Уйти. Остаться. Жить. Антология литературных чтений «Они ушли. Они остались». Т. II (часть 1) / Сост.: Б.О. Кутенков, Н.В. Милешкин, Е.В. Семёнова. – М.: ЛитГОСТ, 2019. – 388 с.
Уйти. Остаться. Жить. Антология литературных чтений «Они ушли. Они остались». Т. II (часть 2) / Сост.: Б.О. Кутенков, Н.В. Милешкин, Е.В. Семёнова. – М.: ЛитГОСТ, 2019. – 456 с.
Достойные благодарности составители антологии движутся в сторону, противоположную привычному ходу времени, в сторону памяти. Как написал Вячеслав Терентьев:
...из памяти в словаи снова
слов отраженьем в чью-то память.
Первый том антологии охватывал творчество поэтов, ушедших в 90-е, 2000-е и 2010-е годы, том второй представил подборки стихов поэтов, чья молодая жизнь оборвалась в 70–80-е годы ХХ века. За пределами закона сиюминутного литературного дробления главным критерием отбора служит, кроме даты ухода поэта, одарённость, а не тусовочный фейсконтроль или установочно-идеологические маркеры, то есть литература как таковая в её богатом стилевом многообразии. Чтобы убедиться в высоком уровне представленных стихов, достаточно назвать имена лишь некоторых поэтов антологии: Николай Рубцов, Дондок Улзытуев, Владимир Полетаев, Леонид Губанов, Александр Башлачёв, Анатолий Кыштымов, Геннадий Шпаликов, Евгений Харитонов... Немало в антологии талантливых интересных авторов, совсем не публиковавшихся при жизни и до сих пор малоизвестных. Это и маргинал Геннадий Лукомников с его оригинальным «ручным Космосом» (определение Валерия Отяковского), и Владимир Гоголев, чей жизненный путь молчальника был близок исихазму: «Господь же, по мысли Гоголева, именно там, где есть эта неразличимость, а возможна она только в глубоком молчании» (Ирина Кадочникова). И мятущаяся душа Соловков Юлия Матонина, об архетипической поэтике которой в своей статье размышляет Надя Делаланд, и Сергей Морозов с его неспособностью «заземлиться», встроиться в душную систему «социального договора» и «стать как все» (о нём – в тонком эссе Валерии Исмиевой). Талант Михаила Орлова отмечали и В. Каверин и Эд. Межелайтис, а не доживший нескольких дней до своего 14-летия Игорь Поглазов встал рядом с юными поэтами-медиумами: Ильёй Тюриным и Никой Турбиной. Ушла из жизни в 25 лет Любовь Татишвили (Кораблина), чей предок, дворянин Татишвили, когда-то был сослан в Сибирь – и эту генетическую преемственность культуры точно уловила Елена Семёнова, сказав «о чистоте наследования» в стихах Любови Татишвили «третьего, потаённого течения женской поэзии Серебряного века». Вдумчивый читатель не может не обратить внимания на стихи Василия Бетехтина: «О море утром! Как прекрасная горбунья / Кувшины ветра полные несёт – / Сочится синий воздух новолунья, / И сонной рыбой бьётся небосвод» или на исповедальные строки и социофилософские размышления Ильи Рубина: их цитирует писатель Ольга Постникова. Руслану Галимову пророчествовал Юрий Нагибин: «Если вы не погибнете, то станете большим писателем» – сразу вспомнилась судьба рано умершего прозаика из Карелии Бориса Кравченко, открытого именно Нагибиным... Тем, кто любит верлибр, будут близки стихи Николая Пророкова, которые «построены на восприятии поэтической ткани европейского верлибра, с его сбоями, трещинами, вывихами» (Ольга Медведкова), а стихи Михаила Соковнина возникают, по словам Владислава Кулакова, «не столько из писательской работы, сколько из художественной игры, превращающейся в образ жизни». Алия Ленивец увидела «маску певца-плясуна-актёра – скомороха» в творчестве Сергея Трофимова, но отметила и лирическое начало:
Мой контур обежал пунктир дождя.
Я прочь пошёл, но капли не слетали
на землю, а всё так же обтекали
зигзаг в пространстве, там, где ждал тебя.
