«Чайковский-2020» – таково название нового амбициозного проекта, осуществлённого ГСО РТ и его лидером народным артистом России Александром Сладковским. Сейчас, в юбилейные дни, мы склонны размышлять над актуальностью наследия классика, пытаться дать переоценку. И бокс-сет даёт богатую пищу для выводов. Записывался он в июле прошлого года, когда даже намёка не было на нынешние катаклизмы.
На запись Александр Сладковский отвёл две недели, объяснив сжатые сроки так: «Мы же не сели читать с листа, все симфонии уже давно в репертуаре коллектива, ещё со времён его основателя – Натана Рахлина. Когда я пришёл в оркестр, то в самом первом концерте мы исполнили Пятую симфонию Петра Ильича, а потом в сезоне 2013/14 они все прозвучали в наших программах. И дальше я периодически включал то одну, то другую симфонию, они шлифовались, и к моменту записи оркестр играл их чуть ли не наизусть».
Свобода от технологических препон способствовала погружению в художественные смыслы. Огромным достоинством интерпретации Сладковского обычно – и данный случай не исключение – является его умение увлечь слушателя за собой. Существует огромное количество штампов и рассуждений о непопулярности ранних симфоний, о «неудачах» и просчётах форм в концертах. Но всё это оказывается из области досужих сплетен, когда включаешь диск, к примеру, с Третьей симфонией Чайковского. Редко звучащая партитура оказывается шедевром, и не только потому, что таково искусство автора, но и благодаря фантазии дирижёра, сумевшего расслышать здесь и театральность, и мистику, и накал личной драмы.
В прошлом столетии активно противопоставлялись записи русских дирижёров и европейцев: первых упрекали в имперской мощи тутти и преувеличенной сентиментальности, вторым не хватало понимания загадок «русской души». Подход Сладковского – в синтезе обоих направлений, ведь и сам композитор всю жизнь разрывался между прелестями русской деревни и европейским комфортом, между «очарованием неяркой красоты» сельских полей и шумной жизнью больших городов. Можно привести множество примеров, но скажу об одном. Первый фортепианный концерт Петра Ильича лично у меня ассоциируется с III туром Международного конкурса имени Чайковского, и, пожалуй, не было ни одного раза, когда бы духовые там не лажались и не фальшивили в первой части. Знаменитые аккорды перед связующей партией резали уши что в 1990 году, что в 2019-м. Включив запись Сладковского, я прицельно ждала этого эпизода, и музыканты оправдали мои надежды: точно выстроенный тембральный баланс наконец прояснил гармоническую вертикаль и смысловую нагрузку момента, где композитор хотел сделать «отточие» и передать таинственную сумрачность нездешних голосов.
«Градус моего восприятия музыки Чайковского завышен, экзальтирован. Это продиктовано той мощью и светом, которые мне слышатся в исполняемой музыке, а не тьмой и мрачностью, приписываемыми порой произведениям композитора» – так описывает свои ощущения Сладковский. И это столкновение контрастов оказывается движущей силой во многих случаях в этом альбоме. Например, финал Четвёртой симфонии, который у Сладковского мог бы стать эффектным саундтреком к какому-нибудь блокбастеру. Столкновение, мгновенное переключение от взрывных эмоций к приглушённым лирическим фразам держат в постоянном напряжении и ожидании развязки до самых последних тактов, триумфально завершающих симфонию. В её финале шквалистые форте, напоминающие о лихих кочевых набегах, перечёркивают фатальность и ведут к свету, через борьбу к победе.
«Манфред» памятен по живому исполнению в БКЗ имени Сайдашева: тогда история этого Фауста романтической эпохи тронула до слёз, и запись ничуть не убавила экспрессии, но значительнее высветила изумительную игру солистов-духовиков.
Конечно, пристальное внимание стоит уделить Шестой симфонии – не только потому, что это итоговый опус композитора, ставший волею судеб его реквиемом себе. Скорее срабатывает инстинкт исследователя – получится ли у дирижёра сказать «своё слово» об этом хите классической музыки.
