«Лучшее средство поверить, что ты готов ко всему, – ничему не удивляться». Эти слова его героя Сэма Лиона из картины Клода Лелуша «Баловень судьбы» Жан-Поль Бельмондо вполне мог бы сделать жизненным девизом. Он и в самом деле был готов ко всему и редко чему-либо удивлялся – и удачам, и поражениям... Впрочем, лавров в его жизни было куда больше, нежели синяков.
– Я – чертовский везунчик! – говорил мне Бебель (Красавчик – так прозвали французы своего любимца) на нашей первой встрече. – У меня были потрясающие родители, они сформировали меня как творческую личность. Отец был замечательным скульптором, членом Академии художеств, а мать – художницей. Они, потомки эмигрантов из Сицилии и Пьемонта, своими руками отковали себе по-настоящему красивую судьбу. И меня научили никогда не вешать нос и постоянно учиться. Отец умер в восемьдесят четыре года и до самых последних дней своих каждое воскресенье непременно шёл в Лувр. Через Сену, по мосту Искусств... Как-то я спросил отца: «Зачем ты это делаешь? Ты же знаешь каждый из шедевров Лувра как собственную ладонь!» Отец только улыбнулся в ответ: «Чтобы учиться, малыш.»
Вспоминаю о той нашей встрече в апреле 1985 года. Буржуазный, респектабельный квартал у площади Звезды в Париже. Бельмондо назначил мне рандеву на какой-то явочной квартире, зарегистрированной в списке жильцов на входе на одного из его менеджеров. Волнующий и трепетный, как мальчик из церковного хора перед причастием, я приехал на интервью с мировой звездой кино заранее и, мучаясь в ожидании, наблюдал от нечего делать за движением автомобилей во дворе-колодце массивного дома. И тут появился тяжёлый лимузин, подъехавший как можно более плотно к подъезду. Из машины легко вышел мой кумир – весь в шоколадных тонах! – и быстро, чтобы не быть замеченным поклонницами и поклонниками, вбежал в подъезд. Потом интервью, запланированное на час, продлилось на два с лишним (такая метаморфоза – наивысший комплимент для журналиста). Тем более что у Бельмондо в непонятной квартирке оказалась припрятанной бутылка доброго бордо, да и я ещё прихватил с собой московскую водку (разве не она – лучшая визитная карточка русского человека?).
– В моём персонаже есть много и от супермена, и от маленького человечка, как в комедии «Великолепный» Филиппа де Брока. Сила артистического образа – именно в этом симбиозе, – исповедовался мне Бельмондо. – Впрочем, нельзя быть в жизни только суперменом. Он – явление грустное. Мои герои, напротив, постоянно набивают шишки, но при этом умеют преодолевать трудности жизни. Этим я и симпатичен публике. Не моё дело внушать ей, что такое хорошо и что такое плохо. Я просто даю зрителям возможность помечтать. Не моё амплуа – показывать в полном объёме жизненные реалии, к сожалению, они не всегда приглядны. Людям хочется лёгкости бытия, и я им это с лихвой дарю.
Для самого же Бебеля эта лёгкость бытия порой становилась невыносимой. Вспоминаю о наших с ним разных встречах – одни были случайными, буквально минутными, проходными, другие заканчивались целыми интервью – и ловлю себя на мысли, что каждое из этих рандеву преподносило мне совершенно иного Жан-Поля. После того достопамятного «этюда в шоколадных тонах» под бордо с водкой выяснилось, что Бельмондо больше не в силах выполнять каскадёрские трюки: во время съёмок фильма «Ограбление» он на огромной скорости сорвался с крыши автомобиля и получил серьёзные травмы (актёр сообщил мне это под сурдинку и попросил никому не сообщать). Потом я видел его, мгновенно осунувшегося, постаревшего, после жуткой потери дочери Патриции, в сорок лет погибшей при пожаре в её квартире в Латинском квартале. Мы встречались с ним то на спектакле в популярном театре «Варьете» на Больших бульварах, то на теннисном турнире «Ролан-Гаррос», где Бебеля сопровождала его тогдашняя подруга, позднее жена, Натти с двумя очаровательными йоркширами. А однажды Ален, старший брат Бельмондо, позвонил мне и сообщил, что состоится прощание с матерью актёра (её именем Бебель назвал свою продюсерскую компанию: «Серито фильм»). Я стоял на кладбище Пер-Лашез рядом с Жаном Рошфором и Пьером Вернье, друзьями и партнёрами Бельмондо. Из жуира-плейбоя, принимающего искусственный загар, чтобы скрыть на коже возрастные пигментные пятна, Жан-Поль превратился после разбившего его инсульта в парализованного старика. Но всё равно остался Бебелем. От съёмок в кино он, удостоенный самых высоких наград «синематографа», отказался, а от женщин – нет. Когда ему исполнилось семьдесят лет, у него родилась ещё одна дочь. А в прошлом году, когда ему стукнуло восемьдесят семь, Бебель по новой закрутил роман с бразильянкой Марией Карлос Сотто Майор, которая когда-то была его партнёршей в боевике «Вне закона». Это был очередной фильм, сделанный продюсерской компанией месье Бельмондо.
