Вера Богданова. Сезон отравленных плодов. – М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2022. – 348 с.
«Но пока Женя не знает, что же она устроит. Пока Жене шестнадцать, она отдыхает у бабушки на даче, сидит на дубе у калитки и кусает яблоко. Яблоко невыносимо кислое, хуже лимона: зеленоватое, в бородавках парши, размером с младенческий кулачок. Хотя удивляться нечему. На дачных болотистых сотках растёт семь старых яблонь, и все они плодоносят совершенно одинаковой кислятиной».
Новый роман Веры Богдановой – подчёркнуто актуальный, подчёркнуто женский, подчёркнуто поколенческий. В центре – любовный треугольник, инцестуальный причём: девочка Женя любит двоюродного брата Илью, а её, в свою очередь, обожает его сестра Даша.
Несмотря на сады и поля, здесь мир не Набокова с Тургеневым, а скорее звягинцевской «Нелюбви», которая вовсе не ненависть, а холодное безразличие. Многие сравнивают «Сезон» с «Нормальными людьми» Салли Руни – но Богданова оказывается намного искуснее в смысле композиции: если Руни покорно следует ожиданиям читателя и сервирует то, что заказывают, то Богданова управляет его вниманием сама, играет, виртуозно использует систему пролепсисов и аналепсисов.
Итак, к сюжету: любовь оказывается взаимной, Илья впервые целует Женю, а на следующий день уезжает обратно в Москву, которая к тому времени вся «взрывается и горит» в огне терактов. Изгнание и потерянный рай – без библейских ассоциаций, разумеется, не обходится.
Плод запретный – в первую очередь инцест (поцелуями под луной дело не обходится). Теракты происходят всё чаще, и главная героиня начинает чувствовать, будто это она виновата: это за её грехи падают самолёты, умирают заложники на Дубровке, взрываются люди в вагонах метро. Контраст благостного мира дачи и пекла Москвы так силён именно потому, что за ними противопоставление рая и ада.
«Дымились припаркованные за палатками тачки, и от метро тоже шёл дым. Там, на асфальте, лежал человек, были видны ноги в разодранных штанах. Женину руку пекло, она была ободрана и кровоточила. Звуки постепенно возвращались, какой-то заунывный кошачий вой ввинчивался Жене в голову, казалось, ещё немного – и стошнит. Спустя время Женя поняла: кто-то стонал неподалёку, лёжа на траве».
Плод – это, конечно, ещё и ребёнок Жени и Ильи. Тема детей и родителей не главная в «Сезоне», но она важна: в извращённый и странный мир нелюбви помещают именно родители, они его созидают. Якобы «отравленный» ребёнок инцеста, плод любви, умирает, но рождаются дети «правильные», нежеланные и ненужные, которых обрекают на муки, – как сын Даши, младшей сестры Ильи. Круг замыкается.
И да, плоды отравленные – ещё и само поколение тридцатилетних, которым модель мира не оставила другого выбора. Что ни делай, мир рушится, родители не любят, не научатся этому уже никогда. Панорама текста вот какова: в центре колышутся двое живых ростков, а вокруг них всё мертвое и уродливое.
Женская проза всё больше и больше говорит о том, как на самом деле устроены русские семьи, где нежности и заботы маловато. Разные писательницы находят и разные ответы, как выживать без этого запаса, в чём находить спасение, как выйти из замкнутого круга.
Скажем, ответ Анны Матвеевой – служение. У Натальи Мещаниновой – прощение. У Репиной ответов нет вовсе, только отчаяние. Какую-нибудь Тове Дитлевсен спасает её открытость миру и работа, работа, работа, у Оливии Лэнг ответ на всё – искусство.
Вера Богданова же называет любовь, любовь, и только. С ответом не поспоришь, но в то же время он кажется слишком наивным, что ли: героиня идеализирует любовь, растворяется в своих мечтах о прошлом, тонет в них. Великодушный автор даёт её мечтам сбыться, и финал романа порадует сердце любого чуткого читателя.
Эту радость, правда, смазывает судьба второй героини, Даши. Муж устраивает ей концерты, муж угрожает, муж приковывает наручниками к батарее и бьёт – Даша как раз выходит замуж за своё детство в полной мере и повторяет сценарий нелюбви.
Саня садится за стол, глядит на Дашу сверху вниз.
Зай, ты развестись решила, что ли?
Я же тебе не разрешал, зай, он говорит и наливает водки, хлопает одну. Закусывает солёными огурцами из банки, стояла в холодильнике.
Я тебя не отпускал.
Он поднимается, подходит к Даше.
Приказа такого не было, ты поняла?
Он бьёт ногой в живот, туда, где яд.
Тут как раз никакого романтизма, портрет абьюзера удаётся очень точным, страшным и выпуклым – в отличие от той развязки, где Илья и Женя уходят в красивый закат, держась за руки. Хорошо, если речь и вправду о спасательной силе любви. Плохо, если автор, сам того не осознавая, говорит о – выражаясь терминами, которым наследует проблематика романа, – поиске спасателя. Хочется верить в их счастливый финал и сводить к нему все ниточки, но внимательный читатель делает это с трудом и чувствует даже подвох.
Потому что реальная жизнь, увы, обманывает. А главная героиня, Женя, не находит никаких других подпорок, кроме романтической любви к Илье из полудетского воспоминания. Получается прямо как в сказке: после долгих странствий и тяжёлых испытаний мы оставляем героев на пороге счастья, которое они наконец заслужили.
Но вот что начинается за тем порогом, сказка никогда не рассказывает.
Анастасия Сопикова