На протяжении более тридцати лет автор этих строк связан с преподаванием курсов истории зарубежных литератур разных эпох в высшей школе. И вот, беседуя со студентами-филологами – как правило, вчерашними школьниками, – поражаешься, насколько скудны их познания и осведомлённость в области литературы зарубежной. Причём год от года недоумение это возрастает.
Можно сетовать, что это-де общая тенденция: и читают меньше, и электронные носители активно теснят традиционные бумажные. Да и приоритеты изменились. Но только ли в этом дело?
Конечно, указанные обстоятельства играют свою роль. Помню, в конце 90-х довелось в одной из школ с гуманитарным уклоном вести факультатив по западной литературе. Из двадцати с лишним человек, что ходили, только двоим или троим было по-настоящему интересно. Остальные откровенно зевали, занимались своими делами, мешали заинтересованным и нарушали дисциплину. Спросил: почему? Большинство ответили определённо: литература не интересует потому, что вижу себя юристом, экономистом, программистом, милиционером, журналистом... Да, да! И в последнем случае были уверены, что литература не нужна. Предложил завучу: давайте заниматься с теми, кто хочет. «Нет, это невозможно – у нас весь класс с литературным уклоном. Поэтому или все, или никто». Выбрал последнее. Но даже тогда, в конце 90-х, ситуация с чтением художественной литературы была лучше. Подумал, может быть, это только мои субъективные впечатления. Поделился с коллегами. Нет, не обманулся, все подтверждают: ситуация только усугубляется.
В современной, обычной (без особенных «уклонов») школе на русский и литературу по плану выделяется восемь часов в неделю. Из них русскому отводят шесть, литературе – два. В некоторых школах соотношение иное: пять + три. Можно ли литературу освоить за два-три академических часа в неделю?
Программа предусматривает и изучение зарубежной литературы (игнорировать её существование невозможно, не правда ли?). Но предусматривает, скажем так, ненастойчиво, а о какой-либо продуманной системе и говорить не приходится. Так, в течение года программа предлагает учителю познакомить учеников с поэзией Р. Бёрнса, японскими хокку, с рассказами О. Генри и Рэя Бредбери.
В большинстве школ времени на знакомство даже с этими – вполне случайными – текстами не остаётся. Правда, в некоторых школах (может быть, дело в энтузиазме отдельных учителей?) к зарубежной литературе всё-таки обращаются, но… в четвёртой четверти. Она, как известно, особенная, в году последняя и вообще – скоро лето!
У меня студенты из разных регионов, со всей страны. И вот что интересно: в последнем наборе есть несколько человек из Нижегородской области и Хабаровского края. И они, надо сказать, демонстрируют неплохую (на общем, разумеется, фоне) осведомлённость в зарубежке. Что это – «региональный компонент», особая склонность местных педагогов-словесников или конкретные проявления творческого подхода к делу, разрешения учителю вносить изменения в программу? Они небольшие. В пределах двадцати процентов. Но позволяют дать хоть какое-то представление о художественной литературе иных стран и народов.
Студенты – недавние школьники – свидетельствуют: из учебного процесса (речь, разумеется, о литературе), по сути, выпадают два последних года – 10-й и 11-й классы. Там – только «натаскивание» на ЕГЭ. Никто не спорит: в своей основе единый государственный экзамен – дело нужное. Он действительно даёт возможность пробиться талантливой молодёжи. Но натаскивание – это всё-таки другое. Стоит ли ради него вычёркивать два года из образовательного процесса?
Возможен вопрос: а нужно ли вообще изучать зарубежную литературу в школе? Для меня ответ на него однозначен: разумеется, да. Какой бы ни была международная ситуация, мы – часть единого гуманитарного пространства, мы – часть мировой культуры. А потому представления о внешнем мире должны быть адекватными. Чтобы и о себе судить адекватно.
Что же нужно, чтобы дети наши (которые станут взрослыми!) знали о существовании этого богатейшего, ныне затерянного культурного материка? Немногое. Хотя бы час в неделю, отведённый на урок по литературе зарубежных стран. Но – с пятого по одиннадцатый. Для этого нет необходимости открывать новую специальность в вузе – знаний, которые в этой сфере получает современный студент-филолог, вполне достаточно. Необходимо только разработать программу для школы.
Позволю вот какую ремарку. В преддверии Великой Отечественной войны (по воспоминаниям родителей) немецкий язык считался одним из основных предметов в школах, где они учились. И соответственно они его учили как надо. Позднее приобретённые знания весьма пригодились им в институтах, помогали учиться, без труда читать специальную литературу. Разве то, что они хорошо знали немецкий, сделало их меньшими патриотами своей страны? Едва ли.
Из воспоминаний участников Великой Отечественной войны можно узнать, что в юности они зачитывались Майн Ридом и Стивенсоном, Киплингом и Жюлем Верном, «Тремя мушкетёрами» Дюма, запоем читали «Остров доктора Моро» и «Затерянный мир», а то и «Пещеру Лейхтвейса» с историями о похождениях Ната Пинкертона. Так что же, Анатолий Рыбаков, Константин Симонов, Михаил Луконин и многие другие из-за этого меньше любили свою Родину?
В конце концов, и зарубежные книги учат тому же: быть человеком. Станем ли мы любить Родину больше, если ничего не будем знать о том, что рядом существует прекрасный и удивительно многообразный материк мировой литературы? Весьма сомнительно.