* * *
Разве я опоздал на пустынный вокзал,
голубиный причал, на заснеженный путь,
где товарный состав разгибает сустав,
на начало начал, на прогон, на финал?
Это мне посигналил стальной семафор
лунно-белым огнём в предрассветном свету?
Разве знаешь хоть что-нибудь ты наперёд,
даже если посмотришь назад,
где обманчиво всё и не видно ни зги?
Разве руку твою у держу я в своей,
если кровь разбегается врозь
и лукавая правда стоит за спиной?
Ветер воздуха полную грудь наберёт
и, слепую опору найдя в пустоте,
накренит всю округу, держа небеса,
лязг железа, гул крови, глухой разговор
– черновик этой ночи – всё сразу и здесь.
Снегопад перебелит страницу, начнёт
свой подробный осмотр-пересчёт,
где и мы учтены, как спешащие вдаль
вдоль железных путей, меж небесных огней
между жизнью и чем-то ещё.

* * *
Дождь переходит в снег, а снег
обводит мелом дороги и кровли…
Мы с тобой давно задумывали побег
туда, где крестьянин свои обновляет дровни.

Нет, наверно, задумывал я один,
прослышав о счастье, покое, воле,
сам себе царь, себе господин,
но – один всего лишь на миг – не боле:

ведь и в глуши очерченных мелом лесов,
застывших с разбегу рек, в тесноте просторов
ты расщепляешься на множество голосов,
ведущих невнятные разговоры и бесцельные споры.


Всё то, что читал, что тебе напевала мать, 
что сверстник рассказывал, невпопад, украдкой,
всё это не спит и мешает спать,
листает, нервничает, шуршит закладкой.

Ты тёмную реку переходишь вброд,
ища во тьме огонёк папиросы,
словно на берегу тебя встречает тот,
кому задаёшь и на чьи отвечаешь вопросы.

При чём здесь крестьянин и санный след
и пушкинский почерк по белому белым?
Татуировка синеет, мол, счастья нет,
а есть только свет и тьма, обведённые мелом.

Мы живём впотьмах, впопыхах, и весь этот мир,
> где досужий крестьянин успел обновить свой полоз,
всего лишь эхо, неясный, зыбкий пунктир,
надтреснутый, запинающийся, негромкий голос,

говорящий чудную, чýдную весть
о том, что ты здесь и уже с пути не собьёшься…
− Господи,− пробормочешь,− если ты есть…
И тут же заткнёшься.

* * *
Отнюдь не подступающая нищета,
а то, что не получается ни черта;
что не входят слово и строчка в паз,
что Ничто вокруг разевает пасть,
что Нигде оказывается тут как тут,
Никогда своих не развяжет пут,−
так мешают жить, как пальца порез:
ушибаешь всегда, куда б ни полез,
хоть в зазубрины времени, чей ход
стучит куда-то наоборот,
уволакивая тебя, как мышь в нору
кухонный трофей: не вру, умру.
Живёшь, как в курьёзе одной строки,
для запятой не хватает длины руки:
Помиловать нельзя казнить,
вот и утеряна смысла нить,
что-то там про порез и паз
в бред ли, в сон завело рассказ,
только знаю, даже не открывая глаз:
свет стоит в окне, озирая нас.

* * *
На земле, на воде не оставишь следа,
жизнь богата и так скудна,
камениста земля и у дна вода
не такая, как не у дна.

Ты всю жизнь играешь в нечет и чёт,
твоё время идёт на слом,
кропотливой волною о берег бьёт
подмосковный твой водоём.

Этой лёгкой волны ледяной перелив,
эта ржавая жадность глин.
Сердцевина воды, сердцевина земли,
сердцевина всех сердцевин.

Затихает времени длинный гул,
всё некстати, не (нрзб), вразброд,
шевелюру взъерошил, в лицо дохнул
узкий ветер иных широт.

Нынче день какой – четверг, среда?
А ты ещё не одет, не обут…
Камениста земля, вода тверда.
Когда понадобишься – тебя найдут.

«ЛГ» поздравляет нашего автора с 70-летием! Творческих удач, здоровья, счастья, любви!