На днях встретила соседку – сотрудницу деканата московского вуза. Она с возмущением рассказала про одну несознательную мамашу. Той позвонили, что сын плохо учится, его могут отчислить. А она нет, чтобы всполошиться, как полагается родительнице, просто заявила: мне-де некогда, делайте, что у вас положено в таких случаях. Так я узнала, что вузы у нас в плотном контакте с родителями, а кое-где даже проводятся родительские собрания.

Воспитание инфантилов начинается со школы. В школах Москвы на экскурсии можно ехать только в специально арендованном автобусе и непременно с медсестрой. С одной стороны – безопасность. С другой – явная перестраховка.

Кого так можно вырастить? Социальных инвалидов! Воспитание происходит не тогда, когда мы что-то поучительное декламируем и декларируем. Ребёнок воспитывается строем жизни. Так вот автобус с медсестрой внушает: жизнь страшна, а ты – маленький и бессильный. Детей учат тому, что психологи называют выученной беспомощностью.

Их так воспитывают, потому что жизнь стала много опаснее? Мне кажется, большая часть опасностей – в СМИ и в нашем воображении. И главное – в неумении их избегать и вообще взаимодействовать с жизнью.

Сын знакомой по конкурсу поступил в школу для одарённых детей. В начале учебного года учительница повела их на экскурсию. Выяснилось: среди десятиклассников были такие, кто не умел ходить по улице – взаимодействовать со светофором, ездить в метро. Прежде их не отпускали одних…

Есть два типа поведения при встрече с опасностью: спрятаться и нарастить силу. Детей приучают выбирать первый. Наименее… перспективный.

Когда-то отец научил меня, совсем девчонку, прилично плавать, грести на лодке, чтоб могла, если надо, переплыть Оку. Он понимал: на речку я всё равно ходить буду, значит, надо уметь с ней быть на «ты». Да, была иная жизненная атмосфера. Моему папе, матросу Балтфлота времён Отечественной войны, мирная Ока казалась вполне дружелюбной. Сегодня воспитатели всюду видят ужасы, а потому детей из любых семей принято держать возле мамкиной юбки до зрелых лет (скоро вон период детства продлят до 30), оберегая от контактов с реальностью. И с физической, и с социальной. То, что дети перестали сами гулять во дворе – это своего рода культурная революция, изменившая картину мира. В результате он предстаёт перед ними как что-то пугающе-враждебное, непонятное, очень опасное, от чего надо укрыться.

А ведь подросткам нужны трудности, даже небольшой риск – так формируется характер. Мне кажется, пресловутые «зацеперы» – это болезненная реакция на гиперопеку, на «инвалидское» воспитание.

Оно бывает и социальное: не попала деточка в вуз на бюджет – родители раскошелятся любой ценой.

Так только у нас? Нет. Вот в Португалии мне рассказали: у них дети не имеют права приходить в школу и уходить из неё без сопровождения до 12 лет. В США даже возникла общественная организации по борьбе с гиперопекой «Let grow» («Дай вырасти»). «Родители сначала не отпускают ребёнка одного в школу, а потом он вырастает и оказывается не готов ни к одному реальному испытанию», – пишут её активисты.

Результаты «подъюбочного» воспитания многообразны. Один из них – массовое «ничего-не-хотение». Родители вздыхают: «Мой ничего не хочет». То есть не имеет склонности ни к какой работе, никаких выраженных интересов, после школы идёт, куда скажут родители. Учится – соответственно. А вы чего ожидали? Чтобы чего-то захотеть – нужна смелость. Я уж не говорю – чтоб добиваться. Просто чтобы захотеть. Потом они избегают брака, рождения детей и вообще каких-то серьёзных и обязывающих поступков. Мы, взрослые, негодуем: инфантилы, никчёмности. А возмущаться-то нечем. И удивляться тоже не стóит.