Сериал «Зулейха открывает глаза» собрал массу зрителей и вызвал немалое число резко отрицательных откликов, по которым видно, что он попал в болевую точку некоторой части общества. Попробуем разобраться, как это случилось.
Честно говоря, если бы не такая зрительская реакция, писать о новом продукте «России 1» большого смысла не было бы. С одной стороны, сделанный опытным режиссёром сериал с участием известных актёров, операторов и художников, следующий за драматическим сюжетом прославившейся в России и за рубежом книги Гузели Яхиной, не мог выйти провальным ни в эстетическом, ни в чисто зрелищном отношении. С другой – было столь же ясно, что на телеэкране не окажется многого описанного в повести – к примеру, родов в восприятии роженицы и акушера, отправления естественных потребностей в переполненном товарном вагоне, изъеденных гнусом лиц голодающих и месяцами не моющихся людей, внутреннего мира Зулейхи и всего, что почти всегда пропадает при экранизации книг, словесная форма которых столь же важна, как содержание. Но ведь тот, кто при чтении не замечает её присутствия, ничего не потеряет от её отсутствия, о чём свидетельствует массовый успех незатейливых киноадаптаций литературной классики. Короче, если бы сериал, безотносительно к его художественному качеству, не касался больных мест настоящего и прошлого, не было бы и десятой доли наблюдаемого резонанса.
Идеологические нападки на «Зулейху» начались после первой же серии. Первыми встрепенулись искатели блох, любители выискивать мнимые или действительные фактические неточности – не того года выпуска пуговицы на одежде красноармейцев, не та тюбетейка на голове мужа Зулейхи (такие якобы носили пермские татары, но не казанские), не те двери в доме, что были в 1930 году, да и деревья в лесу, если вдуматься, не тех лет.
Затем, по мере разворачивания сериала, стала подтягиваться тяжёлая артиллерия, причём сразу с нескольких не сильно ладящих друг с другом сторон – коммунистической и националистической, как русской, так и татарской. Коммунисты попали в трудное положение: ни отрицать, ни восхвалять раскулачивание, объявленное их партией великим достижением социализма, уже невозможно, равно как нельзя отмолчаться, когда канал «Россия 1» ставит под сомнение грандиозную победу над «мелкой буржуазией». Осталось обозвать создателей сериала вытряхивателями грязного белья и русофобами, обвинить в клевете на самый гуманный в мире советский общественный и государственный строй и оплёвывании российского народа да потребовать прекращения телепоказа, как сделал председатель ЦК партии «Коммунисты России». Не смолчали также сетевые коммунисты, принявшиеся наперебой уличать «Зулейху» в «необъективности», «нетипичности» и сгущении красок: во-первых, слишком много кулаков нашлось в одном селе, а во-вторых, ссылали за дело – нечего было чужим трудом пользоваться да зерно от советской власти припрятывать.
Типичным обвинением в нетипичности воспользовались и представители татарского официоза, по мнению которых неказистая Зулейха не имеет права представлять на экране весь татарский народ. Кто имеет, сказать постеснялись, хотя понятно и так – передовицы производства, ответственные работницы идеологического фронта, депутатки местных Советов и прочие утверждённые свыше лица. Но это ещё цветочки: главное обвинение состоит в том, что несчастная женщина, полюбившая «красноордынца» (энкавэдэшника, который от неожиданности застрелил её схватившегося за топор мужа, мучился угрызениями совести и помог её сыну выбраться из ссылки, записав его русским), – предательница своего народа.
Не обошлось, естественно, и без личных воспоминаний. «Мне бабушка рассказывала про те времена, и такого тогда быть не могло», – заявил казанский режиссёр, свято уверенный, что его познания о прошлом, почерпнутые из слов всевидящей бабушки, являются абсолютной истиной. Правда, в ответ прилетели воспоминания тех, чьи деды и бабки попали под колесо коллективизации, подкреплённые выписками из архивов НКВД о количестве репрессированных «кулаков» и кровоточащими рассказами ссыльных.
Весь этот шум свидетельствует об одном: что в общественном сознании России всё ещё идёт Гражданская война между красными и белыми, между потомками репрессированных и потомками репрессировавших, между правдой и ложью, между «кто прошлое помянет, тому глаз вон» и «кто прошлое забудет, тому вон оба», причём конца ей не видно. И как бы ни старались кинематографисты быть объективными и не обобщать неизбежно частные истории жизни своих героев, эти обобщения припишут им благодарные или недовольные зрители, за которыми стоит не только память предков, но и намертво вбитые школой понятия о представительности художественных образов.