Минувшей весной сложилась уникальная социокультурная ситуация, которую называют «Крымский консенсус» или «Путинский консенсус». Судя по оценкам, его социальная база – от 85 до 95 процентов граждан. Они одобряют внешнеполитический курс президента, воссоединение с Крымом, помощь восставшему Донбассу. Они же – против революционных сценариев смены власти.

Однако, как полагает член Зиновьевского клуба Дмитрий КУЛИКОВ, внутри «Крымского консенсуса» нам есть о чём спорить.

– Внешней политике люди говорят – да! А внутренняя вызывает немало вопросов. Противоречивая ситуация.

– Противоречие налицо. Дело в том, что с 1990-х годов в системе мирового разделения труда, в мировой хозяйственной системе Россия занимает определённое место на основе конкретной целевой установки. Тогда господствовало мнение, что если мы разоружимся, не будем вкладывать деньги в бывшие союзные республики, то доходов от продажи углеводородов должно хватить для приемлемой жизни. Да и численность населения, как полагали, будет сокращаться. В верхах никто не рвался развивать Россию. Эта стратегия главенствовала более десяти лет. И сегодня, при всех заявлениях о желании слезть с «нефтяной иглы», ярко выраженных проектных действий мало. Хотя доля нефтегазовых доходов в бюджете страны уменьшается.

Ещё один важный момент, который многое предопределяет. Речь о системе образования, которая обеспечивает состояние социальной структуры общества. То, что принято называть реформированием системы образования, я рассматриваю как целенаправленную работу по закреплению у нас социального неравенства. О качестве и содержании образования даже говорить не приходится.

Сегодня страна отказывается от советской системы всеобщего образования, уровень которого был довольно высоким. Да, тогда была проблема с элитным образованием. Его не хватало. Но ведь эта проблема не решена до сих пор! При этом умудрились сильную систему высшего образования разрушить. В итоге – неприглядная картина. За элитным образованием молодёжь едет на Запад. Часть там и остаётся. Другая часть возвращается, став людьми, связанными с Западом, его идеологией.

– Настала пора делать выводы и менять курс?

– Пора настала, но у нас упорно отказываются от анализа уже сделанного в системе образования и даже не задаются вопросом, куда этот курс приведёт. Я считаю, что ни к чему хорошему.

– И что же дальше?

– Должны быть поставлены две задачи. Во-первых, надо восстановить систему всеобщего массового образования. Во-вторых, решить проблему элитного образования. Если говорить о коммерциализации, то в сфере элитного образования это вполне допустимо – как дополнительная компонента. Но когда разрушается массовое образование и внутри него вводится коммерциализация – это безумие.

Вспоминается мысль Александра Зиновьева, который не раз говорил, что у каждого действия есть своё место в общей системе, где оно осмысленно. Если же перенести его из одной системы в другую, то там оно теряет смысл и становится вредоносной единицей.

– Вы в принципе против платного образования?

– Нет. Должна быть коммерческая компонента, место которой точно определено. А отказ от идеи сильного всеобщего образования на рубеже ХХ и ХХI веков означает признание, что мы не считаем население России важнейшим и главнейшим ресурсом для развития страны.

Не надо повторять прошлых ошибок. В 1970–1980-е годы Советский Союз не смог предложить большому числу хорошо образованных людей такую деятельность, которая бы позволила им использовать полученные знания.

– Разве на Западе не было чего-то подобного?

– На Западе способ управления социальной сферой совсем другой. Правящая элита там считает, что основная масса людей должна быть не достаточно образованной, легко внушаемой и легко управляемой. Проблема современной России – мы зависли между советским и западным подходами.

– Но дрейфуем в западном направлении?

– Дрейфуем, и это надо чётко признать и со всей ответственностью ответить на вопрос: а нам это надо?

– А «нам» – это кому? Интересы общества и правящей элиты не всегда совпадают.

– Да. Но у нас ведь и элита сформирована не в полной мере. Если бы она осуществляла реформирование системы образования, понимая, что к чему, это было бы полбеды. Это можно было бы обсуждать, с этим бороться. Но думаю, наши менеджеры в сфере образования на 90 процентов сами не понимают, что делают и в чём соучаствуют. Ведь если им показать во всей красе ту картину, которую я сейчас обрисовал, они закричат: «Нет-нет, это не о нас. Ничего такого нет. Это – конспирология».

