Роман Александра Проханова «ЦДЛ», составляющий большую часть новой книги писателя «ЦДЛ. Оплавленный янтарь», вышедшей в издательстве «Вече», бесспорно, уже стал значимым событием в современной литературе. Анализировать роман Проханова непросто – слишком сильным оказывается эмоциональное воздействие на читателя, и в этом он верен себе уже много лет, на протяжении многих романов. Но ни к одному из прошлых романов не надо подбирать столько ключей, чтобы погрузиться во все оттенки сокровенного смысла. Скажу вещь неожиданную: для меня Проханов близок к Бальзаку. Конечно, не по стилю, не по повадке, а по беспримерной воле создавать из романов огромный пазл человеческой трагедии, трагедии борьбы добра со злом, где зло исходно в мире, а добро и справедливость необходимо завоёвывать неимоверными усилиями. Центр этих усилий – герой Проханова. Множась на разные персонажи, то впитывая черты личной биографии, то растворяя их в сюжетных перипетиях, он переходит из текста в текст, и такой герой, с чертами богатыря, но и склонный к рефлексии (объём образа способен вобрать контрастные дискурсы), без всякого сомнения, уникален в актуальном литературном ландшафте.
Этот роман для тех, кто по-настоящему любит русскую жизнь, интересуется во всех деталях бытованием интеллигенции, политиков, военной элиты. Но тем не менее это никак не ЖЗЛ, не нон-фикшн, и уж точно роман не о ЦДЛ, хотя в нём происходит много ключевых сцен. Пожалуй, в этих рассуждениях можно найти первый и главный ключ к пониманию романа Проханова. Это роман-символ, где один большой скрепляющий символический контур содержит в себе много других, и все они вместе создают композиционное целое. Именно такая система построения приводит к возникновению композиционного контрапункта по отношению к сюжету. Сюжет для меня, живо интересующегося литературной историей, равно как и биографией Александра Проханова (некоторые фрагменты которой мне посчастливилось узнать от него лично), полон узнаваемых персонажей, часть из которых действует под своими именами, часть – под слегка вымышленными. Он выстроен следующим образом: от писательской посиделки в ЦДЛ по поводу выхода новой книги главного героя Виктора Куравлёва тянутся лучи событий и в элитную писательскую квартиру у метро «Аэропорт», и домой к Куравлёву, где любящая жена и два сына в сложном возрасте, и в Афганистан, и в квартиру на «Академической», где живёт женщина, в которую Куравлёв мгновенно и греховно влюбляется, и в редакцию «Литературной газеты». Эти лучи впиваются друг в друга в непримиримом антагонизме, – аэропортовская квартира сцепляется с Афганистаном, домашний очаг со вспыхнувшей страстью, и все они терзают, соблазняют, в то же время заполняют событиями и укрепляют героя, чья богатырская суть не всегда в подвиге, а чаще в терпении и в преодолении самого себя. Проханов ткёт свою книгу золотыми нитями, зная их высокую пробу, не боясь, что они порвутся. Помимо контроверз, уже мной упомянутых, роман прошит и другими, ведь богемный либеральный мир становится угрозой для домашнего покоя семьи Куравлёвых, соблазняет сыновей, равно как этот же мир противостоит желанию писателя написать правду об афганской войне. Проханов великолепно описывает, как формируется рукопожатная точка зрения, как мало она имеет отношения к действительности и как по-инквизиторски она настроена к тем, кто хочет настоящую правду отыскать и открыть людям.
Этот ключ, если вы им правильно воспользуетесь, позволит осознать вам целостность произведения, где картины меняют друг друга с поразительной, почти кинематографической логикой, где частная жизнь соседствует с тектоническими сдвигами в истории, где в наличии все романные элементы от трагической любовной линии до захватывающего политического детектива.
