Как спасти прогнившую систему образования

Каждый день, вот уже в течение 30 лет, я иду на работу в школу. Когда-то она, построенная в конце 60-х годов и считавшаяся самой большой в Краснодарском крае, возвышалась над окружавшими её невысокими домиками. Теперь же её саму заслонили ряды огромных многоэтажных коробок, этаких «нью-хрущоб». Строители совершенно разбомбили дорогу к школе, и поэтому учителям, ученикам и их родителям приходится пробираться к храму знаний по рытвинам и колдобинам. Один такой поход, между прочим, для меня завершился драматически: споткнувшись, я сломал руку.

Школа как режимный объект

Чтобы попасть в наше образовательное учреждение, обнесённое двумя железными заборами общей длиной более километра, приходится преодолевать три рубежа обороны. Вначале нужно показать удостоверение сидящему в будке охраннику, который открывает механические ворота. Потом воспользоваться электронным пропуском, чтобы преодолеть второй забор. Наконец, на входе в школу тебя пристально рассматривает следующий охранник, и здесь надо приложить ещё один электронный пропуск, открывающий турникет.

Когда-то, в прадавние брежневские времена, школа была обсажена деревья­ми. Ныне же все рощи вырублены, а на их месте устроены спортивные площадки. Коридоры плотно застроены новыми учебными помещениями, так что превратились в узкие тёмные проходы, по которым с дикими воплями носятся активные ребята, расталкивая уткнувшихся в свои айфоны юных гаджетоманов. Школа под завязку забита учениками. Это следствие того, что за последние лет двадцать в Новороссийске, который считается одним из самых быстро растущих городов страны, не было построено ни одного среднего общеобразовательного учреждения. Зато наш бывший мэр, пошедший на повышение, прославился тем, что занимает первое место в Государственной Думе по количеству принадлежащих ему квартир. Впрочем, это обычный парадокс нашего времени.

В кабинете меня ожидает очередной типичный класс, состоящий из 36–40 человек. Разумеется, работать в переполненных классах очень тяжело, особенно если они сформированы по принципу отрицательного отбора, то есть лучшие ученики собраны в «элитных» коллективах, а тебе достались сплошные троечники и трудные подростки. Про двоечников я умолчу, поскольку неудовлетворительные оценки ставить нельзя. Вернее, можно, однако это повлечёт за собой самые печальные для учителя последствия – вплоть до увольнения.

Среди учащихся попадаются порой весьма любопытные «экземпляры». Например, в одном девятом классе доминировал бритоголовый фашист, в начале каждого урока вопивший «хайль Гитлер!» и рисовавший на стенах и партах свастику. Попытки хоть как-то призвать его к порядку ни к чему не привели: преподавателей и представителей полиции он попросту посылал… известно куда.

Были у меня ученики, которые за всё время пребывания в школе так и не научились читать. Предложив ребятам посчитать, сколько они, по их мнению, наберут баллов на экзамене по русскому языку, я столкнулся с тем, что мои подопечные, вместо того чтобы включить мозги, достали телефоны и принялись считать до 39 (именно столько баллов можно набрать на ОГЭ). Задание же выучить наизусть стихотворение многие девятиклассники воспринимают едва ли не как издевательство и насилие над личностью. Даже перед святым праздником 9 Мая, несмотря на обилие шумных воспитательных мероприятий с приглашением последних оставшихся в живых ветеранов, многие из учеников не удосужились выучить короткое стихотворение Александра Твардовского «Я знаю, никакой моей вины…».

При этом даже самые отстающие девятиклассники были абсолютно убеждены в том, что легко сдадут экзамены. А как же иначе! Мне доподлинно известны случаи, когда в «тайных» помещениях школ, в которых проводились аббревиатурные экзамены, целые бригады учителей писали работы за своих учеников.

Медузы горгоны

Да что там экзамены! Учителей постоянно задействуют на всевозможных выборах в полной уверенности, что они обеспечат нужный результат. К сожалению, за последние годы, когда, по выражению Петруши Верховенского, в либеральном угаре было повсюду «пущено бесчестие», изменился не то что облик – даже генотип учителя.

Теперь наиболее процветающий представитель моей профессии – это агрессивная, амбициозная дама, заточенная на достижение успеха и ради этого способная перегрызть глотку конкуренткам. За «выгодные» классы в школах идёт самая беспощадная борьба, с интригами, доносами, лизоблюдством перед начальством. Мужчины из школ разбежались или превратились в женоподобных завистников и сплетников.

