Донецке,
А город президент обрёк на смерть.
Причин для этого не надо веских –
«В Европу» город не идти посмел,
И не признал «Майдан», где кланы воевали,
И захотел с Россиею дружить,
И «покровительство» Обамы отвергали –
В республике «какой-то» захотели жить.
Так пусть там вымрут все (и розы тоже!) –
Решили так премьер и президент. –
Всю оппозицию – под зад, по роже,
Из рады выгнать их в один момент!..
Сейчас все города Донбасса под прицелом,
В подвалы залезают стар и млад.
И не было такого в мире целом,
Чтобы стрелял в своих сограждан «Град».
Не пережил кто это – не поверит,
Что обрекли две области на смерть
И рушат храмы православной веры –
От гаубиц взмывает в небо смерч.
Кто террорист, кто жертва, кто защитник –
Сплелись мы все в один большой клубок;
Кто защищается, а кто – зачинщик?
Здесь рассудить нас может только Бог.
Но Бог молчит и ждёт конца событий,
Рассудка обе стороны лишив.
Противоречий многих самобытность
Взрывает нас, глаза запорошив.
Слепая ярость бьёт ключом из сердца,
Уже не видим, где свои, где враг;
А рты позасыпало горьким перцем –
Все воины вошли в безумный раж.
До Неба скорбь восходит коромыслом,
И установки «Град» стреляют наугад,
И заполняет смерть великим смыслом
Тот путь, что всю страну ведёт лишь в ад…
А я в стихах веду дневник событий,
Хоть не уверена, смогу ли завтра быть я.
Вера Липатова,
Москва
***
не знала изнанки
а не устраивала
тотальной слежки
в реальном ли виртуальном ли мире
не заглядывала в окна
не вскрывала почтовые ящики
не коллекционировала слухи и сплетни
естественно
мы оба выиграли
де жа вю ты
золотой выигрыш я
безумно нежный
искренно тонкий
аромат
твоего обмана
Юрий Ишков,
Великие Луки
Мы и есть великая Россия…
Мы и есть великая Россия,
Мы и есть хранители земель,
Где с особой гордостью носили
Воины кольчугу и шинель.
Ворогов завистливые взоры
Были завсегда устремлены
Издали на царственные боры,
Синь озёр и пастбища страны.
Русь, услышав гвалт иноязычный,
Ратью становилась на полях,
В избах детям пелись мелодично
Песни об отцах-богатырях.
Пращуры имели нрав суровый,
Но забавы ради под хмельком
Гнули на спор конские подковы
И быков валили кулаком.
Жили правдой, недругов прощали,
В женщинах ценили ум и стать
И потомкам щедро завещали
Русского простора благодать.
Мы и есть наследники богатства,
Помним имя, корни и родство,
Не приемлем ложь и святотатство,
Веря слову более всего.
В нас горит воинственности искра,
Хоть рука не тянется к мечу,
Потому нас лучше сторониться
И не бить с размаху по плечу.
Не святые. Но свята Россия!
Вновь звенеть колоколам церквей,
Что веками к небу возносили
Долгие молитвы матерей.
Елена Павлова,
Москва
Осенний флирт
Осенний флирт или вуаль тумана,
Последний поцелуй, последний жест,
Обугленные липы, как протест,
Под шорохи вечернего канкана
В бессилии стыда роняют тени,
Последний танец на опавшей сцене.
Как долго длится вязкий аромат,
Смолистый и тягучий запах хвои,
Сосновых веток… символом утрат,
Но всё-таки печалиться не стоит.
Фонарь едва проснулся, вытер глаз,
И свет его ещё слегка рассеян,
Нам кажется, так хрупок и потерян
Изгиб дорожки, что встречает нас.
Виталий Молчанов,
Оренбург
Вдвоём до гроба
Скатилась медленно слеза,
Нажало сердце тормоза.
Завалидоль-ка
С утра присадку на движок.
Твой календарь насквозь промок.
Крестов-то сколько…
Крошильщик тихий облаков,
Насыпав снега, был таков –
Не обессудьте.
Коляска – юзом на сугроб,
Снежинка – на сыновний лоб.
– Смахни, простудит.
До поликлиники – квартал.
Диагноз – приговор-вандал
На айболитском –
Проехал танком по судьбе.
Визжащим траком: «ДЦП», –
За детским писком.
Вдыхая выхлопную гарь,
В киоске купишь календарь.
Крестообразно
Итожить, но не ставить крест.
– Я не оставлю! – крик-протест,
Гром в небе ясном.
Дорога сделалась легка –
Крошильщик выжал облака,
Прибив сугробы.
Кoляска катится домой
Четырёхкрыло за спиной.
Вдвоём до гроба…
Роман Наретя,
Курск
***
Что-то в дубраве заухало…
Катится эхо в лога.
Облако месяц баюкало,
В тень одевая стога.
Время считаю до полночи,
В чёрное небо гляжу:
Звёздное это узорочье
Сызнова ткёт паранджу.
Запах валежника мшистого…
Острый – иссохшей листвы.
Детства далёкого-близкого
Как тут не вспомните вы?
Хворост, лучина дрожащая –
И оживает костёр,
Мраком объятую чащу я
Преображаю в шатёр.
Месяц высоко над кронами
Спит в окружении звёзд.
Сделались посеребрёнными
Нитки дорожных борозд.
В каждые сумерки лунные
Старый спускается грач,
А дуболесья Перуновы
В сонный укутаны плащ.
