Павел Басинский. Посмотрите на меня: Тайная история Лизы Дьяконовой. – М.: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2018. – 448 с. (Литературные биографии Павла Басинского).

Книга основана преимущественно на дневнике одной из первых отечественных феминисток Елизаветы Дьяконовой. Рукопись была найдена после её загадочной гибели в августе 1902 года в Тироле: она ушла одна в горы и не вернулась. Через месяц, после тщетных поисков было случайно обнаружено тело пропавшей. Дневник был издан в России и вызвал немалый резонанс.

В предисловии автор вспоминает, как, однажды прочитав дневник, потом не раз возвращался к нему, рассказывал «историю жизни Дьяконовой знакомым. И убедился, что в сухом пересказе содержимое дневника им представляется не слишком интересным». Желание доказать обратное, видимо, и побудило П. Басинского на создание «невымышленного романа».

Лиза росла в купеческой семье, была старшей из пятерых детей. Заметную роль в формировании её личности сыграли бабушки. Автор говорит об «инъекции бабушкиного православия». Её вера не раз подвергалась серьёзным испытаниям, из которых она выходила не без потерь. Так в старших классах «стоит верующей гимназистке в кругу молодых людей завести речь о своей церковности, как её поднимут на смех»...

Окончив ярославскую гимназию с серебряной медалью, Лиза решила поступить на Бестужеские курсы в Петербурге. У её матери Александры Егоровны относительно дочери были другие планы – выдать замуж. Каждый из таких поворотов сюжета – для автора повод рассказать о положении женщин в России, системе женского образования, зарождении феминизма и т.п.

Особая тема – Бестужевские высшие женские курсы, куда Дьяконова поступила-таки, несмотря на упорное противодействие матери.

Был ещё один фактор, работавший на достижение цели: «На пути развития этой необычной русской феминистки ей помогали мужчины, а мешала женщина» (это – о матери). В столице Лизе сочувствуют и помогают все: секретарь приёмной комиссии, директор курсов Н.П. Раев, попечитель учебного округа М.Н. Капустин. Этот влиятельный сановник, учёный-правовед, наставник великого князя, будущего императора Николая II, отложив все дела, беседует с приезжей. Затем ходатайствует о ней перед министром просвещения, пишет письма её матери «В письмах Капустина… есть что-то пронзительно человечное» – считает П. Басинский.

В результате Лиза становится слушательницей курсов. Её новые впечатления отражает дневник. Например, лекции историка И.М. Гревса и священника о. Василия (В.Г. Рождественского), которые, оказывается, по-разному смотрят на фигуру Спасителя. Для верующей и воцерковлённой девушки вопрос не праздный. Автор считает, что по её вере «нанёс мощный удар» «Гревс с его прогрессивными воззрениями на историческое, небожественное происхождение Иисуса». А ещё будут лекции философа и психолога А.И. Введенского: после разговора с ним «Дьяконова признается… что она больше не ходит в церковь».

П. Басинский внимательно всматривается в мировоззренческую драму Дьяконовой: здесь не только корень многих её личных бед, но и отражение «духовной ситуации времени» – ситуации, некоторые черты которой актуальны и сегодня. Например, повышенный интерес к экзистенциальным вопросам… Автор не упускает случая обратить наше внимание на эти параллели. …Однажды, после лекции профессора геологии И.В. Мушкетова о неотвратимой гибели Земли Лизу охватил ужас от осознания бессмысленности бытия. Автор полагает: «Самое надёжное спасение от этого страха – в религии. Если Бог есть, и человек – творение Его, то жизнь не бессмысленна».

Состояние Лизы, вынужденной скрывать свою веру было незавидным: «Не в советское время, – замечает биограф, – когда религия была под фактическим запретом, а в монархической православной России студенту и студентке было стыдно признаться в своей «церковности». Не то что нельзя, но… неприлично».

