И такое отношение к российскому пассажиру, как оказалось, не только в «Аэрофлоте». В те же дни один мой знакомый полетел из Москвы в Иркутск самолётом «Уральских авиалиний». Компания, хоть и частная, но базируется опять-таки в России, в Екатеринбурге. Города вылета и прилёта – исконно российские. Однако в билете снова ни одного русского слова.
Мне говорят: так создана компьютерная программа, чтобы можно было заказывать билеты по интернету. Не надо стоять в очереди, тратить лишнее время. А поскольку компании работают и на международных линиях, где распространённым является английский язык, то проще иметь одну программу. Пусть, мол, и наши приучаются к английскому. Ничего страшного в этом нет. Русским людям только добавится образованности.
Я с этим абсолютно не согласен. Добавится не образованности, а раздражения и неуюта. Сотни тысяч людей, живущих в России, вправе спросить: почему в стране, где, согласно Конституции, государственным языком является русский, их вынуждают искать переводчиков, чтобы разобраться в купленном за их же деньги документе? Не пора ли административными и экономическими санкциями заставить руководителей компаний потратить часть своих больших доходов на создание таких программ, которые соответствовали бы действующему в стране с 2005 года Закону о русском языке, как государственном языке Российской Федерации, и отвечали запросам граждан?
Впрочем, ситуация с билетами – это один из примеров массированного наступления на русский язык. Особенно мощным натиск стал в последние десятилетия. Не замечать его, а тем более не принимать соответствующих мер стратегически опасно.
Язык – это определяющий фактор национального самосознания, фундамент культуры любого народа, на котором поколение за поколением создают дом своей духовности. Разрушьте фундамент, и рухнет дом. Неудивительно, что многие страны имеют чёткую государственную политику по защите своего национального языка.
Закон 1975 года сыграл определённую роль. Но, обрастая поправками и исключениями, он через некоторое время стал, по мнению французской общественности, недостаточно прочным заслоном на пути агрессивного англицизма. Анализ, проведённый одной газетой, показал, что в Париже времён фашистской оккупации надписей на улицах на немецком языке было меньше, чем сейчас на английском. Особенно способствовали наступлению английского языка телевидение и радио. К президенту – социалисту Франсуа Миттерану обратились 300 известных граждан Франции с требованием остановить «всеанглийскость». В своём обращении авторы манифеста резко осудили «фанатиков всего английского, сеющих во французах сомнения относительно их языка». Итогом широчайшей дискуссии стало даже исправление Конституции. В 1992 году в неё добавили запись о том, что французский является государственным языком республики. А спустя два года, в 1994-м, появился новый закон об употреблении французского языка, названный общественностью «законом Тубона» – по имени министра культуры и франкоязычия, который предложил его проект.
Известно, что в российской Конституции, принятой в 1993 году и в немалой степени, как полагают исследователи, перекликающейся с французской, тоже было записано положение о русском языке, как о государственном. Кто-то считает это прогрессивным заимствованием. Но, мне думается, французы тогда обратились к нашим историческим корням – ведь статья 3 Основных государственных законов Российской империи гласила: «Русский язык есть язык общегосударственный и обязателен в армии, во флоте и во всех государственных и общественных установлениях». В советский период государствообразующая роль русского языка законодательно не подчёркивалась. Однако трудно было найти в огромной стране село, аул, кишлак или наслег, где взрослые и дети не говорили бы свободно по-русски. Причём, надо подчеркнуть, на правильном русском.
А что происходит сейчас?! Достаточно пройти по улицам и проспектам хотя бы центральной части Москвы, чтобы увидеть открытое неуважение и к русскому языку, и к закону, который требует его соблюдения. Например, рядом со станцией метро «Проспект Мира» высится здание торгового центра, в названии которого нет ни одной русской буквы: OLYMPIC PLAZA. В вывесках на самом здании, на магазинах и лавках внутри его сплошь и рядом иностранные слова, обозначающие торговые заведения. Подобная картина и в округе. Тут вам Boutique Chantal и World Gold, CARNABY, TJ COLLECTION, L’OCCITANE и ещё десятки похожих вывесок. А неподалёку, хорошо видимое с разных сторон, стоит недавно построенное шестиэтажное здание, над которым красуются крупные буквы: EUROPEAN MEDICAL CENTER. Интересно, разрешили бы где-нибудь в Европе над аналогичным заведением поднять надпись «РОССИЙСКИЙ МЕДИЦИНСКИЙ ЦЕНТР»? В Париже бы точно этого не позволили. На фоне такого разгула иностранных реклам надпись «Кофе Хаус» выглядит почти русским названием, а «Югославская кухня» – вообще исключением из правил.
