Прошло почти
40 лет, как не стало замечательного композитора, чьи песни пела вся страна, – Василия Павловича Соловьёва-Седого. «Услышь меня, хорошая», «Вечер на рейде», «На солнечной поляночке», «Матросские ночи», «Потому что мы пилоты», «Вечерняя песня» («Город над вольной Невой») – вот названия некоторых, узнаваемых сразу. И конечно, «Подмосковные вечера», которую знают, наверное, во всём мире. В годы войны он возглавлял с 1941 года фронтовую бригаду артистов «Ястребок», с которой сразу был направлен на Калининский фронт в район Ржева. Герой Социалистического Труда, лауреат множества премий, композитор был всегда с людьми и пользовался у них искренней любовью. О его судьбе писатель, многолетний автор «ЛГ» Анатолий Макаров выпустил недавно книгу, с отрывком из которой знакомим читателей.
У Марка Наумовича Бернеса была традиционная манера звонить по телефону. Неважно, в официальное учреждение или в частный дом.
– Это говорит Бернес, – произносил он своим всей огромной стране знакомым голосом, – Марк Бернес с Садовой-Сухаревской.
Однажды эти слова прозвучали в трубке допотопного аппарата, висевшего на стене в нашем запущенном коммунальном коридоре. И то, что этот самый Бернес попросил к телефону меня, произвело на соседей ошеломляющее впечатление.
Я сам испытал немалое душевное смятение. До этой поры мне звонили школьные, факультетские, в крайнем случае редакционные приятели, и вдруг вообразите себе, Марк Бернес! Тот самый, которого я обожал с пяти лет, когда впервые увидел замечательный фильм «Два бойца», и которому подражал, расхаживая по тому же самому коммунальному коридору с поленом в руках, изображавшим незабвенную гитару.
Марку Наумовичу я понадобился в непосредственном профессиональном качестве. Как неплохой, смею думать, газетчик, писавший иногда отчёты с разного рода эстрадных фестивальных концертов. Бернес вернулся в те дни из Польши, с чрезвычайно популярного Сопотского фестиваля и хотел изложить соображения о путях эстрадной песни с помощью достаточно умелого журналиста.
Марк Бернес не был, что называется, энциклопедистом. Но он был по народному мудрым человеком, верившим в то, что Бабель называл «великой серьёзностью этого несерьёзного жанра». Работая вместе с ним над статьёй, я в какой-то степени проникся таким же почтительным к нему отношением.
Марка Наумовича нельзя было назвать певцом в подлинном смысле слова. К нему подходят такие определения, как поющий актёр, исполнитель песен и песенок, «дизёр», как говорят французы, то есть своего рода «произноситель» стихов под музыку. Но к своему искусству, во всей его кажущейся простоте и одновременно синтетической сложности, относился с рыцарским порывом. Он постоянно перечитывал горы стихов, отыскивая такие, которые, по его пониманию, годились, чтобы стать песней и одновременно отвечали бы его актёрскому самоощущению и образу. Обнаружив такие строки, Бернес пускался на поиски композитора, способного именно для них сотворить наиболее выразительную мелодию, адекватную опять же его собственной исполнительской манере...
Так или иначе, обратить на себя внимание популярного артиста молодому композитору, без сомнений, лестно. И тридцатилетнему Соловьёву-Седому в своё время это уже удалось. Один из его первых хитов, выражаясь нынешней лексикой, сделался таковым во многом благодаря исполнению песни Леонидом Утёсовым. «Служили два друга в нашем полку…» – среди утёсовских удач эту песню можно считать одной из самых главных.
Рассказывают, что Утёсов по обыкновению обратился к своему давнему другу Исааку Дунаевскому, жившему тогда в Ленинграде. Так, мол, и так, дорогой Исаак Осипович, порадуй новой песней, на тебя вся надежда.
– Ничего, ничего, на мне свет клином не сошёлся, – ответил с широтою по-настоящему талантливого человека Дунаевский. – Есть у нас в Ленинграде и другие композиторы.
И указал, как писали в старых романах, на тридцатилетнего Васю Соловьёва, которого с тех самых пор Утёсов полюбил на всю жизнь.
Жизнерадостный Утёсов, певец «весёлых» ребят, мастер искромётно безыдейных куплетов в одесском вкусе, всё больше склонялся к гражданской оборонной тематике. И начальством, мягко говоря, поощряемой, да и публикой ощущаемой, что называется, в воздухе.
Знакомство с молодым композитором пришлось, что называется, в жилу. Утёсов даже под идеологическим нажимом, естественно, не хотел плоской, пропагандистской идейности. Ему идейность требовалась в его артистическом стиле – человечная, бередящая душу, сопряжённая с конкретными характерами и типажами.