Воспроизвести советскую систему уже невозможно. Но надо ясно понимать, что хорошо образованное население должно стать ресурсом развития страны, а не проблемой. Надо развивать те сферы деятельности, в которых хорошо образованные люди будут востребованы.

Что касается реформ в области медицины, необходимо признать, что советская система здравоохранения была одной из лучших в мире. Канадцы до сих пор имеют нечто подобное. Используя современные компьютерные технологии, продвинулись вперёд в её развитии. Но не скрывают, что их система здравоохранения построена по образцу советской.

– А мы бездумно её разрушали и добиваем.

– В 1990-е годы к нам ворвался идеологический миф – про страховую медицину. Никто не разбирался, где и как она работает. Зато миф помог провести коммерциализацию системы здравоохранения. Да, в Соединённых Штатах – страховая медицина. Это специфическая американская особенность. В США очень развит страховой бизнес. Американские страховщики и медицину воспринимают как то, на чём можно заработать. Вместе с тем американская система – далеко не передовая, с большим числом проблем. Огромное число граждан США вообще вне сферы медицинского обслуживания. Возникает первый вопрос: а нам надо такое строить? И второй: а мы можем такое построить?

В итоге у нас получилась надстройка в виде страхового псевдобизнеса – с управляющими, зданиями, машинами. Получилась пародия на страховую медицину. А прежнюю систему здравоохранения потеряли. Рано или поздно всё-таки придётся спросить себя: а какую систему медицины хотим создать? За 25 лет реформ этот вопрос жёстко и публично на высоком уровне так и не задан.

Коммерческие проекты в медицине должны конкурировать не с больницами и поликлиниками, созданными в советское время, а с передовыми клиниками Германии и Израиля, куда летают лечиться наши состоятельные сограждане. Но это не имеет отношения к общей системе здравоохранения.

Главная его проблема – в управлении. Если не будем её решать, то ничего хорошего впереди нет. А коммерческая медицина нужна и важна только в случае, если будет конкурировать с лучшими иностранными аналогами.

России необходимо здоровое и образованное население. Эта цель должна стать главным требованием граждан страны к тем, кто занимается проектированием будущего страны.

Думаю, население вправе ждать и требовать от наших руководителей более ощутимых изменений в этих сферах жизни – и в образовании, и в здравоохранении.

– Министерство финансов России выступает за увеличение пенсионного возраста. Не исключено, что и президент поддержит непопулярную среди многих людей инициативу.

– Экономический блок в правительстве называет себя либеральным. Хотя между их либерализмом и либеральной мыслью конца ХIХ – начала ХХ веков столько же общего, как между каналом и канализацией. Слова схожие, а смысл и назначение разные. Настоящий либерал, что-то предлагая, в том числе и по развитию Пенсионного фонда, в первую очередь обратил бы внимание на доходность. Затем попытался бы доходность увеличить, обратил бы внимание на издержки, попытался бы их сократить. Вместо этого министры из экономического блока находят самый простой для себя вариант: увеличить возраст выхода гражданина на пенсию. Но, во-первых, отнюдь не очевидно, что эта мера кардинально поможет ПФ. Во-вторых, решение, которое кажется самым простым, нередко оказывается самым неправильным. Не решив вопрос доходности, Пенсионный фонд допускает чудовищные издержки. Например, понастроил под свои офисы дорогостоящие здания. А это совсем не разумные издержки.

Надо искать ответ на принципиальный вопрос: как и где осуществлять накопление ресурсов на будущее? Обратите внимание, когда в нашей экономке возникает риск, то все, начиная от простого гражданина до крупных корпораций, сразу «бегут» в иностранную валюту. У нас до сих пор нет своих инструментов накопления капитала. В этом вижу ключевую проблему пенсионного обеспечения. Почему люди не откладывают средства?

– Потому что они время от времени существенно, а не на 2–3 процента, обесцениваются.

