Часто говорят о продажности критиков. В печати намекают на это аккуратно, дескать, высказывание о книге могло быть кем-то проплачено. В обыденной жизни писатели (а иногда и читатели) открыто сообщают о заговоре критиков. Критики в таких рассказах становятся похожи на тайную мафию, что вершит судьбы литературы. Именно критики «убили слона в зоопарке», «украли, я знаю, они у народа весь хлеб урожая минувшего года». Это происходит от обид и раздражения, что в мире не всё по-твоему. Ведь люди считают свою или полюбившуюся книгу чем-то вроде кирпича в доме мироздания. И вот приходит кто-то и вышибает этот кирпич, часто ещё при этом приплясывая и хохоча. Чужая ирония всегда обидна, и сразу хочется её запретить.

Много лет назад я работал в книжной газете, и мы проводили опрос издателей. Выходило, что никакая рецензия не влияла на допечатку тиража (а уж о величине первого тиража и говорить не приходится). Когда я говорю с издателями сейчас, то вижу, что ситуация не сильно изменилась. Прошло то время, когда одна установочная статья ломала жизнь человеку навсегда. Нет, если хозяин самой известной вечерней программы пригласит тебя и даст четверть часа в эфире, что-то может произойти в твоей судьбе. Или президент нашего богоспасаемого отечества тебя процитирует в речи, что-то, видимо, на следующее утро переменится – а так нет.

Беда современной критики не в коррупции, а, наоборот, в боязни. В малоденежном книжном мире все мы опутаны личными связями, и когда человек садится за клавиатуру, он вспоминает об авторе или переводчике. Они, вероятно, знакомы, встречаются на фуршетах и дружат в социальных сетях. И критик вместо того, чтобы сказать всё напрямую или дать волю иронии, начинает подыскивать дипломатические формулировки. Из этой половинчатости рождается ужасная неправда. Самое интересное, это беда и художественной прозы. Писатель начинает бояться региональных властей и феминисток, националистов и религиозных людей, судебного преследования, друзей по «Фейсбуку». Или он стремится получить литературную премию и торопится с текстом, а то и пишет не то, что хочет, а то, за что дают премии. Он придумывает компромиссные обороты сюжета, стелет солому там, где нужно и не нужно, и нарушается чудесный план. То, как должен был выглядеть переломанный роман, уже никто не узнает. Впрочем, лучше всего эту ситуацию описали братья Стругацкие в одной своей повести: «Историю Саваофа Бааловича я узнал сравнительно недавно. В незапамятные времена С. Б. Один был ведущим магом земного шара. Кристобаль Хунта и Жиан Жиакомо были учениками его учеников. Его именем заклинали нечисть. Его именем опечатывали сосуды с джиннами. Царь Соломон писал ему восторженные письма и возводил в его честь храмы. И вот где-то в середине шестнадцатого века он воистину стал всемогущим. Проведя численное решение интегро-дифференциального уравнения Высшего Совершенства, выведенного каким-то титаном ещё до ледникового периода, он обрёл возможность творить любое чудо… Он мог всё. И он ничего не мог. Потому что граничным условием уравнения Совершенства оказалось требование, чтобы чудо не причиняло никому вреда. Никакому разумному существу. Ни на Земле, ни в иной части Вселенной. А такого чуда никто, даже сам Саваоф Баалович, представить себе не мог. И С. Б. Один навсегда оставил магию и стал заведующим отделом Технического Обслуживания НИИЧАВО…»

Точно так же обстоят дела с великим чудом авторского замысла.