Дорога сюда – одни ухабы, зато природа – волшебна

Бологово, оно же Серёжино, – большое старинное село на западе Валдайской гряды, между Торопцем и Андреаполем. Бывший райцентр. Стоит между двух больших озер, Серёжинского и Паршинского, а вокруг в пятнадцати минутах езды озёр ещё десятка полтора. Кругом холмы, леса и болота. Говорят, единственное место в европейской России с настоящей тайгой.

Прикипели мы к нему с женой. У нас с Татьяной там старинный дом с настоящей русской печкой. Когда я впервые ехал в Серёжино, на дороге увидел странный знак – треугольник, а на нём вместо коровы нарисован медведь. Думал, шутка. Но оказалось – нет. Один добрый человек собирает и вынянчивает медвежат-сирот. А они, привыкнув к людям, могут выходить на дорогу и попрошайничать.

Ко мне тогда не вышли... А вот жена в прошлом году чуть не сбила на дороге медведицу. Были гроза и страшный ливень. Вдруг кто-то огромный, взлохмаченный в чёрной шубе выскочил на дорогу и угрожающе поднял руки. Оказалось, не руки, а лапы. И стояла мохнатая мамаша так, пока её три медвежонка не перешли дорогу и не скрылись в лесу.

Медвежьи кучи и на огороде не редкость, особенно осенью, и у тех, кто, как мы, живёт у леса. К нам, например, мишка ходит лакомиться черноплодкой. Зимой, гуляя по дальним деревням, иногда можно вдалеке на холме увидеть стаю волков. Кабанов столько, что подступы к Серёжину основательно вспаханы. А вот рыбу из озёр всю вытравили – браконьерят, особенно весной, и контроля никакого. Ловится в основном мелочь.

Леса сводят. Вырубка варварская, после неё пустоши со свалкой, по которым ни пройти ни проехать. Всем заправляют какие-то районные деятели, а местным не достаётся ничего, кроме убитых дорог. Леспромхоз давно в селе ликвидировали, а ведь когда-то здесь была своя деревообработка. И лесников не видно. Порой сотни метров едешь вдоль высоченных штабелей леса, и лесовозы, лесовозы... А за придорожной жидкой лесной полоской видны грубо «побритые» холмы с завалами из древесных отходов и поля, в большинстве тоже заброшенные.

Дороги грунтовые – смерть автомобилю. До Торопца дорогу мостили булыжником ещё при Сталине. Зато, когда идёшь пешком или едешь на велике, очень красиво. Цветёт здесь всё необыкновенно. Когда печёночница – лес синий, когда люпины – поля синие, ветреница – всё белое. Видел огромные поляны колокольчиков, смолки, горца, иван-да-марьи. Плотность и количество цветов поражает, нигде не встречал столько. А как цветут озёра, особенно неглубокие, такие как Устьинское! Абсолютно вся поверхность тёмного торфяного озера, как звёздное небо в белых и жёлтых цветах кувшинок! Грибы и ягоды тоже сумасшедшие! Рай!

А люди из Серёжина уезжают. Работы нет. Ликвидировали не только леспромхоз, но и маслозавод, дом быта, гостиницу, сельсовет, хотели даже школу закрыть как неперспективную. До перестройки это было очень богатое село. На фантастическом разнотравье паслись стада, обрабатывались поля, по-хозяйски следили за лесом, и всем хватало работы. Наступило время посредников-кровососов и стал невыгодным любой производительный труд.

Очень тяжело оставаться нормальным человеком, когда жируют жулики. Но можно. Самое простое решение – уехать в город, где легче найти работу и как-то платят. Был такой показательный случай. Когда мы с друзьями монтировали в Серёжинском храме росписи, взяли с собой̆ из Москвы работника-таджика, которому так всё понравилось в Серёжине: и климат, и озёра, и лес с ягодами и грибами, что он страстно захотел здесь остаться. Но узнав, какие тут зарплаты, моментально остыл...

Несмотря на расстояние – почти полтыщи километров что до Москвы, что до Питера – таких, как мы, летних жителей, становится всё больше. Правда, есть местные крепкие, рукастые и непьющие мужики. Их немного, но именно благодаря им в деревню ещё можно проехать. Они и дорогу починят, и забор, и баню, и машину вытащат из болота. На нашей улице это – Тихомиров и Коля и Толя Булкины.

Булкины – просто легендарное семейство. В 90-е уехали из Питера, где у них хорошая квартира. Решили стать фермерами. Во дворе у них настоящая МТС: трактора, машины, грейдеры… Без Коли село, особенно зимой или в распутицу, было бы отрезано от мира – он следит за дорогами. Если что-то надо сделать на общественных началах или помочь – это Булкины. У них всё растёт и плодится, как в известном романе Маркеса. И молочком у них всегда можно разжиться, и любой инструмент позаимствовать. Вырастили своих троих детей и ещё пятерых из детдома взяли. Те подросли – взяли ещё. Когда всё семейство приходит в церковь на службу – зрелище.