– До тех пор, пока не будет достигнута допустимая стабильность, осмысленную систему социального страхования и пенсионного обеспечения будет сложно построить. Понятна принципиальная трудность. Если начать решать проблему создания суверенной валюты, а значит, и суверенной экономики, то надо перейти в открытую конфронтацию с мировой системой хозяйствования, построенной на долларе и гегемонии США. Но построить систему накопления национального капитала для всей страны, в том числе для Пенсионного фонда, можно только сделав этот радикальный и необратимый шаг. Он будет иметь последствия, сопоставимые с теми, что произошли после воссоединения Крыма с Россией – в смысле вызова мировому управляющему. И даже более. Крым стал политико-идеологическим вызовом США. Мы показали, что можем не соглашаться и отстаивать свои интересы и безопасность. Бросить вызов всему миропорядку – это уже совсем другой масштаб.

– Давайте приземлим уровень острых проблем. Вот в обществе был консенсус по вопросу о госпоже Евгении Васильевой: вор должен сидеть в тюрьме. Да, ей дали конкретный срок, но многие – в сомнениях. Ожидается, что скоро по амнистии она окажется на свободе. Вроде бы «суд решил», а осадок горький.

– У меня ощущение, что «дело Васильевой» ещё раз обнажило проблему неотвратимости наказания. Если не будет страшно воровать у государства, то вряд ли мы куда-то продвинемся. Судя по приговору, вынесенному Васильевой, в правильном направлении мы пока не очень далеко продвинулись. Всех нас, конечно, порадовало то, что от условного срока отказались. Ещё очень много надо сделать, чтобы законодательно сформировать такую систему, при которой наказание станет действительно необратимым. Причём для всех.

– Будет ли отменена плоская шкала подоходного налога?

– Тут нужны изменения. Но, на мой взгляд, не следует переходить к такой шкале, которая существует на Западе. У самых состоятельных граждан надо брать не больше 20 процентов. Шкалу доходов, полученных от труда, нам в ближайшие 10–15 лет сильно дифференцировать не стоит. Вместе с тем необходимо решать вопрос стоимости роскоши, чего до конца так и не сделали в Государственной Думе. Сильно облагать налогами надо покупки дорогостоящих престижных вещей. На определённый род активов и вид потребления необходимо ввести серьёзные акцизы. Чтобы человек, который покупает их, в цене покупки фактически платил налог. Это будет стимулировать людей накапливать и инвестировать, а не потреблять. В таком направлении надо двигаться. Сама по себе прогрессивная шкала налогообложения – не самоцель. Я не против прогрессивной шкалы, скорее – за, но очень боюсь наших бюрократов, которые на этом будут преследовать только одну цель – как бы и тут заработать. Под идеей социальной справедливости они будут реализовывать свои интересы.

– Чем можно объяснить, что на бюджетные деньги выходят книги, фильмы, спектакли, отмеченные нравственной ущербностью?

– В тех проектах, которые воплощаются за государственные деньги, должна реализовываться государственная позиция. За свои деньги – любые фантазии в рамках действующего законодательства.

Откуда ноги растут? В Конституции написано, что Россия – страна без идеологии. А если так, то, выходит, нет её и у чиновника, который выделяет средства на проекты. Кроме того, не думаю, что распределение всегда на 100 процентов мотивировано интересами государства. Есть ещё групповые и клановые. Они нередко берут верх.

– В одной из недавних статей вы писали: «Мы не должны повторять ошибок Российской империи и советского проекта, где отсутствовал публичный политический процесс, помещённый в рамки права и закона».

– Про Российскую империю давайте не будем говорить, тут многое более очевидно. О советском проекте скажу. Большевики в первое десятилетие после прихода к власти активно вели внутрипартийные дискуссии. В конце 1920-х наметился крен в сторону репрессий. Правящая партия не смогла сохранить демократию внутри себя. Это серьёзнейшим образом повлияло на крах советского проекта. Хотя я не ратую и за западный образец демократии – на поверку весьма формальной и управляемой, как показывают события последних лет. Наша задача – создать ответственный политический класс.

– Что может поколебать или даже расколоть «Крымский консенсус»?

– Главное, что пока отсутствуют проектные предложения по тем проблемам, о которых мы с вами говорили. Люди должны видеть, что происходит движение вперёд, – особенно на главных направлениях.

Беседовал Олег НАЗАРОВ