– Меня всегда больше утомляла подготовка к съёмкам, чем непосредственно съёмки. Ух, как она скучна, эта административная работа! – делился со мной Жан-Поль. – И всё равно я решился основать собственную компанию, сначала она называлась «Серито фильм», а потом – «Аннабель продюксьон». Дело в том, что время больших продюсеров, к сожалению, миновало. Так, сотрудничество с Александром Мнушкиным (прозванный Александром Великим, этот русский эмигрант стал крупнейшим продюсером Франции, снявшим более ста картин, включая такие шедевры, как «Фан-фан-тюльпан». – К.П.) ознаменовалось для меня настоящим творческим прорывом. С ним мы сделали «Картуш», «Великолепный», «Профессионал», «Человек из Рио». Но Мнушкин ушёл в мир иной, и что теперь? Я решил действовать самостоятельно. Тем более что такому старому бойцу кино, как я, гораздо легче найти общий язык с молодыми актёрами. Проблема поколений меня не смущает. Я люблю общаться с молодёжью, привлекать её к съёмкам... Жалко, конечно, что мой сын Поль не пошёл по моим стопам. Видит Бог, я старался. Сделал его директором моего театра, брал с собой на съёмочную площадку. Но Поль, успешно снявшийся рядом со мной в «Баловне судьбы», выбрал иную судьбу. Ему виднее, не всем же быть актёрами, верно?
Великий актёр Пьер Брассер считал, что истинное счастье – это когда ты работаешь с теми, с кем выпиваешь, и выпиваешь с теми, с кем работаешь. Бебель, мне кажется, жил по такому же принципу. Наверное, и потому, что ему просто-напросто повезло с учителями.
– Воплощением идеального актёра для меня всегда был Жан Габен, – продолжал Бельмондо. – Когда смотришь его фильмы тридцатых годов, чувствуешь, что это твой современник. Мне посчастливилось сниматься с ним, он был тогда седым и старым. Но каким! Меня поражало его умение удивляться, делиться своей радостью с другими. Игра таких актёров имеет для человечества столь же непреходящую ценность, как и великие произведения искусства. Те молодые люди, которые начинают сниматься в наше время, должны почаще смотреть «Набережную туманов». Потрясающее зрелище! (Месье Бельмондо наклоняет голову, щурит глаза, словно Габен, смотрящий на Мишель Морган, и произносит чувственно-небрежной скороговоркой бессмертное габеновское: «У тебя красивые глаза, ты знаешь!»)
А на каскады меня вдохновил Жан Маре, он первым стал работать без дублёров. Как и он, я завершил артистическую карьеру, уйдя из кино в театр. Забавно сейчас об этом вспоминать, но когда-то мы с Маре вместе выступали на сцене: играли в пьесе Бернарда Шоу «Цезарь и Клеопатра». Кстати, Маре, насколько я знаю, успешно пробовал себя и в цирке. Я же начинал актёрскую карьеру в шапито. Едва мне исполнилось двадцать, как я ушёл из дома с цирком «Фани». Это был маленький бродячий цирк. Мы разъезжали по Франции и радовали людей. Мой фирменный номер на арене был не самым сложным, но и не из простых. Я разъезжал на мотоцикле по канату. Сначала он был натянут в пятнадцати метрах над опилками, потом канат постепенно поднимали. Номер был комический: я изображал недотёпу, который безуспешно пытается забраться как можно выше и сесть там. Наконец я оказываюсь на трапеции под самым куполом. Мне кричали с трибун: «Спускайся!» Я демонстративно отказывался. Но потом, закрепив ногу на канате, начинал скользить по наклонной плоскости – и тут. канат рвался! Я падал в свободном полете и зависал в пятнадцати сантиметрах от манежа вниз головой. Народ взрывался аплодисментами, а я находился на краю блаженства.
.Разбираю мои записи, сделанные после встреч с Жан-Полем Бельмондо. Невольно ловлю себя на мысли, на параллели: оборвался его канат! Истончал с годами, обветшал и порвался. А герой-то ох как высоко забрался по наклонной плоскости киномира! Казалось бы, всё ясно: прекрасна судьба Бебеля – лицедея, бизнесмена, гурмана жизни и верного друга (его консерваторские коллеги привлекались к съёмкам во всех его фильмах). Как утверждала Жорж Санд: «Жизнь чаще похожа на роман, чем роман похож на жизнь». И вот роман Жан-Поля Бельмондо окончательно дописан. Что для творческого человека страшнее смерти? Только забвение. Кому-кому, а уж Бебелю это ни в коей степени не грозит.
Кирилл Привалов, обозреватель «ЛГ» Париж – Москва