«Приличная» же публика поглощена мыслями о борьбе за свободу, равноправие и т.п. Так, Дьяконова присутствует на «чаепитии», где марксисты спорят с народниками, и чувствует себя чужой на этом празднике свободомыслия. Как и на другом «собрании», где речь шла «о вере и нравственности». «Её мучил вопрос… «Нравственно ли это, возвращаясь с э т и- ч е с к о г о собрания, будить звонками усталых за день от работы людей?» Этот вопрос она задала одному из гостей салона, но тот «равнодушно ответил, что «на то они и прислуга».

Здесь мы находим то, что привлекло автора в письмах М.Н. Капустина, – пронзительную человечность. Она же проявилась в приведённом выше сюжете о «петербургском ужасе» Дьяконовой, который П. Басинский сравнивал с аналогичным эпизодом из жизни Льва Толстого: переживание Лизы «оказалось, пожалуй, глубже толстовского». Её «ужас отличался от толстовского отсутствием эгоизма…».

То же душевное качество проявилось в реакции Лизы на смерть мальчика-кадета. Она корит себя в дневнике за то, что не навестила его в лазарете. Корит, напрасно: таков уж тип личности: каяться в несуществующих грехах, или без малейших оснований считать себя не просто невзрачной, а уродливой, а через какое-то время заявлять: «Я молода и хороша собой…»

На характере, строе мыслей, поведении Лизы сказалось состояние её здоровья. В 19 лет проявились «первые признаки душевного и умственного расстройства». Затем – головные боли, утрата памяти, трудности с чтением и письмом. Перепады психических состояний, истерические реакции. Потом проблемы с кожей, с ногами…

«Тема расплаты за грехи отцов» один из «лейтмотивов дневника» Лизы, её «проклятие»: физические и нравственные страдания, разного рода комплексы, неадекватные представления о чём-то. Например, мужененавистничество («противна сама мысль о замужестве»).

В ноябре 1897 года Лизу «не способную без посторонней помощи ни ходить, ни одеться, ни раздеться» кладут в больницу.

Здесь произошло то, о чём Лиза написала в дневнике: «почти кончив жизнь умственную, я стала жить сердечною…», а П. Басинский формулирует так: «в ней проснулось сердце…» Дьяконовой и её биографу, конечно, виднее… Ранее один знакомый сказал Лизе: «Вы живёте рассудком и страстью… вы совсем не живёте душевной жизнью…» Но разве в приведённом выше эпизоде «петербургского ужаса» героини и в её впечатлениях от «чаепития» не заметно сердечное, душевное отношение к людям?..

Конечно, следовать за мыслями героя – обязанность автора, пишущего о реальном человеке. Но в данном случае это весьма нелёгкая задача: при всех достоинствах дневников Дьяконовой её мысль порой сбивается, пропадает логика, возникают смысловые противоречия…

Понятно, что у Лизы в больнице на фоне страданий и смертей чувство жалости к людям обостряется. Но… «Жалость к больным… борется в её душе с раздражением от их бездуховности». У женщин – «абсолютная пустота, заполняемая областью половых отношений: муж, дети…» Биограф продолжает: «В мужских палатах рядом с образками, висящими над кроватями, на столиках валяются скабрезные французские журналы. В сущности, это нормально. Это и есть жизнь. Но Лиза с такой жизнью мириться не хочет». Далее – из дневника: «Я уйду от них… уйду из России – я не в состоянии мириться с такой ужасающей пошлостью…»

Действительно, Лиза «уйдёт из России». По жестокой иронии судьбы отправится во Францию, где выпускаются эти «скабрезные журналы». Уедет туда, чтобы учиться на адвоката. В России этот путь женщинам был закрыт.