Кстати, о заполонившем улицы словосочетании «Кофе Хаус». Чем «хаус» лучше его русского синонима «дом»? Живёте и работаете в России, пожалуйста, пишите: «Кофейный дом». Не нравится? Назовите: «Кофейня». Однако из-за отсутствия спроса за соблюдением закона английское «хаус» захватывает всё новые позиции. В рекламных роликах по телевидению и на уличных световых панно, в печатных СМИ и на щитах вдоль магистралей мы уже не встретим слова «дом», а видим сплошные «таунхаусы».
Это при том, что почти каждому иностранному слову в нашем богатом языке можно найти абсолютное подобие. В Москве, возле станции метро «Тульская», построили торговый центр «Ереван плаза». В отличие от безобразия, о котором сказано выше, здесь в названии всё написано по-русски. Но почему «плаза», если есть наше слово «площадь»?
Одним из рассадников противозаконной иностранной лексики в рекламе стали некоторые станции метро. Например, в Москве на «Киевской» стены над эскалаторами увешаны большими рекламными щитами, на которых в глаза бросается единственная надпись: TOP SHOP. Что это такое? Никаких вразумительных объяснений нет. Может, руководители метрополитена боятся потерять деньги, поступающие от таких рекламодателей? Мол, если заставить соблюдать правила, то рекламщики уйдут к другим. Но давайте взвесим, что дороже: уважение к закону или лишняя сотня тысяч рублей? Тем более что в том же московском метро можно увидеть массу реклам, соответствующих российскому законодательству.
Борьба за сохранность русского языка обрела особый размах в XIX веке. При этом она во многом объединяла даже таких идеологических противников, как западники и славянофилы. «Употреблять иностранное слово, когда есть равнозначное ему русское слово, – писал В.Г. Белинский, – значит оскорблять и здравый смысл, и здравый вкус». Ему вторил И.С. Тургенев: «Никогда не употребляйте иностранных слов. Русский язык так богат и гибок, что нам нечего брать у тех, кто беднее нас». При этом оба разделяли идеи западников. А славянофил адмирал А.С. Шишков пытался практически очистить русский язык от иностранного балласта, предложив слова, придуманные им самим. Ведь в нашем языке есть сотни слов, авторы которых доподлинно известны: от Ломоносова до современных писателей и учёных. Слова адмирала не пошли в обиход, хотя я, например, не убеждён, что французское «галоши» лучше, чем предлагаемые Шишковым вместо них «мокроступы».
Наш язык действительно богат и гибок. Это ж русский человек придумал вместо английского «стимбот» (steam – дым, boat – лодка) понятное каждому слово «пароход». Отсюда пошло слово «паровоз» вместо французского «локомотив» и, если бы не название советско-российского спортивного клуба, кто бы сегодня знал его французский синоним. О силе и способности русского языка найти аналог любому иностранному слову свидетельствует масса примеров. Французские «аэроплан» и «геликоптер» стали у нас самолётом и вертолётом, да и само слово «иностранный» может иметь сразу несколько синонимов: иноземный, чужестранный, заграничный.
Но сегодня нам приходится не столько радоваться прошлому, сколько беспокоиться за судьбу нынешнего русского языка. Развал Советского Союза, новые геополитические реалии, небывалое расширение возможностей информационных технологий – всё это резко ослабило защитную роль общества относительно русского языка. Речь не только молодёжи, но и значительной части зрелого населения благодаря массовому воздействию телевидения, радио, а в последнее время интернету стала стремительно заполняться англо-американскими словами и терминами. Возникла реальная угроза для нашего языка.
В этих условиях парламент принял, а президент В.В. Путин подписал в 2005 году Закон «О государственном языке Российской Федерации». Многие направления государственной и общественной деятельности, где используется русский язык, обрели правовое русло. Агрессия англицизмов несколько ослабла. Но не настолько, чтобы можно было успокаиваться. Поэтому спустя два года впервые в новейшей истории Президент теперь уже в своём Послании к Федеральному Собранию озаботился проблемами русского языка. Отсюда берёт начало целый ряд крупных мероприятий, таких как Год русского языка в различных странах, масштабная пропаганда его за границей и т.д.
