Виталий Третьяков. Из СССР в Россию и обратно. Воспоминания: Т. 4. Журфак (1971–1976): В 2 кн. – М.: Научно-издательский центр «Ладомир», 2023. – 500 экз.

Виталий Третьяков – один из самых известных и уважаемых журналистов России. Я не знаю никого из основавших какое-либо СМИ (пусть не подобное «Независимой газете», но хотя бы приближающееся к ней), кто отважился бы на столь грандиозное автобиографическое предприятие. Многотомное, где подробно было бы рассказано о происхождении, детстве, родных местах и людях, школах, журфаке МГУ. Готовятся также к изданию тома об АПН, которому отдано более десяти лет, и также о вспыхнувших во время перестройки «Московских новостях», а уж сколько томов достанется «Независимой газете» и «святолихим» 90-м, пока неизвестно.

Поверхностному читателю покажется, что «Журфак» (том в двух книгах) посвящён в основном разгульной студенческой жизни, рискованным пикировкам с профессорами и изматывающим любовным приключениям, в которых шекспировские страсти перемежаются со студенческими пирушками в многочисленных питейных заведениях, подробно перечисленных и любовно описанных. По настроению и многослойности том напоминает легендарный диск Давида Тухманова, появившийся как раз в те годы, – «По волнам моей памяти». И конечно, не только «хмельные пирушки» стали содержанием «Журфака». Автор сам удивляется, сколько в дневниках упомянуто прочитанных за время учёбы книг, сделано выписок из них, и это помимо обязательных, включённых в образовательные программы (он всерьёз помышлял и о писательской стезе). Сколько музеев, выставок, а также сколько фильмов и спектаклей просмотрено, сколько времени проведено в библиотеках, не только в Ленинке, но и в других, где приходилось от руки переписывать необходимые тексты для студенческих работ. А сколько этих работ выполнено! И не только за себя, но и для чудесных однокурсниц, и все – на отлично. В книге отражён большой, радостный, иногда тяжкий путь познания. В том числе и самого себя.

Но главное, конечно, сопутствующие события и мир, открывающийся жадному до новых впечатлений юноше. Люди, среди которых интересны все. Здесь и знаменитая пловчиха Прозуменщикова, и сын знаменитого клоуна Никулина, вдруг захотевшие стать журналистами, и прославившиеся впоследствии, тоже не как журналисты, трагически погибшие предприниматель Иван Кивелиди и сценарист Валерий Золотуха, и многие другие. Все, как говорится, попали в историю, а кто-то даже делал её. Люди эпохи перемен. И их творцы. Вольные, невольные, и среди них недавний школьник Третьяков, он шёл по жизни целеустремлённо. И поначалу его особо не останавливали. Ведь и правда, тогда действовал советский принцип: «молодым везде у нас дорога» – каждый мог поступить в любой институт. Ну почти. Нужно было только очень хотеть. Увидев в школьные годы фильм «Журналист», он, как и многие, захотел очень. И поступил. Не с первого раза, но поступил. Третьяков не раз вспоминает о честолюбии – он смолоду готовил себя к большому поприщу и, может быть, не осознавая того, готовился к главной книге своей жизни под названием «Из СССР в Россию и обратно» и потому вёл дневник.

Студент Третьяков в университете

Из людей, издававших свои воспоминания, письма, дневники, известны многие, например актёр Валерий Золотухин. Ежедневные, часто очень обыкновенные, а иногда ошарашивающе откровенные записи и были содержанием его книг. Поскольку он выдающийся актёр, а в дневниках фигурировали необыкновенные люди вроде Высоцкого и Любимова, читать их было интересно. Известна также замечательная книга писателя Юрия Нагибина, но это был блестяще отредактированный дневник, автобиографический роман, где страницы, посвящённые возлюбленной, – отдельная страстная поэма в прозе. Многотомные дневники-ежегодники издавал также бывший ректор Литинститута писатель Сергей Есин: кто только в них не попадал, и я там тоже пару раз упомянут. Есин прочитал мой роман о театре и похвалил лирическое отступление о «вещных ценностях», где, отвлёкшись от сюжета, я вдруг стал вспоминать (и долго не мог остановиться), что и сколько стоило в советские годы. Конечно, за этими страницами вставало время. Ушедшее. Безвозвратно? Мне кажется, Третьяков хочет его реабилитировать и сохранить, потому что это было точно не худшее время нашей страны. Чтобы легче было воссоздать то хорошее, что забыто или оклеветано. Может быть, уже не нам, но учитывая наш опыт.

