Сначала тевтонцы замыслили для устрашения врага двинуться львом.
– Да русичи и львов не видели! – своевременно спохватились рыцари. – Они ещё не знают, что царя зверей надо бояться.
Кроме того, каждому воину хотелось занять место в части гривы. И барон фон Гугельмогель, объезжая вверенное войско, нашёл его очень похожим на копну, а такого боевого строя военные циркуляры ордена не предусматривали. Кроме того, местные крестьяне, обеспокоенные тем, что рыцари в пылу азарта вытопчут в полях апрельский снежный наст, ненадолго повыскакивали из изб и подручными жердями слегка помяли боевые доспехи львов. В результате славный рыцарь Пуппеншток стал похож на самоварную трубу, а не менее славный рыцарь Группенфук – на металлическое растение перекати-поле. Пуппеншток и Группенфук рвались мстить каждому, возникшему сквозь забрала, но сквозь забрала возникали только изгороди. Немцы со свойственным прагматизмом устроили тотализатор. Кто-то ставил на Пуппенштока, кто-то – на Группенфука, но большинство – и на изгородь.
Пока войско болело за изгородь, возникла идея построиться изюбром. Название оценили, но, кроме магистра Кряхтера, сожжённого в предыдущем походе за ересь и колдовство, никто не имел представления об этом животном. Собственно, Кряхтер и не был сожжён, а пал жертвой собственного неумелого обращения с огнём. Но перевод простой шалости в акт возмездия служил единственным оправданием многолетнего топтания по чужим землям.
– Может, взять в плен русича и выпытать, как выглядит изюбр? – предложил барон Зипперкляйн.
– Мы уже брали русича в плен, когда хотели выпытать, как выглядит слон! – напомнил рыцарь Суппорт.
– И после его объяснения оказалось, что для построения слоном я должен был свои сапоги засунуть в пасть твоему коню! – вспомнил Зипперкляйн.
– А куда я должен был засунуть своё копьё, лучше и не вспоминать! – забыл Суппорт.
И когда стальные шлемы бурлящего войска уже набухли под мужающим весенним солнцем, массовое сознание тевтонцев родило образ единорога.
– Мощным рогом мы протараним дружину противника! – гордо воскликнул Гугельмогель.
– Пусть в рог становятся считающиеся рогатыми! – послышалось из глубины конницы.
– А в хвост – считающиеся хвостатыми!
– И хвост замкнёт пеший арьергард!
– Лучше сгореть на костре, чем торчать у кавалерии под хвостом! – взбунтовались пешие.
– Пойдём волком! – взвыл Гугельмогель. – У него нет рогов!
– А хвост? – не унимались пешие.
– Пойдём бесхвостым волком! – предложил Гугельмогель.
– Да нас ёжики обхохочут! – рявкнула кавалерия.
– Господа! Не надо из предстоящей битвы устраивать зверинец! Не важно, как мы туда пойдём, важно, как мы оттуда уйдём! – сказал кто-то.
И это было началом классической немецкой философии.
– Давайте попрём вепрем! – предложил оруженосец доблестного рыцаря Полуподвальда.
– Точно! – обрадовался Гугельмогель. – Русичи только из лесу покажутся, а тут мы прём вепрем! Вепрь – это звучит гордо!
И, предупреждая недовольство пехоты, твёрдо скомандовал:
– Хвост вепря считать потерянным в капкане!
А в это время русичи выстраивались для решающей битвы.
– Немцы прут вепрем! – доложил лазутчик князю.
– Каким ещё вепрем?
– Да кабаном, свиньёй по-простому! А свинья – она и в рыцарских доспехах – свинья!..
И на закате дня Пуппеншток, отчаянно барахтаясь в полынье Чудского озера, говорил болтающемуся рядом Группенфуку:
– Рыбой надо было строиться! Рыбой!
– Или, на худой конец, раком! – отвечал тот.
И это было началом классического европейского либерализма.