Кроны склонили навершия,
Заголосили сычи…
Скоро покажутся лешие
В синем прогале ночи.
Вадим Терёхин,
Калуга
* * *
Не выказывает петел
Курам страсти и сноровки.
Ласковой рукою ветер
Нас не гладит по головке.
Утром не разлепишь вежды.
Мало денег, счастья, света.
Осень, осень, нет надежды,
Что когда-то будет лето.
Над листом сижу, токую,
Бросив праздные пирушки.
Я люблю тебя такую,
Как распорядился Пушкин.
Потому что пред глаголом
Я останусь без призору
Слабым, подлинным и голым
Именно об эту пору.
Потому что с непогодой,
Как перед порогом судным,
Я в друзьях со всей природой
Становлюсь сиюминутным.
Дождик слева. Дождик справа.
Шорох листьев под ногами.
Вот она, земная слава,
Стоптанная каблуками.
По закону листопада
Вот упал ещё листочек.
И всего-то в жизни надо
Только воздуха глоточек.
Полина Пороль,
Оренбург
* * *
Страданием душу испепеля,
Всё слышится: птица есть у меня.
Всё слышится: снова и снова зовёт –
Трепещет, стремится в полёт.
В просветах листвы, в заблудившемся дне
Всё ждёт меня птица. Одна. На окне.
И жаждет, не может напиться она,
И тесно ей небо в проёме окна.
И я говорю ей: «Давай поживём,
Посмотрим ещё раз на солнце вдвоём».
К ладони прижавшись, глядя сквозь стекло,
Своё отдавала тепло.
И взглядом застывших несомкнутых глаз
Ответила мне: «Не сейчас».
Ирина Ушакова,
Москва
Заброшенное село Спас-Берёза
Что там: маяк ли в пучине?
Облако ль в снежной пыли?..
Нет, это встали святыни –
К нам из веков проросли!
Чтобы в годину печали,
В тяжкое время подмен
Мы с покаяньем припали
К камню намоленных стен!
Чтобы от них почерпнули
Белого света глоток,
Головы чтобы пригнули,
Перекрестясь на Восток!
Нищие мы.
И утраты
Не перечесть в том краю,
Где и вольно, и богато
Песню певали свою
Прадеды.
Вас не осилил
Враг ни мечом, ни штыком!
Подлостью вас подкосили,
Подлостью взяли ваш дом.
Скрипником позарастают
Ваши сады и река.
Лишь колокольня пустая
Светится издалека...
Скоро по белому свету
Русский наш Мир соберём.
Снова построим по лету
Крепкий, как прадедов, дом!
Этот родник нам оставлен –
Пейте в предутренний час.
Нет ещё, не обезглавлен
Русский народ –
С нами Спас!
Геннадий Кобылкин,
Москва
* * *
Мне снится гул безудержной воды,
Свинцовые, нахмуренные лужи.
И на горе унылые сады,
Раздетые от холода и стужи.
Спешат, спешат по небу облака,
За ними вслед испуганные птицы.
И далеко видны им свысока
Забытых сёл немые вереницы.
Уносит стая зыбкую черту.
Остановлюсь и... слышу за спиною –
Бряцает меч по медному щиту
В потоке войск, спешащих стороною.
И слышу зов... И видится вдали
Мне поле брани с жаркими огнями.
И вороны, сидящие в пыли,
И реющие жадно над полями...
И я молюсь за чистые луга,
За тихий дым, сползающий в низины.
За ширь полей, зажатую в стога,
За рябь реки, укрытую в лозины.
Кричу во сне... И чувствую тогда
До боли мне знакомое рыданье.
И снова снится гулкая вода
И берегов родное очертанье.
Анатолий Парпара
(1940–2020),
Москва
Правда о кривде
Россия! Родина! Тревожно…
Опять волна неправоты,
И отмолчаться невозможно,
И кривда затыкает рты.
Она вошла в такую силу,
Она взяла такую власть,
Что пересилила России
Защитоборческую часть.
Увы, как ведают скрижали
Нам правду горькую свою,
Мы кривду и на трон сажали,
И поклонялись, как царю.
И возникало нестроенье
Средь стройных ранее рядов…
Умов то было помраченье
Иль тайный промысел врагов?
Но наступало протрезвленье
От страшных и похмельных дней
И правды мудрой воцаренье
Среди разора и скорбей.
И тот, кто жаждал неминучей
Погибели стране моей,
Вдруг лицезрел её могучей,
И возмужалей, и светлей.
И чувство славное свободы
В душе – напевно и легко…
С такой историей народы
Не пропадают в тьме веков.
И мы, с бедой встречаясь ныне,
Не отведём сыновьих глаз
И кривду наглую отринем
В который раз!
В который раз!
Юлия Александрова,
Москва
Осени дары
Я в осень кутаюсь, как в плед:
В листву, что за ночь покраснела,
И в воду, что заледенела,
Оставив на асфальте след.
Меня укроют облака.
Они раскинулись, как крылья,
И сказка снова станет былью,
Ведь небо – это на века.
Вдыхаю воздух. Он так свеж –
Мне о любви пел ночью дождик,
Смешал все краски. Вот художник!
Ню. На деревьях нет одежд.
Мороз. Рябины терпкий вкус,
И загрубели губы. Ветер...
Он за шершавости в ответе,
Но я печали не боюсь.
Вручает осень мне дары
Из ощущений и эмоций,
Любви, прозрачности и солнца –
И нет прекраснее поры.