Автор считает, что «этот переезд был, возможно, самой большой ошибкой девушки». «В Париже силы окончательно покинули её… И она дошла до такого состояния, которое уже нельзя было терпеть…» Лизу направили в клинику Сальпетриер. Знакомые рекомендовали ей Ленселе – «медика-студента, проходившего интернатуру» как раз там. Его профессиональные и человеческие качества расположили Лизу к нему. Их отношения постепенно вышли за рамки общения больной и врача. Так однажды Ленселе посоветовал Дьяконовой выйти замуж. Это была первая точная рекомендация медика. И тут автор повторяет сказанное им ранее: «…Читать парижский дневник Дьяконовой нужно с большой осторожностью, иначе мы рискуем попасть впросак и сделаться доверчивыми свидетелями любовного романа, которого, возможно, не было в действительности». Однако на вопрос: «Любила ли Дьяконова своего Ленселе (или психиатра с каким-то другим именем) по-настоящему? Или это был придуманный сюжет, который был ей необходим для романа? Ответ однозначный: любила!» «Не будем утомлять читателя рассказом о посещении Лизой Англии, об этом можно прочитать в её дневнике», – решает однажды биограф. Следуя его примеру, по аналогичной причине автор этих строк воздержится от рассказа о дальнейшем пребывании Дьяконовой в Париже, о развитии её отношений с интерном и, наконец, о трагическом финале в горах Тироля…

Однако есть одна проблема, в которой хотелось бы разобраться.

В начале повествования семнадцатилетняя Лиза «даёт название новому дневнику – «Дневник одной из многих». Биографу «в этом скромном определении слышится такая гордость…» У меня здесь возникли было сомнения: не повышает ли искусственно П. Басинский градус эмоций? Ну, захотелось девушке красиво выразиться… С кем не бывает?.. Но потом я согласился с автором: да, здесь уничижение, которое паче гордости. И предположил: а не ружьё ли это, повешенное в первом акте, которое выстрелит в последнем? Так оно, вроде, и вышло.

Ближе к финалу – уже упомянутая поездка героини в Лондон, где она не может забыть о Ленселе. «И это доводит её до мыслей о самоубийстве». О готовности умереть Лиза пишет психиатру – умалчивая о причине своего настроения. Вот два фрагмента его ответного письма: «Мадемуазель, Вы слишком самоуверенны, умны, склонны к философии и погружены в свои мысли! Вспомните слова Священного Писания: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие небесное»…». И ещё: «Смиритесь, научитесь быть никем, даже если Вам кажется, что Вы нечто значительное. Вы не сможете стать меньше, чем есть, но Вам никогда не стать больше».

П. Басинский полагает, письмо Лизы из Лондона – «признание в любви. Косвенное признание». Ленселе этого то ли не понял, то ли сделал вид. А сказал он Лизе о самом для неё главном. Это вторая рекомендация врача, где точность диагноза и выбора способа лечения сочетается с безупречной формой изложения.

Но поскольку ждали от него совсем другого, то кто он после этого? Правильно: 1) Лиза полюбила, «положа руку на сердце, ничтожество». 2) «Как сын своей до мозга костей развращённой нации, он был по своему нравственному состоянию против Е.А. (Е. Дьяконовой – А.Н.), как… ну, как грязь против чистого снега».

Второй пункт – вердикт Василия Кулакова, студента 4-го курса Казанск Духовной Академии. Он прочёл напечатанные в 1905 году дневники Лизы, пришёл от них в восторг и написал родственникам покойной. Будущего священнослужителя, видимо, не смутило, что у автора дневников были серьёзные проблемы с первой заповедью Блаженства…

Да и биограф, затронув тему великой гордыни, повесив, как могло показаться, ружьё на стену в первом акте, вдруг утратил к этой линии интерес… Может быть, потому, что её финал явно не подходил для завершения «невыдуманного романа». Или потому, что предъявлять какие-либо претензии девушке, жизнь которой была так насыщена болью и страданиями, а смерть – мучительна, чья психологическая адекватность под вопросом, – язык не поворачивается, а вспоминаются слова из Евангелия: «Кто из вас без греха, пусть первый бросит камень»…