«С Шестой симфонией я познакомился в шестилетнем возрасте, – признаётся маэстро. – Мама повезла меня в Клин перед началом обучения в школе. Я помню атмосферу Дома-музея Чайковского даже на уровне запахов – там я услышал Шестую симфонию, и с тех пор она всегда со мной. В её музыке сконцентрирован весь трагизм и в то же время невероятная сила самоутверждения». А как вышло на записи? Начало первой части – уже предчувствие финала, вернее, это последние кадры, которые дают нам понять, что хеппи-энд тут не предусмотрен и всё, что последует дальше, – лишь ретроспекция. Воздушно звучащие в экспозиции духовые в репризе приобретут густой, матовый оттенок, особенно это касается кларнета – и это знак, что счастье было так близко, так возможно, но впереди – мрак и пропасть. Смерчеподобная разработка поражает абсолютной ритмической синхронностью. Оркестр продемонстрировал высшую степень виртуозности, но опять-таки ради воплощения задуманных Чайковским аффектов. Тут ощущается напор механистичной, тупой силы, которая готова смести всё доброе, живое, трепетное. Вальс у Сладковского становится временной передышкой, возможностью переключиться от драмы к бытовым радостям. Скерцо балансирует между непринуждённой полётностью и победительным напором. Но как пережить высокую трагедию финала? Дирижёр предпочитает не захлёбываться от вздохов и не давать волю причитаниям, его цель – через боль и минутные просветления достичь катарсиса. Единственный раз во всей симфонии мы слышим удар тамтама, который маркирует переход туда, откуда уже нет возврата. Но вот замирают последние пиццикато контрабасов, и остаётся, быть может, искра надежды на наступление утра следующего дня, на рождение новой жизни.
Не дополнением к симфониям, но весомой страницей наследия Чайковского являются его инструментальные концерты и примкнувшие к ним Концертная фантазия для фортепиано с оркестром и виолончельные «Вариации на тему рококо». Участие интересных солистов не только обеспечило качество интерпретации, но и продемонстрировало неизменность высокого уровня русской исполнительской школы. Довольно интересным оказался расклад среди пианистов. Самый хитовый, Первый фортепианный концерт был отдан самому юному участнику – Александру Малофееву, который в июле прошлого года как раз оканчивал Гнесинскую десятилетку и поступал в Московскую консерваторию. Оттого хорошо известная музыка прозвучала с азартом первооткрывателя, с задором спортсмена, идущего на рекорд. И вполне укладывалась в оптимистическую концепцию подхода к Чайковскому, которую декларирует маэстро Сладковский. Второй концерт заполучил Борис Березовский, который в последнее время, наоборот, добавил серьёзности и драматизма первой части, философии – во второй и лишь в финале позволил себе подпустить балетных пируэтов. Прекрасный ансамбль ему составили концертмейстеры ГСО РТ – первая скрипка Алина Яконина и виолончелист Михаил Гринчук.
Третий концерт Сладковский и пианист Максим Могилевский (сейчас интенсивно преподающий на Западе) записали в одночастной версии – так, как того хотел композитор, ясно высказавшийся об этом в письмах. Коллекцию дополняет загадочная Концертная фантазия – двухчастный опус, где драма отступает перед беззаботным наслаждением жизнью. По словам петербуржца Мирослава Култышева, кстати, имеющего в репертуаре все концерты композитора, «самое ценное и дорогое заключается в том, что Александр Витальевич идёт за солистом. Кажется, что это расхожие слова, но далеко не все дирижёры так поступают. Важно, что Сладковский прислушивался ко мне и принимал мои предложения, касающиеся темпов или драматургической стороны, а я с радостью шёл, в свою очередь, за ним. Замечательно, что не пришлось тратить время и силы на поиски компромиссов, на «притирку», тем более – борьбу. Мы сразу поняли друг друга. Оркестр Татарстана – высочайшего уровня, они играли эту Фантазию ранее лишь однажды и во время записи проявили высочайшую степень концентрации и мобилизации».
«Все солисты – мои давние друзья и партнёры по сцене», – объяснил свой выбор дирижёр. И это относится также к Павлу Милюкову, с которым до этого были записаны скрипичные концерты Шостаковича, и к Борису Андрианову, приглашённому сыграть «Вариации на тему рококо».
Грандиозный труд завершён, но впереди столь же «голливудские» планы: антология симфонических произведений Рахманинова, прицел на Малера. «Артист в силе» – эта пастернаковская метафора как нельзя более подходит к нынешнему образу Александра Сладковского: за десять лет он выпестовал идеально отзывчивый «инструмент», который способен воплотить самые дерзновенные задачи.