Однако заметных перемен пока не происходит. И основная причина, на мой взгляд, в том, что исполнительные органы власти не используют в полной мере закон против его нарушителей, среди которых главными, если не сказать, ведущими «агентами влияния» в этой сфере остаются российские СМИ, и прежде всего телевидение и радио. Это они с утра до ночи, а некоторые – круглые сутки, вбивают в сознание миллионов людей взамен известных им с детства слов чуждо звучащие, зато, как даётся понять, модные и современные. По всем каналам и радиостанциям мы слышим толерантность вместо терпимости, волонтёры вместо добровольцы, ритейл вместо розничной торговли, рафтинг вместо сплава, кастинг вместо отбора и сотни других англо-американских слов. А ведь в законе прямо записано: «Государственный язык Российской Федерации подлежит обязательному (выделено мной. – В.Ш.) использованию» … «в деятельности общероссийских, региональных и муниципальных организаций телерадиовещания, редакций общероссийских, региональных и муниципальных периодических печатных изданий…»
Надо сказать, дурной пример иногда идёт сверху. Если нынешний президент страны, судя по его публичным выступлениям, старается избегать англицизмов, то многие министры правительства, стремясь показать себя продвинутыми, словно соревнуются друг с другом, кто произнесёт больше различных драйвов, трендов и креативов.
Разрушение русского языка через натиск англо-американской лексики далеко не такое безобидное явление, как нам пытаются внушить люди с потенциально двойным гражданством. Языковая агрессия подмывает корни национальной культуры, меняет традиционные для нашего народа правила и ценности. Например, во многих странах, в том числе англоязычных, у человека нет отчества в привычном для нас понимании. Хоть в 10 лет он Джек, хоть в 70. А в русском языке, обращаясь к немолодому человеку, тем более незнакомому, просто неприлично назвать его по имени без отчества. Однако именно такая, «американизированная», форма обращения утвердилась на всех российских телеканалах. Юная девушка – корреспондент, разговаривающая с кем-то в российской глубинке, или молодой паренёк – ведущий в студии обращаются к людям, которые по возрасту им годятся в родители, а то и в деды, словно к своим ровесникам: по имени. А ведь отчество не случайно имеет один корень с Отечеством. Выбрасывается одно, теряет прочность другое. Вот почему в той же Франции борьбу за сохранение своего языка считают борьбой за национальную независимость в широком понимании этого слова. Что вполне объяснимо: если нет самоуважения внутреннего, не будет его и внешнего.
У нас же чем дальше, тем шире распространяется так называемый рунглиш. Это уродливая смесь русского и английского. Она так же соответствует настоящему русскому, как маргарин сливочному маслу. Стоит ли удивляться, что в России вырастает поколение, для которого становятся непонятными тексты, написанные Пушкиным, Чеховым, Буниным. Недавно прочёл в интернете сетования одной молодой мамаши. Её сыну – второкласснику – задали выучить отрывок из стихотворения Пушкина «Осень». Всего восемь строк. Но уже с первой строчки начались проблемы: пришлось объяснять, что такое «очей очарованье». Дальше – хуже. Непонятными оказались «увяданье», потом – «багрец». А во второй строфе таких «непреодолимых» слов стало ещё больше. «В их сенях», «мглой волнистою», «отдалённые седой зимы угрозы». Кое-как отрывок выучили. А на следующий день было плановое родительское собрание. Но оно превратилось в бурное осуждение школы, учителей, самой русской литературы. «Как можно такое задавать детям? – кричали наперебой родители. – Это же нереально выучить!»
Учительница, как могла, объясняла родителям, что в стихотворении ничего сложного нет. Все слова можно легко объяснить, к тому же они есть в словаре в конце учебника. А в том, что дети не понимают и не запоминают, не Пушкин виноват.
Это действительно так: не великий поэт виноват, что его не понимают. А кто? В сообщении о переживаниях второклассников и их родителей молодая мамаша пишет: «Пока я сидела на собрании, погуглила «тренд». Вот он и ответ на тревожный вопрос.
Сначала отказываемся от родного языка, потом – от отчества, а в конце концов – от Отечества.