Для того чтобы сложился поэт, необходима тугая спайка таланта и судьбы. Если недостаточно таланта, то получится просто графоман с трудной судьбой; если не хватит «судьбы», то получатся виртуозные, но пустые стихи. И сколько нынче этой пустопорожней рифмованной филологической болтовни! И сколько напыщенных версификационных пируэтов!..
Книга Евгения Карасёва – нечто особенное, сильное, крепкое, самородное. Проросшее прямо из земли. Как высоченная крапива на заброшенном дачном участке, жизнестойкая и огненная, которой тайком завидуют чахлые оранжерейные розы. И ощущение от стихов такое же: будто прошёл босиком по молодой крапиве – перехватило дыхание. При этом Карасёв ничуть не экзальтирован, скорее, сдержан; поступь его фразовиков нетороплива и вдумчива; никакой пышной и причудливой образности. Если попробовать определить жанр, то, пожалуй, это лирические притчи с ярко выраженной социальной окраской. Патриотические. Честные. Жёсткие.
Мои стихи у многих вызывают чувство протеста:
ни слова о Родине – лагеря, жульё.
Но если вчитаться – в подтексте
они все про неё.
У Карасёва своя интонация. Ни на чью другую не похожая. Узнаваемая. Это сочетание брутального разочарования и какой-то внезапной трогательности и чистоты. Цепкие прозаические подробности гармонично сочетаются с поэтическим мироощущением. Автор не боится быть ранимым, ему не страшно показаться чересчур искренним, незащищённым. Евгений Карасёв наделён абсолютным чутьём, безошибочно отделяющим подлинное от фальшивого.
Стихотворения из «Вещественных доказательств» обладают ещё одним редким для современной литературы качеством – сердечностью. Её нельзя создать искусственно. Это как красота – или есть, или нет.
В детстве – насколько помню –
из всех букашек, от которых увёртывался ловко,
я не пугался, пожалуй, одного насекомого –
божьей коровки.
Разглядывая ползающую кроху на цветке глянцевом
или на каком-нибудь скромном кустике,
я любовался её красным в крапинку панцирем
и чуткими подвижными усиками.
В пору, когда на обед варилась лебеда,
а на ужин перловка,
не хватало материнского заработка и бабушкиной пенсии,
я пытался разжалобить божью коровку
трогательной детской песенкой:
«Коровушка-бурёнушка, полети на небо,
принеси мне хлеба.
Чёрного и белого,
только не горелого».
Козявка выслушивала, затаясь и распустив медные крылышки,
уносилась в поднебесье с моею просьбою.
Но видимо, как и во времена нынешние,
всё давно было роздано.