Кем остался Ленин в истории? Пятнадцать лет назад я в программе Познера «Времена» отреагировал на то, что господин Полтавченко назвал Ленина смутьяном, лежащим в мавзолее. Сам господин Полтавченко, в отличие от меня, сумел в советский период и в комсомольской номенклатуре поработать, и в КГБ. А потом додумался до того, что Ленин – это смутьян.

Впрочем, Полтавченко тут совсем не одинок. Мой сокурсник по Московскому геологоразведочному институту Павел Гусев с восторгом делал комсомольскую карьеру. Ну, типа «не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым». И одновременно устраивал на меня весьма специфические гонения за недостаточную любовь к товарищу Ленину и советской идеологии.

Что потом произошло – все знают. Да что там Гусев, если есть Ельцин! Процесс самоотрицания, раскрученный нашей советской номенклатурой, обернулся фантастической катастрофой для страны и мира.

Полтавченко я вспомнил только потому, что он 28 сентября 2005 года, будучи полномочным представителем Президента РФ в Центральном округе, то есть занимая высокий официальный пост, что называется, «взял быка за рога», сказав: «Не раз нашу страну сотрясали смуты, и редко кто отвечал за эти смуты при жизни. Мне кажется не совсем справедливым, что те, кто затеял эти смуты, находятся в центре государства, у Кремля».

А 9 октября 2005 года я в дискуссии на передаче «Времена» у Владимира Познера назвал конкретно господина Полтавченко проводником губительной политической идеологии «ленинского смутьянства». И сказал, что Ленин – не смутьян, а (дословно цитирую тогдашнее своё высказывание) «образователь великого государства нашего, где размещены все наши смыслы жизней, жизней наших отцов, наших дедов».

По странному стечению обстоятельств, я отвечаю на вопросы той самой «Литературной газете», которую цитировал господин Познер, напоминая мне, что я на круглом столе этой газеты сказал, что Гражданская война страшна, но национальная гибель страшнее Гражданской войны.

Вы спрашиваете, кто такой Ленин? Я в этом вопросе своей позиции никогда не менял. Ленин – основатель Советского государства, сумевшего продлить историческую жизнь народа, развить эту жизнь, придать ей новое качество, сыграть решающую роль в судьбе человечества.

Ленин – это человек, который не сгноил и не разрушил державу, а спас Россию – государство и народ – от национальной гибели. Да и человечество спас от очень и очень многого. От мирового нацистского концлагеря, например. Да и не только.

Что можно использовать сегодня из его наследия?

Методологию. И – неоголтелую веру в исключительность русской судьбы.

Если говорить о методологии, которую трудно обсуждать в двух словах и которая имеет решающее значение, то я могу поставить в пример раннюю работу Ленина «Что делать?». Потому что в ней ни слова не говорится о том, что именно надо делать. Для Ленина очевидно, что надо сокрушать буржуазию и строить рабоче-крестьянское государство. На протяжении каждой страницы, каждой строчки своей книги Ленин задаётся одним вопросом: кто это будет делать? На современном языке это называется субъектологией или теорией политического субъекта.

Что же касается неоголтелой веры в исключительность русской судьбы, то тут важно каждое слово.

Во-первых, эта вера неоголтелая. То есть она предполагает определённые формы творческого заимствования мирового опыта, а не его отторжение.

Во-вторых, это вера. Ленина часто называли наследником Герцена – именно Герцена. А Герцен как раз и верил в исключительность русской судьбы. Что является крамолой для стандартного западного марксиста. Но в этой крамоле – всё величие Ленина. Плеханов, кстати, это понимал, говоря, что Ленин ещё более крутой народник, чем его старший брат Саша.

Не зря Уэллс называл его «кремлёвским мечтателем». И эта сила деятельной мечты тоже относится к тому, что надо сегодня заимствовать из ленинского наследства.

Были ли у него ошибки? Конечно. И борьба с церковью, и поношение так называемой богдановщины, и превращение достаточно замшелого атеизма в нечто наподобие новой антирелигиозной религиозности – всё это ошибки с далеко идущими последствиями.