Когда-то в школе я спросил мою учительницу литературы Ирину Анатольевну Осокину, мол, почему он взял себе такой псевдоним?

– А разве лекарство бывает сладким? – ответила она, улыбнувшись.

Писатель – это болезнь, и лекарство одновременно? Почему бы и нет.

Горький обладал особым даром различать человека во мраке. По умению найти и запечатлеть тёмные стороны бытия ему почти нет равных. Он соединил суровый натурализм предшественников с болезненным «бездноведением» декадентов, хоть и потешался над ними. Он вывел русский реализм из той теснины, в которую рано или поздно заходит любое направление, он напитал его энергиями нового века, если пользоваться лексиконом Александра Проханова. Без Горького невозможны Булгаков, Шолохов, Леонов… Именно по горьковской формуле сегодня русский реализм преодолевает ямину постмодернизма, замаскированную под клумбу с похоронными синтетическими розами.

Горький – великий драматург. Глобальная мода на Чехова, кажется, потеснила его с авансцены мирового театра, но это иллюзия. В его пьесах такое разнообразие характеров и коллизий, такое глубокое проникновение в душевное подполье человека, такое знание семейного космоса, такое расщепление социального атома, что дух захватывает. Он обладал тайной «трёх карт» сценического действа. Он держит в лихорадочном напряжении до последней реплики, хотя делает вид, что просто рассказывает вам историю из жизни. Горький, царивший на советской сцене, сегодня возвращается и теснит даже Чехова. Смотреть после «Чудаков» или «Дачников» современную драму – это как после участия в запуске ракеты, о которой Путин рассказывал в последнем своём Послании, отправиться пострелять в пневматический тир. Чтобы понять, чем стал Горький для русского театра, надо почаще бывать во МХАТе имени Горького.

Язык писателей такого масштаба почти не устаревает, а лёгкий, почти неуловимый налёт архаизма придаёт ему дополнительную красоту и силу, как патина бронзе. Почему? Не знаю. Возможно, одним из признаков большого литературного таланта является особое вербальное предвидение развития языка. А может быть, слово великого писателя своей мощью определяет движение национального языка? Не знаю… Любопытно, что авторы, ставившие своей главной целью именно развитие языка, «расширявшие» его с бухгалтерским тщанием, забегавшие вперёд и оттуда сигналившие «народу-языкотворцу», устаревают со скоростью отбивной, которую забыли положить в холодильник. Обидная и по­учительная закономерность.

Горький – один из тех немногих писателей, которым идёт псевдоним. Первый признак бездарности – неудачный «литературный ник». Талант – это безоши­бочность выбора, пусть даже и мучительного.

Вы удивитесь, но, миновав проезд Художественного театра, я всегда выхожу на улицу Горького.