Нет более ничтожного, глупого, презренного, жалкого, себялюбивого, злопамятного, завистливого и неблагодарного животного, чем толпа.
Уильям Гэзлит
В первый же день Сароян, улучив момент, похвалил меня за хорошую память, отметив, что в диалоге с ним очень чётко были переданы в журнале «Советская литература» его мысли и отдельные высказывания. Я ответил ему, что, хотя на память не жалуюсь, однако имею привычку писать, что называется, по свежим следам, оставаясь наедине с самим собой, переносить на бумагу запавшие в душу и сердце мысли, слова, эпизоды. И добавил при этом: привычку эту я приобрёл и даже воспитал в себе давно, но вот сделал из неё неизменный принцип, следя за тем, как в прошлый свой приезд сам Сароян беспрерывно, на людях, делал записи на случайных листках бумаги, даже на салфетках за столом. Он громко засмеялся и сказал: «Никогда не знал, что у Сарояна можно чему-нибудь научиться». Конечно, Сароян по-своему был прав. Научиться писать, пожалуй, невозможно. Но вот использовать в своей жизни чужой опыт, думаю, нужно, особенно когда речь идёт о том, чтобы впитывать в себя мудрость гения. На одной и той же странице блокнота я записал две мысли, высказанные Сарояном. Первая запись: «Разговор зашёл о таком явлении, как толпа, и он сказал, сославшись на классика: «Если поставить барана на задние ноги, то всё равно из него не получится человек. Но если в это положение поставить стадо овец, то получится толпа людей». Вторая запись: «Не знаю, в связи с чем, но несколько раз зашёл разговор о власти. Точнее, об отношении писателя к власти. Сароян свой длинный монолог начал с себя: «У меня есть свой неизменный принцип: не подчинять себя никому, но и себе никого не подчинять».
Спустя более четверти века с тех пор, как эти слова великого Сарояна напечатала шестимиллионным тиражом «Литературная газета», я невольно подумал о том, как свежо звучат они нынче и как тесно переплетаются сегодня два эти понятия – «толпа» и «власть». Однако рассмотреть их хотелось бы раздельно. О том, чего мне стоило собирать материал для работы над этими заметками, одному Богу ведомо. Выяснилось, что темы «толпа» и «власть» волнуют и даже беспокоят человечество вот уже более 2500 лет. По крайней мере ещё Пифагор, изучив «душу и тело» толпы, пришёл к выводу, что «она есть не что иное, как человеческий род, впавший в ребячество». Это изречение великого древнегреческого философа и математика является, пожалуй, самой мягкой и самой безобидной характеристикой понятия «толпа».
Через пятьсот лет после Пифагора другой не менее знаменитый философ Сенека воскликнул: «Нет врага хуже, чем толпа!» Современник Сенеки римский историк Тит Ливий был более конкретным: «Нет ничего презреннее, чем мнение толпы». Словом, на протяжении веков «омерзительное явление» (Монтень), имя которому толпа, изучали, как говорится, лучшие умы человечества.
Есть «научное» определение сути и смысла толпы, которая, оказывается, является не столько арифметической суммой «слагаемых единиц» (индивидуумов), сколько дифференциальным диагнозом. При этом исследователи подчёркивают, что «каждая составляющая толпы», скажем проще, каждый, оказавшийся в толпе, может быть вполне здоровым человеком. Древнеримский поэт и философ Публий Сир предупреждал: «Народ похож на толпу только внешне. Разница, по сути, в том, что у толпы нет памяти». Ему вторил русский поэт Роберт Рождественский: «Толпа, как больная природа, Дрожит от неясных забот. По виду – частица народа. По сути – его антипод».
Часто можно встретить просто гениальную сцену: стоят пять-шесть человек. Мимо проходит какой-то узнаваемый чиновник. Кто-то из группы, не вынимая сигареты изо рта, бросает в спину чиновнику: «Куда спешишь? Остановись и поговори с народом!» Оказывается, такое встречается везде и всюду, даже в глубокой древности замечали, что каждый, кто собирал вокруг себя хоть самую что ни на есть крохотную толпу, полагал, что он говорит от имени народа.
Тему эту я изучал, как заправскую диссертацию. Сплошные цитаты и кавычки, сплошные ссылки, сплошные имена философов и классиков. Тема не только актуальная и острая, но и имеющая моральный аспект, хотя бы потому, что, как говорил Сомерсет Моэм, «абсолютное большинство в толпе – это истинные патриоты и порядочные люди, которые находятся в состоянии гипноза». Автор многих книг о «человеческих страстях» (один из его романов так и называется – «Бремя страстей человеческих») продолжает: «...Толпой, этим орудием вождей революции, движет не разум, а инстинкт. Она поддаётся гипнозу. И лозунгами её можно довести до неистовства. Она единый организм и потому равнодушна к смерти в своих рядах. Она не ведает ни жалости, ни милосердия. Она с радостью разрушает, потому что, разрушая, осознаёт свою силу».
Современные исследователи обращают особое внимание на то, что сегодня в условиях развитой сети массовой информации гипнотическое действие толпы распространяется подобно гриппу даже среди тех, кто не вливается в толпу. Английский драматург и публицист Уистен Хью Оден писал: «Чтобы влиться в толпу, нынче вовсе не обязательно выходить на улицу. Достаточно, сидя дома, развернуть газету или включить телевизор». Именно поэтому Оден вывел свою знаменитую формулу: «В годы лихолетия мужчины должны быть в строю, а не в толпе».
Работая над этими заметками, я обнаружил для себя, что «народ перерождается в толпу только для того, чтобы кого-то привести к власти» (Аристотель). И как выясняется, для этого «нужно, чтобы толпа выходила на улицы регулярно». Ещё в конце XIX века основоположник сионизма, автор книги «Еврейское государство» Теодор Герцль, не скрывая тревоги, предупреждал: «Нет ничего опаснее перманентных митингов», которые по своей сути являются революцией. Знаменитые русские философы-веховцы считали, что власть вождей революции – это, по сути, власть толпы, цитируя при этом французского литератора Франсуа Пажеса: «Толпа, дорвавшаяся до власти, – самый жестокий из тиранов».
Перед тем как перейти к попытке раскрыть (в следующем номере «Страна Наири») тему о власти, хотелось бы привести мысль, которая уникальна и бесценна уже тем, что она была произнесена мудрецом за семь веков до Рождества Христова: «Несчастна та страна, где власть исходит не от народа, а от толпы». Об этом тоже я узнал от Уильяма Сарояна.