Верхом творческого содружества Соловьёва-Седого и Утёсова я бы назвал совершенно легендарную песню, зазвучавшую во всесоюзном эфире в 1947 году. Это была изумительная стилизация под матросский фольклор, к которому Василий Павлович всегда питал слабость. Допускаю, что при первых же аккордах песни «Спустилась ночь над бурным Чёрным морем…» приходило на память «Раскинулось море широко…» – самая, пожалуй, знаменитая «моряцкая» песня, потрясающе спетая Леонидом Утёсовым. Так вот, заявляю со всей ответственностью, что песня – рассказ старого моряка о восстании на царском броненосце (понятно, имелся в виду «Потёмкин», ни разу впрямую в тексте не упоминавшийся) по накалу чувств, по трагическому надрыву, по какой-то неподдельной социальной боли эта песня ничуть не уступала легендарной народной...
Совершенно очевидно, что сама мелодическая суть соловьёвско-седовских песен, их лиричность, душевная распахнутость, широта, как говорят музыканты, распевность предполагают исполнителей голосистых. Не обязательно вокалистов классического плана, даже точно певцов не традиционной оперной школы, однако, во всяком случае, обладающих яркими вокальными данными. Иногда с некоторым уклоном в так называемый народный жанр, иной раз с преобладающими эстрадными красками, но главное – осознающие и чувствующие смысловой посыл песни.
Без такого посыла у Соловьёва-Седого песен не было.
Его по-настоящему чувствовали и достойно передавали солисты Краснознамённого ансамбля имени Александрова и других армейских ансамблей, ленинградский певец Ефрем Флакс, тонко улавливавший юмор любимого композитора (что вообще-то нечасто удаётся исполнителям), очень популярный в сороковые-пятидесятые дуэт Бунчикова и Нечаева, а в семидесятые не менее одарённый ленинградский дуэт Копылова и Матусова. Участники и первого и второго дуэтов успешно выступали с песнями любимого композитора и, как говорится, «соло».
Тем не менее допускаю, что наибольший успех приносили песням Соловьёва-Седого всё же не вокалисты, а скорее певцы, условно говоря, актёрского плана, голоса, которых отличались не природной силой, но неповторимостью тембра, богатством интонаций и обертонов...
Весной 1957-го поэт Евгений Долматовский показал своему старому приятелю Бернесу стихи, представляющие как бы парафраз названия известного французского фильма – «Если бы парни всей земли». Безошибочным чутьём артиста Марк Наумович почувствовал: это песня! Долматовский согласился: Соловьёв-Седой уже вроде бы работает с этим текстом. Может быть, даже и сочинил песню.
В таких случаях Бернес не признавал никакой деликатности. Он был уверен, что рождающаяся песня должна войти в его репертуар. И уговорил поэта без промедления отправиться на Фонтанку, 131, в дом композитора.
Василий Павлович сыграл только что сочинённую мелодию без особого энтузиазма, отнекивался, что, что это, пожалуй, всего лишь прикидка, первое приближение. Но Бернес уже понимал, что с этой песней его исполнительская репутация обретёт новые краски, и был невероятно настойчив, назойлив и неотвязчив: песня готова и лучше меня никто её не исполнит...
Невероятный успех «Подмосковных вечеров» тоже запечатлелся в массовом сознании неотрывно от голоса Владимира Трошина. Не певца в филармоническом смысле слова, а опять же поющего актёра. Владимир Трошин создал из «Подмосковных вечеров» несомненный шедевр. Тут всё счастливым образом сошлось: и приятный тембр голоса, и та особая доверительность тона, которую сообщила ему мхатовская школа, и её же культура, и ею же воспитанное умение доносить смысл песни…
Очень популярная в 1970-х певица Мария Пахоменко блистательно исполнила вроде бы абсолютно «мужскую» песню «Матросские ночи». А Людмила Гурченко в течение двадцати с лишним лет во все свои сольные программы неизменно включала «Где же вы теперь, друзья однополчане?». Актриса не скрывала, что песнями военной поры отдаёт дань своему, как она говорила, «нищему счастливому детству». Поэтому в песне Соловьёва-Седого в её трактовке звучала ностальгия. Естественно, не по нищете, а по накалу больших и бескорыстных чувств.
Анатолий Макаров. Очарованный музыкой. Судьба композитора
В. Соловьёва-Седого. – М.: Издательский дом «Звонница-МГ», 2019. – 301 с: ил. – 1000 экз.