Есть, правда, ещё одна категория учителей – ветхие старушки, демонстрирующие пионерский задор. Мизерные пенсии не позволяют этим несчастным бросить работу и уйти на покой. Между тем учителю просто необходимо достойно и вовремя завершить свою рабочую карьеру, чтобы остаться в памяти учеников как уважаемая творческая личность, а не полусумасшедшее, выпавшее из времени существо. Моя супруга, например, всю жизнь посвятившая школе и имеющая высшую квалификационную категорию, из-за хитроумной системы начисления получила поистине «огромную» пенсию – девять тысяч рублей! А это значит, что ей придётся работать до самой смерти.

Однако самое страшное, что произошло в школе за годы перманентных реформ, имевших целью разрушение прежней, вполне адекватной системы образования и подчинение её западным стандартам, – это наделение директоров фактически абсолютной административной и финансовой властью. Я работаю в школе почти сорок лет и видел разных начальников. В советское время директора школ принадлежали, причём совершенно по праву, к элите творческой интеллигенции. В основном это были мужчины, отличавшиеся высокими нравственными качествами и даже под тяжким бременем рутины не утратившие идеализма. Теперь же им на смену пришли настоящие «императрицы», окружившие себя прихлебательницами и вольные карать и миловать своих подданных, то бишь учителей, смиренно втягивающих головы в плечи и помалкивающих в ответ на самые унизительные тирады своих владычиц. А начальницы управления образования или наезжающие в школы проверяющие! Воистину их сестра – горгона Медуза!

Недавно я перечитывал свои стихо­творения и наткнулся на такое «оптимистическое» четверостишие:

В родной стране холопы все мы,
И стенку лбом не прошибить.
Насквозь прогнившая система
И дальше продолжает гнить.

Чтобы читатель не заподозрил меня в желании снискать поэтические лавры, скажу, что стихи пишу редко, а к критиканствующим либералам и вовсе не отношусь. Однако с печалью, тревогой и ужасом вижу, что наш «Титаник» (имею в виду не Россию в целом, а систему образования) всё ещё продолжает идти прямым курсом на айсберг. Этот курс был задан прежними нашими министрами, и повернуть такую махину, как среднее и высшее образование, в одночасье, конечно, не удастся. Хотя бы потому, что на руководящих постах сидят ставленники Фурсенко-Ливанова.

Понятно, что деятельность Ольги Васильевой заслуживает высокой оценки и поддержки, но есть ли у неё достаточная опора на местах? По своим контактам вижу, что везде засели противники перемен, ведущих к восстановлению национальных традиций образования. В особенности их бесит (в буквальном смысле слова) попытка обращения школы к православию.

Бессмысленные жертвы

Как известно, когда на мостике «Титаника» была замечена ледяная гора, штурман тут же скомандовал: «Лево руля!» В результате лайнер пропорол себе борт и через какое-то время затонул. Причём на его палубе до самой гибели судна играл оркестр. Если бы огромный корабль, не сворачивая, протаранил айсберг, то, скорее всего, просто свернул бы себе форштевень и остался на плаву. Суть метафоры в том, что Ольге Васильевой нужно очень точно просчитывать любую свою команду, чтобы наш «Титаник» успешно обошёл роковое препятствие.

Почему-то с времён Гайдара считается, что любая реформа вначале обязательно приводит к определённым жертвам и ухудшению жизни простых граждан. В эти сказки я решительно не верю. Правильная, продуманная реформа сразу же даёт благие результаты.

Вспомните, например, преобразования школы в период позднего «застоя». Первым делом советская власть увеличила зарплату учителям на 40%, затем была создана отличная систему ПТУ. После восьмого класса половина учеников поступала в профтехучилища и к 17 годам получала рабочую профессию. Из выпускников десятых классов в лучшем случае треть становились студентами высших учебных заведений. То есть сама система осуществляла строгий отбор для высшей школы. Да и престиж учительской профессии тогда был на высоте. Когда я рассказываю своим ученикам, что советским студентам платили в качестве стипендии примерно 10 тысяч нынешних рублей (больше, чем пенсия моей жены, имеющей 30-летний педагогический стаж!), они мне не верят.

Я внимательно читаю интервью Ольги Васильевой и под всеми её словами готов подписаться. Однако могу честно сказать, что пока никакого улучшения ситуации в школе не происходит. Всё так же директора самовластно правят своими холопами, учителя пишут отчёты и сражаются за место под солнцем, двоечники уверены в своей безнаказанности. А ведь для того, чтобы «Титаник» начал манёвр уклонения, достаточно отдать всего лишь две команды. Первая – ограничить финансовую власть директоров. Вторая – позволить учителям ставить честные оценки. И пусть аттестаты слабых учеников будут «украшены» честно заслуженными двойками. Может, хоть это не позволит бездельникам и асоциальным типам поступить в вуз.

Что же касается меня, то я как раз из числа оркестрантов на палубе «Титаника»: в любом случае буду играть до последнего мгновения.

Новороссийск