Как правило, тексты такого рода хороши или сложно сплетёнными, в духе сказок Шахерезады, историями, или терпкими словесными ароматами, а чаще – и тем и другим. Однако произведение Чижова не расцвечено даже этнографическим колоритом – действительность его вымышленного Коштырбастана мало отличается от условно среднеевропейского абсурда антиутопий Замятина или Набокова.
Сюжет предсказуемо построен вокруг попадания нашего современника в инобытие. Бездарный столичный поэт Печигин случайно получает предложение перевести стихи великого Рахматкула Гулимова. Для знакомства с духом и буквой первоисточника 35-летний москвич приезжает на родину мэтра, в одну из самых закрытых республик бывшего СССР (за счёт принимающей стороны, разумеется). Какая именно страна подразумевается, угадать нетрудно: автор гениальных поэм – не кто иной, как Народный Вожатый, президент Коштырбастана. Заседания Совета министров облекают его стихи в указы и распоряжения, победители конкурса чтецов его произведений становятся уважаемыми людьми, лингвисты выводят новые нормы грамматики из его неправильных рифм. Сами длинные вирши Коштырбаши в романе также представлены. Впечатление такое, как если бы проза Айтматова перемежалась песнопениями Джамбула Джабаева: по отдельности каждое сладостно, но вместе – всё-таки приторно.
«Словесная вязь» текста, отдельно упомянутая экспертами «Большой книги» в формулировке на включение в перечень финалистов, струится примерно так: «Печигин наблюдал за мухой, рисующей извилистые контуры тишины»; «перед глазами плавало тёмное пятно, точно блеск надавил на сетчатку, оставив на ней что-то вроде синяка».
Герой-переводчик, самое серьёзное московское достижение которого – случайное убийство лучшего друга и откос от армии в психиатрической больнице – вступает в любовные связи с восточными женщинами (оказываясь духовно слабее последних), пытается переложить стихи на русский (малоудачно) и ищет встречи с их автором, пытаясь разгадать феномен поэта-диктатора. Случайно втягивается в заговор управляемой из Лондона оппозиции (надо ли говорить – никакой конструктивной повестки оная не предлагает), арестовывается по обвинению в покушении на президента, в тюрьме обретает вдохновение (единственная надежда на помилование – сделать качественный перевод «шедевров» тирана). Созданная усилиями СМИ красочная утопия Коштырбастана плавно перетекает в антиутопию, где живущий в ужасающей бедности народ ещё залечивает раны недавней гражданской войны, а все филармонии, библиотеки и научные институты закрыты, и «повышенный интерес к религиозным вопросам сразу вызывает подозрение в экстремизме». Окончание – казнь главного героя через расстрел на заднем дворе азиатской тюрьмы.
После всего этого остаётся ровно один детски-наивный вопрос: а какую мысль автор хотел донести столь полноразмерным высказыванием? Что отправленный на кичу поэт творит лучше, нежели в Доме творчества? Что стихи сейчас никому не нужны? Что бесталанные представители московского креативного класса из «поколения пепси» достойны расстрела? Что окружающая реальность создана телевизором? Что ныне покойный писатель-правитель, вы уже догадались, какой страны был правителем ещё худшим, чем писателем?
Но частные вопросы, конечно, не столь интересны, как главная загадка: а в чём вообще причина страстного интереса нынешней литературы к темам и образам Востока? Причём «Востока» именно вымышленного, нарочито условного, как мифологемы Хуррамабада или Панджруда в произведениях уже упомянутого А. Волоса.
Соль, думается, вот в чём. Из всех европейских стран лишь Россия литературоцентрична. И это свойство парадоксально роднит её с исламским миром, где, пишет Евгений Чижов, «к могилам классических поэтов совершают паломничества, как к мазарам святых, их просят о заступничестве, люди верят, что чтение стихов у могилы поэта и даже просто прикосновение к ней могут улучшить судьбу». Думается, в восточном лике мы находим и многие собственные черты – доверчивость и хитрость, жестокость и благодушие.
Поэтический ритм – пожалуй, и есть то единственное, что способно объединить разлаженный русский мир общей системой ценностей. Ибо, как подметил мудрый коштыр из романа «Перевод с подстрочника», «любая демократия через неделю обернётся здесь резнёй».