Однако этого ключа недостаточно, чтобы впитать всё смысловое многообразие текста. Парадоксальным образом этот прохановский текст в меньшей степени имеет черты реализма, и его сюжетной основой, конечно, двигают реальные события, личные впечатления героя. Но из этих впечатлений создана система образов, где субстанции, люди, события становятся выше реалистического метода, преодолевают свою бытийную сущность и в символическом воплощении затевают великанскую игру. Большой ошибкой было позиционировать этот роман как роман о ЦДЛ и его обитателях. Документальная точность не имеет здесь никакого значения. ЦДЛ в романе – это идеально работающая, разросшаяся до гигантских размеров метафора, трагическое средоточие интеллигентских усилий, в итоге уничтожающих их самих. (Уже не скроешь, что интеллигенция усердней всего приближала 1991 год, но сама больше всего пострадала от его последствий.) И главный герой, писатель Куравлёв, вполне комфортно в принципе себя ощущающий в контексте литературной жизни, с этим огромным и насыщенным образом вступает в решительное неразрешимое противоречие. Интересно, что Проханов не изображает этот конфликт как сознательный бретёрский вызов, все противоречия со средой возникают в результате поисков правды, истины, смысла жизни и творчества. И поиск этот, предельно искренний и честный, антагонизирует с искусственностью, цинизмом, лицемерием мира ЦДЛ и его обитателей. А дальше из этого противостояния правды и неправды вырастает главная тема: тема осмысления героем судьбы страны, опасности, что нависает над ней, понимание того, что крах, скорее всего, неизбежен, и сознательное возложение себя на жертвенный алтарь обречённой борьбы. Я бы назвал такой метод расширением обычного реализма до сверхчеловеческого. Проханову не так важен сам человек с его ничтожными страстишками (хотя они просачиваются на страницы и поданы на блюде явно негативных интонаций, я имею в виду сцену с писателем Апанасьевым с его игроманией и попыткой один порок заглушить другим, плотским и греховно-бессмысленным прелюбодеянием), а его другая суть, не всегда явленная, но определяющая его отличность от других. И здесь фигура главного героя приобретает черты сказочного спасителя, богатыря, русского воина, который может отступить к самым стенам своей крепости, может даже временно пустить врага на свою территорию, но там, где вершатся судьбы мира, его стойкость и решительность всегда будет оценена мировыми судьями выше, чем коварство и тяга к разрушению его противников.
Александр Проханов в Центральном доме литераторов / МИХАИЛ ПАЗИЙ
Два ключа уже у вас в руках. Остался третий и – добро пожаловать в мир Александра Проханова. Третий ключ к «ЦДЛ» – это понимание того, что Проханов не ориентируется ни на какие модные или же, наоборот, антимодные веяния в русской и мировой литературе. Для него всегда было важным сочетание стиля, основанного на гибкости и богатстве русского языка, с предельной искренностью чувств. Эта искренность волнует читателя долго после прочтения, это попадание прямо в сердце. Эмоциональный след от романа заставляет бесконечно вспоминать и осмысливать описанные в романе и осадок от ускользающей дружбы, и утрату любимой женщины, и любовь к семье, к детям, и восхищение московской Византией, которая погибает и воскресает в России бесконечно, и отчаянную попытку спасти страну от дьявольского молоха. В романе много сцен, заставляющих сопереживать героям как живым людям, своим друзьям, знакомым. Это и неожиданное возгорание одежды греховной возлюбленной героя в церкви, и коварство литературных деятелей, которые в борьбе якобы за свободу и демократию оказывались фатально нетерпимы к чужому мнению, и сложные разговоры с детьми, которых соблазняют тёмные силы в белых одеждах, и воспоминания о медовом месяце, и правдивая, совсем не романтичная, выписанная с купринской оптикой жизнь нашей армии в Афганистане.
Роман достаточно лаконичен по объёму, в нём нет ничего лишнего, любимейшие Прохановым метафоры здесь не на первом месте, они всего лишь винтики в изображении панорамы гибели империи, которая исчезла только для того, чтобы где-то накопить целительных сил и явиться в новом качестве, качестве, спасительном для россиян. Какой она будет? Проханов размышляет об этом все последние 30 лет. Давайте попробуем присоединиться к этим размышлениям.
В конце книги помещены стихи. В основном четверостишия. В этом желании запечатлеть череду лирических мигов есть что-то от Розанова. Это очень породистая благородная философская лирика, плоть от плоти русской поэзии, где фонарь Блока освещает серебристую реку Фета и бой фофановских часов с некрасовской риторичностью отсчитывает секунды до рассвета. Ведь на планете Земля никогда не бывает так, чтобы везде было темно.