«Литературная газета» (№ 19, 2018) поместила интересную статью писателя и историка Cвятослава Рыбаса по случаю 150-летия со дня рождения императора Николая II. Меня она побудила о многом задуматься. Хорошо помню, что во времена соцреализма монархов изображали или патологическими злодеями, или тупыми эгоистами, «страшно далёкими от народа», или в лучшем случае чудаковатыми небожителями с прогрессирующим маразмом.
Святославу Рыбасу удалось избежать крайностей и показать личность человека, в 26 лет ставшего повелителем самой большой в мире державы, – страны, раскинувшейся на двух континентах. Тема столь интересная, что всегда найдётся, что добавить, если речь идёт о тектоническом сдвиге в судьбах эпохи, государства и народа.
Несчастья сопутствовали наследнику Николаю с юности, начиная с удара саблей по голове, полученного от самурая в Японии. Случай ему запомнился, и в 1905 году, подталкиваемый кузеном Вильгельмом, который именовал себя адмиралом атлантическим, а Николая – адмиралом тихоокеанским, он ввязался в войну с Японией. Силы противника были оценены им неадекватно. Страна восходящего солнца стремительно модернизировалась и вестернизировалась – адмирал Того, к примеру, учился в Англии и практиковался на кораблях этой страны; маршал Ояма постигал военную мудрость в академии Германии и участвовал в командно-штабных манёврах под руководством прусских генералов.
А в царской армии? По традиции военные ведомства возглавляли великие князья Романовы, которые, по отзывам современников, включая депутатов Госдумы, нередко лишь «обделывали свои делишки». Николая убедили, что Балтийский флот нужно перебросить на Дальний Восток. Тут лучше Ленина не скажешь: «Огромный флот двинулся вокруг Европы и Африки, через Атлантику и Индийский океан, расходуя бешеные деньги, вызывая удивление и насмешки всей Европы». В этой войне Россия не выиграла ни одного сражения на суше и на море, а пять тысяч моряков нашли смерть в глубинах Цусимского пролива.
Слабовольные личности склонны под влиянием момента или затаившейся обиды впадать в упрямство, и девять лет спустя Николай встал на защиту Сербии, после того как террористом был застрелен наследник австро-венгерского престола с женой. Дальнейшее известно. Но кого следует считать наиболее виноватым в провоцировании Первой мировой войны?
Вопрос зачастую стыдливо обходят, сваливая всё на межимпериалистические противоречия. Затем, в советское время, особенно после Великой Отечественной войны, в нашей историографии верх взяли антинемецкие акценты. Но если внимательно почитать переписку Николая и Вильгельма (Никки и Вилли, два кузена) в последние дни перед войной, открывается печальная картина. Вильгельм берётся посредничать между Россией и Австро-Венгрией, заверяет, что Вена «не стремится к территориальным приобретениям за счёт Сербии», заклинает царя прекратить военные приготовления, говорит о нежной дружбе с Россией, которую завещал ему дед на смертном одре, указывает, что выбор между миром и войной лежит у Николая на пороге... Вместо этого царь объявляет всеобщую мобилизацию против Австрии и вдобавок начинает военные приготовления на границе с Германией. Так разразилась самая ужасная в ту эпоху война – и кто же в ней больше виноват? Однозначно не ответишь…
Николай уехал на фронт и принял командование войсками, хотя мог бы вспомнить слова Наполеона в адрес его прадеда Александра I, личности несравненно более яркой: «Его дело царствовать, а не командовать армией».
Царь уехал воевать – слава!
Сашка с Гришкой на кровать – слава!
Эту и подобные частушки распевали тогда по стране, ибо феномен Распутина уже был всеобъемлющим. Немецкие аэропланы сбрасывали на русские позиции листовки, где царь-батюшка стоит при орденах в полном параде, опираясь вместо шпаги на… член Распутина. Это действовало на многих людей в окопах почище авиабомб. Дальше события развернулись с калейдоскопической быстротой. Голодные бунты, развал фронтов, паралич госаппарата и – требование отречения императора.
Следом – Февральская революция, главной особенностью которой стало участие в ней буквально всех слоёв российского общества, вплоть до членов династии Романовых. Потом Октябрьская революция, как неизбежность, и воцарение у власти группировки максималистов Ленина–Троцкого. А Николая с семьёй уже ждёт расстрел в подвале Ипатьевского дома.
Керенский, отвечавший за содержание царской семьи в дооктябрьский период, так описывает впечатление от бывшего царя: «...Николай с его ясными голубыми глазами, прекрасными манерами и благородной внешностью, представлял для меня загадку. Я ушёл, полный желания разрешить загадку этого странного, испуганного и при этом обезоруживающе обаятельного человека».
Да, Николай был человек глубоко религиозный, прекрасно образованный, владевший пятью языками. Его слова о нежелании власти – не кокетство. Он говорил Иоанну Кронштадскому, что желает отречься в пользу наследника Алексея, регентшей сделать императрицу Александру Федоровну, а самому уйти в священники. Святой старец не дал своего благословения, сказав, что следует дождаться совершеннолетия наследника. Но врачи дали неутешительный прогноз – гемофилия может унести Алёшу в любой момент. Младший же брат императора Михаил к царствованию был не готов...
Таков Николай II, хотя это, конечно, далеко не полная картина. Самая печальная сторона его судьбы в том, что он оказался, если подходить совсем строго, тройным предателем. По крайней мере, так представляется мне. Первое – на исходе жизни предал Бога, чьим помазанником являлся. Второе – проявляя слабость и неверно понимаемое благородство, предал Родину, которую клялся вести и защищать до последнего. Ведь корона христианского монарха снимается только с головой! Наконец, третье – по сути, предал жену, императрицу, мать своих детей. А иначе как можно расценить, что некий тёмный мужик с чёрной каймой грязи под ногтями болтал в московских кабаках собутыльникам и агентам разведок, что спит с царицей?! И даже неважно, правда это или нет – ни один монарший двор Европы не потерпел бы такого кощунства и живо отправил бы болтуна в края отдалённые – под крепкие запоры.
Можно предположить, что судьбы российские пошли бы другими путями, если бы многонациональной и поликонфессиональной страной правил железный мужчина верхом на коне, а не на игрушечной деревянной лошадке царевича Алексея.