Вера Богданова. Сезон отравленных плодов. – М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2022. – 348 с.
«Но пока Женя не знает, что же она устроит. Пока Жене шестнадцать, она отдыхает у бабушки на даче, сидит на дубе у калитки и кусает яблоко. Яблоко невыносимо кислое, хуже лимона: зеленоватое, в бородавках парши, размером с младенческий кулачок. Хотя удивляться нечему. На дачных болотистых сотках растёт семь старых яблонь, и все они плодоносят совершенно одинаковой кислятиной».
Новый роман Веры Богдановой – подчёркнуто актуальный, подчёркнуто женский, подчёркнуто поколенческий. В центре – любовный треугольник, инцестуальный причём: девочка Женя любит двоюродного брата Илью, а её, в свою очередь, обожает его сестра Даша.
Несмотря на сады и поля, здесь мир не Набокова с Тургеневым, а скорее звягинцевской «Нелюбви», которая вовсе не ненависть, а холодное безразличие. Многие сравнивают «Сезон» с «Нормальными людьми» Салли Руни – но Богданова оказывается намного искуснее в смысле композиции: если Руни покорно следует ожиданиям читателя и сервирует то, что заказывают, то Богданова управляет его вниманием сама, играет, виртуозно использует систему пролепсисов и аналепсисов.
Итак, к сюжету: любовь оказывается взаимной, Илья впервые целует Женю, а на следующий день уезжает обратно в Москву, которая к тому времени вся «взрывается и горит» в огне терактов. Изгнание и потерянный рай – без библейских ассоциаций, разумеется, не обходится.
Плод запретный – в первую очередь инцест (поцелуями под луной дело не обходится). Теракты происходят всё чаще, и главная героиня начинает чувствовать, будто это она виновата: это за её грехи падают самолёты, умирают заложники на Дубровке, взрываются люди в вагонах метро. Контраст благостного мира дачи и пекла Москвы так силён именно потому, что за ними противопоставление рая и ада.
«Дымились припаркованные за палатками тачки, и от метро тоже шёл дым. Там, на асфальте, лежал человек, были видны ноги в разодранных штанах. Женину руку пекло, она была ободрана и кровоточила. Звуки постепенно возвращались, какой-то заунывный кошачий вой ввинчивался Жене в голову, казалось, ещё немного – и стошнит. Спустя время Женя поняла: кто-то стонал неподалёку, лёжа на траве».
Плод – это, конечно, ещё и ребёнок Жени и Ильи. Тема детей и родителей не главная в «Сезоне», но она важна: в извращённый и странный мир нелюбви помещают именно родители, они его созидают. Якобы «отравленный» ребёнок инцеста, плод любви, умирает, но рождаются дети «правильные», нежеланные и ненужные, которых обрекают на муки, – как сын Даши, младшей сестры Ильи. Круг замыкается.
И да, плоды отравленные – ещё и само поколение тридцатилетних, которым модель мира не оставила другого выбора. Что ни делай, мир рушится, родители не любят, не научатся этому уже никогда. Панорама текста вот какова: в центре колышутся двое живых ростков, а вокруг них всё мертвое и уродливое.
Женская проза всё больше и больше говорит о том, как на самом деле устроены русские семьи, где нежности и заботы маловато. Разные писательницы находят и разные ответы, как выживать без этого запаса, в чём находить спасение, как выйти из замкнутого круга.
Скажем, ответ Анны Матвеевой – служение. У Натальи Мещаниновой – прощение. У Репиной ответов нет вовсе, только отчаяние. Какую-нибудь Тове Дитлевсен спасает её открытость миру и работа, работа, работа, у Оливии Лэнг ответ на всё – искусство.
Вера Богданова же называет любовь, любовь, и только. С ответом не поспоришь, но в то же время он кажется слишком наивным, что ли: героиня идеализирует любовь, растворяется в своих мечтах о прошлом, тонет в них. Великодушный автор даёт её мечтам сбыться, и финал романа порадует сердце любого чуткого читателя.
Эту радость, правда, смазывает судьба второй героини, Даши. Муж устраивает ей концерты, муж угрожает, муж приковывает наручниками к батарее и бьёт – Даша как раз выходит замуж за своё детство в полной мере и повторяет сценарий нелюбви.
Саня садится за стол, глядит на Дашу сверху вниз.
Зай, ты развестись решила, что ли?
Я же тебе не разрешал, зай, он говорит и наливает водки, хлопает одну. Закусывает солёными огурцами из банки, стояла в холодильнике.
Я тебя не отпускал.
Он поднимается, подходит к Даше.
Приказа такого не было, ты поняла?
Он бьёт ногой в живот, туда, где яд.
Тут как раз никакого романтизма, портрет абьюзера удаётся очень точным, страшным и выпуклым – в отличие от той развязки, где Илья и Женя уходят в красивый закат, держась за руки. Хорошо, если речь и вправду о спасательной силе любви. Плохо, если автор, сам того не осознавая, говорит о – выражаясь терминами, которым наследует проблематика романа, – поиске спасателя. Хочется верить в их счастливый финал и сводить к нему все ниточки, но внимательный читатель делает это с трудом и чувствует даже подвох.
Потому что реальная жизнь, увы, обманывает. А главная героиня, Женя, не находит никаких других подпорок, кроме романтической любви к Илье из полудетского воспоминания. Получается прямо как в сказке: после долгих странствий и тяжёлых испытаний мы оставляем героев на пороге счастья, которое они наконец заслужили.
Но вот что начинается за тем порогом, сказка никогда не рассказывает.
Анастасия Сопикова
Чтобы оставить комментарий вам необходимо авторизоваться