«Журфак» – документальный роман именно журналиста. Третьяков не редактирует, как писатель, свой дневник, свои и чужие письма. Не беллетризирует ни себя, ни окружающих. Главное – воссоздать по возможности точно, что и как было. Иногда какое-то событие (или человек) в дневниках и воспоминаниях впервые появляется как бы в тумане. Тут же начинается расследование, Третьяков подключает участников, публикует их свидетельства, они дополняют, уточняют, опровергают, одни воспоминания толкают другие, и картина полувековой давности наконец восстанавливается полностью. И что удивительно, часто событие предстаёт совсем не таким, каким казалось поначалу.

Конкурс на журфак был почти такой же большой, как в театральные училища, открытием было и для Третьякова, и, думаю, станет для многих читателей – то, что примерно половина поступивших на отделение международной журналистики были «блатными»: дети известных журналистов, руководящих работников, дипломатов; остальные – «рабфаковцы», то есть те, кто поработал на производстве или отслужил армию и занимался на подготовительных курсах, свою квоту имели также представители союзных республик, а совсем без блата поступали единицы. Вот Третьяков и был такой единицей. Если бы на этот очень важный, «идеологический» факультет принимали в основном не «блатных», а таких «единиц», может быть, и судьба нашей страны была бы иной.

А поступление на журфак ощущалось как фантастический взлёт по социальной лестнице: совсем недавно ты – обыкновенный десятиклассник в серой школьной форме, и вдруг ты – студент МГУ – в шикарном, находящемся неподалёку «Интуристе», самом недоступном отеле СССР, сидишь в баре и пьёшь прекрасный чёрный кофе с самой красивой девушкой Москвы. Кофе, мороженое и даже рюмка сделанной на экспорт «Столичной», вид сверху на улицу Горького. Впрочем, насчёт рюмки надо уточнить, и через несколько страниц выясняется, что в первый раз «Столичной» не было.

«Ах, как первая любовь, она сердце жжёт». Самые манкие страницы книги посвящены именно любовям. Их здесь, как в песне Окуджавы, три. Первая любила, но думала, думала и всё-таки вышла замуж за другого. Взрослого, уже состоявшегося. Потом вторая, что «к первой льнёт», которая на втором курсе тоже успела выскочить замуж, но не прекратила кружить голову однокурснику и докружила бы таки, если б не появилась третья. Которая вдруг на вокзале Севастополя заглянула будущему декану в глаза, и… «ключ дрожит в замке, чемодан в руке» – надежда русской журналистики, как его уже тогда называли, попадает в водоворот, из которого можно было и не выбраться.

Во многих мемуарных книгах читать про молодые романы мэтров неловко – «были когда-то и мы рысаками», в «Журфаке» же этого нет, хотя тексты весьма откровенные, здесь молодому герою сочувствуешь, как товарищу по несчастью. И счастью.

В книге замечательные портреты и студентов, и преподавателей, некоторые из которых становились близкими друзьями. Легендарный декан журфака Ясен Николаевич Засурский здесь не очень похож на тот светлый образ борца за свободу слова, что сложился в прессе с перестроечных лет – в книге рассказано, как декан «просил» «товарища Третьякова» прекратить делание машинописного журнала, который они стали издавать с другом, потому что официальная факультетская газета была скучна и неинтересна. В школе ему подобный журнал издавать разрешали, а на факультете журналистики: «Товарищ Третьяков, не надо!»

Студент Третьяков в стройотряде

Тем не менее благодарный летописец создал прекрасную «третьяковскую галерею» выдающихся преподавателей журфака. И тут можно позавидовать Виталию Товиевичу и его сокурсникам – в 70-е годы в МГУ можно было получить великолепное университетское образование. Третьяков, в отличие от многих, с квалифицированным жаром брал всё, что мог дать университет.

Остроумно и очень живо описаны выезды на картошку на колхозные поля рядом с Бородино, стройотряд в Казахстане, студенческая командировка в Узбекистан, первая поездка за границу (в Польшу), и практика в ставропольской газете, военные лагеря под Ковровом…

Роман-документ Третьякова прошит и скреплён живыми лирическими нитками. Любовь, вполне традиционная, земная, горячая, – главное, что есть в этой книге. И к знаниям, конечно, и к огромной стране, которая тогда называлась СССР.

Давно я не читал книг с таким интересом, давно не спешил так домой, чтобы скорее сесть в кресло, взять в руки книгу и прочитать, чем же завершилась та или иная коллизия «Журфака». И что будет дальше.

Александр Кондрашов