Этой весной у них сгорел дом. Все остались живы, даже гуси. Но весь скарб и оборудование погибли. Я приехал на третий день. Жильё им нашли сразу, даже пришлось выбирать. Пошёл с визитом – очередь. Люди шли и шли, всё село считало своим долгом чем-то помочь: кто нёс деньги, кто вещи… Коля, здоровенный, непробиваемый мужик, плакал… Зиму они встречали уже в новом доме.

Раньше была в селе каменная церковь, но её ещё до войны взорвали. Благодаря самоотверженным усилиям моей Татьяны удалось её восстановить, точнее, построить новую. Помогали и деревенские, и приезжие. Появился батюшка – отец Геннадий. Удивительно, но на службе стоят не одни старушки, много мужчин, молодёжи. Кажется, даже пить в селе стали меньше. В праздники на службу теперь собираются не только свои, приходят и приезжают из окрестных деревень, из Андреаполя, даже из Великих Лук, за полторы сотни километров едут.

Недавно прошёл слух: решили церковные власти строптивого отца Геннадия перевести в Ржев, чтобы не подрабатывал сторожем и не стоял на бирже труда, а получал бы приличную зарплату в городе, а серёжинскую церковь прикрепить к Андреапольскому приходу, то есть практически закрыть. Почти всё Серёжино подписи под письмом в защиту храма и отца Геннадия поставило. Отстояли.

Я как-то раньше не задумывался, а ведь миссия сельского батюшки в нынешних условиях это – тяжкий крест. Доход с храма – мизерный, платежи за свет – сумасшедшие, текущий ремонт тоже денег требует, а зарплаты практически нет. Ездить из Торопца за 70 километров по бездорожью минимум дважды в неделю – дело экстремальное, особенно зимой. А ведь батюшка ездит. И ещё подрабатывает на стороне, чтобы как-то свести концы с концами. Отец Геннадий стоял у истоков воссоздания храма, его авторитет в селе растёт год от года, и становится понятно, почему его не обрадовала перспектива уехать на сытую жизнь в Ржев.

Окрестные деревни, что поменьше, вымирают совсем. Каждый год одна или две деревни приказывают долго жить. Этот холм был деревней Устьем, тот – Лебедевом или Сосновцем...

Места эти всегда считались бедными. В начале века пытался поднимать этот край бывший царский военный министр Куропаткин. Школы, больницы строил, учил лес и рыбу разводить, хозяйство поднимал. Не тронули его большевики, потому что все, кому он делал добро, встали на его защиту. Но почти всё, что он сделал, теперь уничтожено.

А отдых в Серёжине фантасти­ческий. Едешь, чертыхаешься: «Чтобы я в эту глушь, да по таким дорогам...», а при­ехал, стопку принял, и через полчаса как будто и не было целого дня езды!

Озёра в окрестностях села чистейшие, ведь промышленности – никакой. В одних – дно песчаное, в других – торфяное, есть большие и глубокие, могущие поспорить с Селигером, как, например, Наговье, а есть поскромнее, как Немковское, окружённое болотами. Километрах в пятнадцати таинственное озеро Бросно, где будто бы живёт и ворует коров чудище Бросси, аналог шотландской Несси.

Озёра не сравнить ни с какими экзотическими южными морями, плывёшь, как в театре: вокруг стоят лесные «декорации», а берег оторочен жёлтым или белым кружевом из кувшинок. Выходишь из воды, а совсем рядом ягоды: земляника, черника, малина, на ближайшем болоте – морошка.

И пишется здесь великолепно. Холмы, овражки, перелески, дремучие леса, светлые сосняки, болота, речушки и озёра – всё в каком-то удивительном замесе – только выбирай! Хороши эти места для живописи в любое время года. Зимой снег по пояс, не то что в городе, и чистый-чистый. Весной всё в цвету. Летом вообще необыкновенное буйство красок, а осень по-настоящему золотая! Может быть, это потому, что воздух чистый...

Селигер отсюда не очень далеко, но он транспортно доступен, и потому сильно «засижен» туристами. Что-то в нём стало ненастоящее. А здесь всё подлинное: и дивная природа, и российский бардак, и по сравнению с городом настоящая нищета. Редкие туристы всё-таки до этих мест добираются, стоят с палатками на озёрах, хотя часто после беседы с ними узнаёшь, что корни у них местные. Тянет на родину предков...

Леонид Зорин