Меланхоличен и задумчив Михаил Фельдман. О нём пишет Ольга Аникина. Юлия Подлубнова в стихах Алексея Еранцева подчёркивает «притчевое начало», «иносказательность и фольклорность. Тяготеет к Востоку, «к традиции хокку» поэзия Валдиса Крумгольда (Константин Комаров). Валентин Бобрецов, говоря о Владимире Матиевском, замечает, что, несмотря на «мрачный колорит» многих его стихов, в них нет «мазохического упоения тьмой». Романтизм, дискредитированный, а ныне возрождающийся, как раз в 70–80-е гг. начал тонуть в серой рутине будней, давая редкие всполохи: «Тут муза из угла отозвалась / звучаньем старой потемневшей скрипки / А водосточная труба / вдруг распустилась белыми цветами» (Намжил Нимбуев, о нём – Светлана Михеева). И ещё более робко: «и понял я, что ни одну не предал / из праведных наивностей моих», – признавался Наум Каплан – эссе Василия Геронимуса о творческом пути Н. Каплана озаглавлено «На стороне страданья и добра»: не менее важны для авторов статей и этические аспекты творчества ушедших поэтов. Об Игоре Бухбиндере пишет Александр Марков: «Пушкинский завет – прийти невидимо и сесть среди друзей – выполнен более чем полностью: прийти не только своим вниманием, но и всей длительностью своего нравственного выбора, на котором и держится мир».
Но мир держится ещё и на памяти людской.
О, тоненько звеня, воскресни, блесни кометой,
натянутая струнка песни, ещё не спетой... уже не спетой...
Борис Габрилович
Том второй антологии «Уйти. Остаться. Жить» построен по тому же принципу, что и первый: стихи поэта и статья о нём и его творчестве. Все статьи интересные, среди их авторов, кроме уже упоминавшихся: Марина Кудимова, Михаил Айзенберг, Станислав Куняев, Данила Давыдов, Илья Кукулин, Валерий Шубинский, Патрик Валох, Дмитрий Быков, Олег Дарк, Евгений Абдуллаев и другие мастера критического пера.
К сожалению, есть поэты, о творчестве и жизненном пути которых в антологии статей нет, считаю своим долгом эти имена перечислить: Владимир Воскресенский, Илья Габай, Юрий Галансков, Сергей Дрофенко, Геннадий Лысенко, Татьяна Макарова, Андрей Демыкин, Сергей Зубарев, Сергей Москвин, Тимур Назимков, Александр Немировский, Александр Тихомиров, Светлана Цыбина, Сергей Чухин, Рашид Шагинуров.
Автор предисловия – Марина Кудимова (второе предваряющее слово – Екатерина Ливи-Монастырская), определяя, что «главная цель настоящей антологии – показать «подземную» часть литературного процесса определённого временного отрезка и оценить качество этой скрытой части, до поры вынутой из сферы публичности», как всегда, интересно и глубоко размышляет на тему роковой встречи поэзии и смерти. «Одно из фундаментальных, задавших тон целому направлению произведений поэзии XIX века, – напоминает она, – называется «Смерть поэта». Не забыла Марина Кудимова и юного Ленского. И хотя гибель Ленского для Пушкина – символ его собственного отхода от романтизма, отзвук этой гибели в реальных биографиях (и в судьбе самого Пушкина!) действительно слышится до сих пор. Многие русские поэты находились в плену роковых дат (вспомним песню Высоцкого на эту тему) и нескольких разрушительных для них великих образов. Есть аналогичные примеры и за пределами русской литературы: книжный персонаж Вертер когда-то обрёл трагическую толпу подражателей, причём не только среди стихотворцев. Но, конечно, не всё на этом странном перекрёстке, где встречаются Поэзия и Смерть, объяснимо психологией, там присутствуют и мистические тени, затягивающие в свои тёмные воронки. Нельзя исключить и того, что поэт как «антенна», «уловитель колебаний» (Е. Ливи-Монастырская), в 70–80-е годы прошлого века не мог не ощущать подземные толчки грядущего землетрясения и гибели СССР. Сверхчувствительные души многих поэтов антологии откликались на эти сигналы. Кто-то буквально вибрировал в такт подземным энергиям, усиливая их (Вадим Делоне), кто-то стал ощущать хрупкость времени (Клав Элсберг), кто-то ушёл от гула социума, выбрав тень: «Скольжу тенями. / В сумерках мелькая. / И безымянность /Я успехом называю» (Николай Данелия-Соколов). Но Мария Маркова в своей статье о Марке Рихтермане точно заметила: «Стихи всегда как бы выходят за рамки времени и места», потому нельзя видеть в них прямой отклик на те или иные события, даже глобальные. Иногда бурю заглушает треньканье кузнечика или голос дождя. «Наверное /напрасно /а всё-таки не зря / по-прежнему прекрасно / прибытие дождя», – обронил Ефим Зубков.
Нет, не напрасно. И не зря. «Они ушли. Они остались».